День пятый - Анатолий Жариков
День седьмого ноября
праздник не случайный.
Но страна, но я, бля,
его не отмечаем.
Утро поэта
Солнце встало.
И я с приветом.
Просыпайся, женщина.
***
Перед зимою
плачет и мокнет.
Как ты живое
делаешь мёртвым?
***
Свет звезды и предрассветный хлев.
Иисус, овца и божья матерь.
Пастухи, волхвы, вино и хлеб,
запах чеснока и благодати.
***
Снежно-воронья зима.
Тропинки на улицах,
щелинки на глазах.
***
И я ушёл в размер,
в свет, воду, вой,
в текучесть плазм.
Я слышу, как Гомер
чеканит череп мой,
как Модильяни
надрезает глаз.
Из пыли океанских пен,
свинцовых вод
я стану в позу.
Патологоанатом Бенн
в мой розовый живот
посадит розу.
***
Обросший знаками,
бродит мостами Петербурга
Белый.
***
Имя, адрес, время
в одной строке.
1937-й.
***
Текут краски.
Мона Лиза
оплодотворяет Подсолнухи Ван Гога.
Страшный суд
Вот фрагмент: Варфоломея
нож из всех ножовых сил
с очень страшного злодея
кожу снял и отпустил.
***
Вниз головой посередине дня –
Пётр так желал – распяли.
Как холодеют гениталии! –
Пётр смотрит на меня.
***
Вокзал. Сортир.
Едва начало дня.
Безликие деревья у сортира.
Однажды мир
проснётся без меня.
И я без мира.
***
Ходишь, красная, с сиськами.
Кто тебя любит, лапает?
На какой частоте тикают
твои кровяные клапаны?
***
Древесный камень –
Голова Ван Гога.
«Тебе на память», –
говорил Гогену.
Художники любили офигенно
жизнь, свет и тень
и поддавки от бога.
На острова дорога,
в поле.
И каждый день –
бездарно и напрасно.
Признание, безумье –
это после.
Сегодня – солнце
пашет красной краской.
***
И где-то в стране странной,
где никогда не бывал Гумилёв,
выходит охотиться траппер
на белых львов.
Он заболеет скарлатиной, гриппом, шуткой Ватто
и всё-таки приплывёт на льдине,
и всё-таки привезёт Вам корзину
серебряных северных цветов.
***
Дремучесть предночного холодка
к виску ещё не подступившей ночи.
И звёзды топчутся,
когда точильщик точит.
И не «о чём», не «что»,
а только «как».
***
Потому и прекрасен мир,
что мы на него
из него смотрим.
***
Милые, вы каждый день со мною:
рядом, под ногами, за спиною.
***
Идёт Заратустра.
За ним идёт Огонь.
За Огнём идёт Пепел.
Из Пепла вышел Человек.
Из Человека Женщина.
Из Женщины Любовь.
Заратустра Огонь.
Заратустра Любовь.
Куда идёт Заратустра?
***
Оттолкнёмся от берега, лодка течёт.
Всё равно заплывём за реки середину.
Видишь: звёзды считает ночной звездочёт.
Может, он этой ночью и наши сочтёт
без вины виноватые вины.
***
Снег. Лютый полдень. Гололедь.
И плачет псина.
Всё распишу, как Рафаэль смерть.
Красиво.
***
Без денег
нет революции.
Одно мордоплюйство.
***
Между живым –
я –
и мёртвым.
***
Я столько насмотрел.
Теперь мне надо:
ночь, щель, карандаш.
***
День осветит полмира и сгинет.
Снова ночь улыбнётся гиеной.
И расстелется тайной сангины
островов жизнелюбца Гогена.
***
От А. Фета с приветом «здрасьте»
до безрадостного Экклезиаста
и поэзии после Бродского,
нам сказали, суть идиотские.
Что поэзия? Это жжение
в одном месте, в другом – сгорание.
Плохо пишут красивые женщины,
некрасивые слишком правильно.
Что поэзия? – рыжая вруля,
не приложишь её к ране.
Что в итоге её выбирает? –
крест, изгнание, петля, пуля.
***
Что в тебе, наби?
Ни дать, ни взять,
так, одна слеза.
Приходи любить,
научу страдать.
В небесах, наби,
не твоя звезда,
так, случайный блик.
Приходи страдать,
научу любить.
***
Ночью спим и души открыты,
и приходят из всяческих сфер
бог еврей с аудитом,
бог ацтек с аутодафе.
А затем, сиятельно мудрый,
в рамы вваливается бог Ра,
расправляет лучами утра
крылья наших кардиограмм.
***
Без водки, дыма и огня
война – хуйня.
***
Я не пророк и даже не апостол,
я гражданин страны больного роста.
Я человек подрубленного мира,
мой мир – сортир, кровать и женщина в квартире.
Но вот я просыпаюсь (Петя, Вася),
я – улица, майдан, я мира масса.
***
Сократа обоюдоострое копьё:
мы живём умирая
или умирая живём?
***
Каждый день
я начинаю день,
который начинает меня.
***
В голодный Ленинград
не возвращались
птицы.
***
Красота –
это сознание
без одежд.
***
Платон –
это чудо
материального идеализма.
***
О Восток!
Не поймёшь: где
лодка, тростник, человек?
***
Дерево растёт –
хорошо. Хорошо
поливай дерево.
***
Не повторяй
мудрые слова,
чтобы не показаться глупым.
***
Моё место
у окна
в сумасшедшем трамвае.
Перед снегом
Кто высадил
за моим окном
платаны Платона?
Дождём висит
чей-то вопрос,
не даёт покоя.
Бесчисленные ветки,
как запутанный в себе Пиндар,
тычутся в небо.
В древних корягах
просыпаются
нос, глаза, уши.
За здоровье Кащея,
русалки, кота учёного
пьют Александр и няня.
Наконец отвалил от неба,
повис мелкий, крупный
свежий снег.
Платон:
Мудрец не замечает,
человек он или
ещё какая тварь.
***
С жалостью смотрит
слепой на мудреца.
Мудрец не видит жалкого.
***
Сонное утро.
Сойка у окна.
Музыка пилит дерево.
***
Заплатает дыру время,
залижет жизнью, сажей.
Вырастут дети, деревья.
«Так и было», – скажут
***
Спит, Ирод, Иудеи кесарь.
Спит роженица в дымящемся кесареве.
Дорогу к Спасу прочищает снеговик.
Иосиф, тот ещё, чего-то стружит, и
нынешний, но из того ж народца,
взошёл на кафедру читать Россию. – Бродский.
***
Серый декабрь пережить,
муть эту пережевать.
Жизнь из последних ватт
жить.
***
В речах революций
нет
страдательных падежей.
***
Демокрит взвалил мешок мудрости
на плечи Протагору.
И тот понёс.
***
«Не смотрите на солнце, –
говорил Заратустра. – Ослепнете.
Смотрите на вещи».
И. Христос
Истинно говорю:
вся дюжина евангелий
прелюбопытна.
***
А мы, действительно, всего только тени
одной большой и светлой идеи.
***
Человек – застывшая
в безумии своём идея,
ищущая дорогу домой.
***
В детство:
к круглому радио,
к керосиновой лампе.
Мёртвая очередь
к мёртвому телу
вождя революции.
Стансы
Бытие за окном:
красный дом, старый дом,
дым
