Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Как это ни печально

Поздравьте меня, сеньоры: я уже не Дон-Кихот из Ламанчи, но Алонзо Кихано, прозваный Добрым.

181. КАК ЭТО НИ ПЕЧАЛЬНО

Как это ни печально, я не знаюНи прадеда, ни деда своего.Меж нами связь нарушена сквозная,Само собой оборвалось родство.

Зато и внук, и правнук, и праправнукРастут во мне, пока я сам расту,И юностью своей по праву равныхСо старшим делятся начистоту.

Внутри меня шумят листвой весенней,И этот смутный, слитный шум леснойСулит мне гибель и сулит спасеньеИ воскресенье каждою весной.

Растут и пьют корнями соль и влагу.А зимние настанут вечера —Приду я к ним и псом косматым лягу,Чтобы дремать и греться у костра.

Потом на расстоянье необъятном,Какой бы вихорь дальше их ни гнал,В четвертом измеренье или в пятомОни заметят с башен мой сигнал,

Услышат позывные моих бедствий,Найдут моих погасших звезд лучи, —Как песни, позабывшиеся в детстве,В коротких снах звучащие в ночи.

182. Я УБЕЖДАЮСЬ НЕПРЕСТАННО

Я убеждаюсь непрестанно,Что мир еще загадок полн:Изгибом девичьего стана,Сверканьем молний, пляской волн.

Но безрассудно и бесплодноСжигаю честный черновикЗа то, что к трезвости холоднойОн недостаточно привык.

Что ж! Значит, дальше не поедем.Разорван беглый наш союз.С тетрадью, как цыган с медведем,Я на распутье остаюсь.

Искусство делают из глины,Гаданья, гибели, огня.Я данник этой дисциплины,Не осуждайте же меня!

183. СТАРЫЙ СКУЛЬПТОР

(1843–1963)

Пришли не мрамором, не бронзой,—Живые ринулись на смотр —В монашеском обличье Грозный,В отваге юношеской Петр.

Два зеркала, два разных лика,Два крайних возраста твоих.А за окном парижский вихрьНе спит всю ночь и пляшет лихо.

Фиалки дышат как весна,Грохочут фуры и фиакры.Нет, не добьешься больше сна,Не отобьешься от подагры.

Иль, может, вправду на покой,В последний путь на катафалке?Там, что ни май, цветут фиалки,А глина вечно под рукой…

Но, полон злобы дня насущной,Тот — не замеченный в углу,Насмешливый и непослушный —Сел на скалу, глядит во мглу,

Упер в коленки подбородок,Не откликается на зов.Он тоже вышел из низовИ горд, как всякий самородок.

Он не по климату одетИ выглядит пронырой тертым.Прости, что вмешиваюсь, дед,Свожу тебя с твоим же чертом!

Ты с этим малым подружись,Стяни ремень возможно тужеИ начинай сначала ту же,Хоть и нелегкую, а жизнь!

Гол как сокол, небрит, неистов,Ты повстречаешь молодежь,Рассмотришь абстракционистовИ Стасова к ним приведешь…

Смеешься? Неудобно, дескать,Оставить свой привычный круг,Быть академиком — и вдруг…Что за нужда! Какая детскость!

Ты прав, старик, семижды прав.Прости, что, не считаясь с датой,Простую вежливость поправ,Я вздумал звать тебя куда-то.

Прости! Я позже родился,И в давке этих людных улицМы на полвека разминулись,А встретились на полчаса.

Твой возраст стодвадцатилетнийНе станет старше всё равно.До скорой встречи, до последней…Я занял очередь давно.

184. 1923–13 V — 1963

Зое

Идя ко сну, Любимая, ты вспомнишь,Как ровно сорок лет назад вагонНас приютил и времени в обгонУмчал обоих в северную полночь.Прижавшись лбами к потному стеклу,Следили мы, как рушились туннели,Как семафоры, станции и ели,Рвы и мосты шарахались во мглу.

Два существа, неведомых друг другу,Два разных мира. Но одна веснаЛишила нас вплоть до рассвета снаИ нам обоим протянула руку.И это было высшим образцомЕе благоволенья и вниманья.Вот почему в предутреннем туманеСияла ты смеющимся лицом.

Двадцатилетняя! Ты не могла ведьСебе представить будущее. НетТакого гороскопа у планет,Чтобы две наши жизни озаглавить.Летел вагон. Он пробивал с трудомСвою дорогу сквозь начало жизни,Он преломлялся в этой мутной линзе.Но хлынул светом в будущий наш дом.

А всё, что было между ТЕМ и ЭТИМ —Молчанье мертвых, слитный гул труда,Театры, книги, встречи, города,—Мы как гостей сегодня утром встретим.Пускай войдут и сядут вкруг стола.Любимая, встречай их у порога.У них была различная дорога,Но не напрасно к нам их привела.

И, как когда-то в середине мая,В немыслимой голубизне весныСбываются несбыточные сныИ речь звучит, открытая, прямая,Единственная стоящая: — ВерьВ огромность жизни, в завтрашнее утро —И весело, отчаянно и мудроНавстречу будущему. Настежь дверь!

185. ОЛЬГЕ БЕРГГОЛЬЦ

Знаешь, Ольга Федоровна, Оля,Как тебя угадывали мыВ ледяном и звездном ореолеТой блокадной гибельной зимы,

Как твой голос в буре орудийнойБыл не только голосом твоим,Этот юный голос лебединый,Равный всем событьям мировым?..

Он влетал как молния и ветер,Говорил с историей на ТЫИ мужское обожанье встретилНа постах от Ладоги до Мсты.

Чудо это было? Нет, не чудо!Это с нами грелась у костраЖенщина, пришедшая оттуда,Чья-то дочь, невеста иль сестра.

Женщина. Одна из многих женщин.Ты была и нашей и ничьей.Не превознесен, не преуменьшенВещий смысл твоих прямых речей.

С той поры и дни прошли и годы,Целый век и — мановенье век.И опять ни отдыха, ни льготы.Чист и честен юный человек.

И опять полны тугого гудаВ Угличе твоем колокола.Чудо это? Верно, это ЧУДО.Только ты свершить его могла.

И Дневные Звезды загорелись.Чтобы слабый свет их уберечь,Старше стала женственная прелестьИ моложе воинская речь.

Чем захочешь — речью иль молчаньем,Но, когда зовешь ты в правый бой,Как не услыхать однополчанам,Не пойти на приступ за тобой!

186. К ДИСКУССИИ О РЕАЛИЗМЕ

Разглядите на ветках — чертей своенравных,Сквозь трехмерное — четырехмерные скважины,Например, на пяти проводах телеграфныхВоробьи, словно нотные знаки, насажены.

Что за музыка именно в эти секундыМчится срочная — императрица иль пленница?Что за ритм у нее — прихотливый иль скудный,Подчиняется автору иль ерепенится?

Так поэзия не умещается в прозе,До краев переполнена волнами музыки.И расселясь, как нотные знаки предгрозья,На ее проводах воробьи-карапузики.

Воробьи — это присказка, притча, причуда,Лжесвидетели предгрозового безмолвия.Дайте срок, реалист, — еще брызнут оттудаСногсшибательные, многовольтные молнии!

Дайте срок!.. Вот внезапно оно и разверзлось!Но отсюда мораль не дерзка, не задириста.Потому что в поэзии дерзость не в дерзость,Дважды два не четыре, да и не четыреста.

Мы на счетных костяшках не вычислим точноЗолотого запаса наличного этого:Он над сорной травой, над трубой водосточнойПоднимается кверху струей фиолетовой.

Но не с целью ученой в статье отвлеченной —В настоящем огне попытайтесь сгорите-ка!………………………………………………Шапку в зубы и в дверь! И, вздохнув облегченно,Со всех ног удирает ученая критика!

187. ХУДОЖНИКИ