Василий Бетаки - За полвека
Глядит на девочкину маму,
На блики в рыжих волосах…
Жаль, что он, уже почти мужчина,
Но для этой прекрасной дамы — всё-таки
недостаточно стар…
А в центре всей картины
Танцует Ренуар.
Танцует и танцует, с ухмылкою танцует,
На лоб сдинув чёрную шляпу,
так медленно танцует…
Он с грацией испанца
Готов хоть до зари,
(о, до зари!)
К нему прижалась в танце
мадам Самари,
Танцует, резко дышит
(уж чуть не сотню лет…)
Постойте, он ещё напишет
Тот самый, с веером, портрет!
Нет, это вам не танцы:
У рампы она улыбнётся огням,
И розовые пальцы
Вас приберут к рукам!
И сообразно теме
Откроется секрет:
Что кто-то придумал время, а —
Его в искусстве нет!
И не было, и нет:
Ведь вот она, всё та же:
Вся — в рост — навстречу вам,
И запах этой блажи
Вас приберёт к рукам!
И сообразно теме
Откроется секрет:
Что выдумано время, а —
Его на свете нет!
Хоть многое переменится,
Но вот она, она…
Бал — на Галетной Мельнице.
В музее — тишина.
37.
МАСЛЕННИЦА
…Когда сквозь март из церкви серой
не подымая головы
кустодиевская Венера
под звон купеческой Москвы
по переулкам, по Ордынке
плывёт на волнах шушунов
и вьются синие тропинки
под красным блеском каблучков
а снег зеленовато-алый
звенит весёлостью густой —
люблю языческий и шалый
московских масленниц настой…
38.
САРАФАНЫ
В музейном свете слабом,
За рамой, как в окне,
Малявинские бабы
Алеют на стене.
Миткалю или ситцу?
И радуга-лисица —
Платками по плечам!
Пылают сарафаны,
Трещат по швам —
На медных самоварах
Не место рукавам!
Цветы на бумазее
Орут, горят —
Служители музея —
В набат, в набат!
Так и живём в пожаре —
Художник — чёрту брат:
Аскетов поизжарим,
Ханжи сгорят!
Уллю! Малюй, Малявин,
Отчаянный маляр,
На свадьбу, на Маланьину,
Малиновый пожар!
Мазня, пришлёпка, грубость…?
А ткнёшь картину в тень —
Спалит запасник Рубенс
Рязанских деревень!
39.
И вот из облачка, постепенно,
Сквозь белый сумрак — "Весна" Родена.
Едва намеченными руками
Её объятья уходят в камень.
Едва заметно переплетенье —
Где свет, где тень на его колене?
Но в отшлифовке жестоких линий
Увянут губы и грудь застынет —
Чем больше зыбкость,
Тем больше сами
Свои улыбки
Мы вносим в камень.
== *** ==
40.
КИРИЛЛОВ
Над праздничным лесом, под солнцем осенним,
Над Сиверской синью
Скрипят флюгера на шатрах островерхих,
А может быть, — ветви…?
В лесах бестревожных
Какой невозможный Художник
Придумал ли, выискал место такое,
Чтоб белые башни
За тридевять рек от Столицы острожной
Поставить в гордыне над этим безлюдным покоем?
Да, крепость…
А впрочем, зачем она, крепость
В таких недоступных российских глубинах?
Тут, кажется, крепость — каприз и нелепость:
Ну, с кем тут рубились?
С грехом окружить, а не то чтоб свалить её,
Наверное, целую армию надо…
В кого тут палили?
Какой очумелый политик
Тянул эти стены, достойные стольного града?!
Другие же стены серебряно в озеро влиты,
Где белая тень опрокинутых башен струится,
Где так бестелесно и зелено зыблются плиты.
Кириллов ли?
Китеж ли?
Лес и молчанье…
Качанье
Небес под ногами…
Становятся лицами листья
И ликами — лица…
Камням да деревьям
начнёшь как язычник молиться —
Затем, что ни в битву не верится тут,
Ни в молитву —
Лишь в белые стены,
да в жёлтые листья,
да в жёлтые листья…
41.
ВЕНИК ТРИОЛЕТОВ
Такой эксперимент: сонеты, как известно, легко заплетаются в венки,
а если пытаться заплести триолеты, то они, как вдруг оказалось,
непременно торчат во все стороны веником!
К тому же последний триолет оказывается почти первым, но навыворот!
Правда, тут необходима непрерывная игра со знаками препинания…
1.
Не виноватые ни в чём,
Молитесь идолам, столицы!
Зубами щёлкают границы,
Не виноватые ни в чём.
Царь сам не служит палачом:
На это есть иные лица,
Не виноватые ни в чём…
Молитесь идолам, столицы.
2.
Молитесь идолам Столицы,
Забудьте бунт ночных лесов.
Автомашины злее псов —
Молитесь! Идолам столицы
Нужнее, чем гнездо для птицы,
Или — чем башня для часов…
Молитесь идолам! Столицы,
Забудьте бунт ночных лесов
3.
Зубами щёлкают границы,
Или наручники гремят?
Приказано любить свой ад:
Зубами щёлкают границы.
И вот больной влюблён в больницы,
Мертвец своей могиле рад…
Зубами щёлкают границы,
Или наручники гремят…
4.
Не виноватые ни в чём,
Побрякивают железяки.
Свободно трудятся писаки,
Не виноватые ни в чём:
Ведь он с другим — к плечу плечом!
Ведь так же поступает всякий…
"Не виноватые ни в чём!" —
Побрякивают железяки.
5.
Царь сам не служит палачом,
И даже не родит идею:
Идея массами владеет,
Царь сам не служит палачом:
Как правило, он ни при чём;
От славословия балдея,
Царь сам не служит палачом
И даже не родит идею!
6.
На это есть иные лица.
(Их я не видел до сих пор!)
А чтоб вступать со мною в спор —
На это есть иные лица:
В "евангелисты" не годится
Фанатик, честный, как топор,
На это есть иные лица,
Их я не видел до сих пор…
7.
Не виноватые ни в чём
Вполне порядочные люди
Об идолах бесспорно судят:
"Не виноватые ни в чём…"
Кто ж, спутав жертву с палачом,
Приносит головы — на блюде! -
Не виноватые ни в чём?
Вполне порядочные люди.
8.
Молитесь идолам, столицы,
Не виноватые ни в чём:
Царь сам не служит палачом.
Молитесь идолам: столицы
Зубами щёлкают. Границы
Приказывают кирпичом:
Молитесь идолам Столицы,
Не виноватые ни в чём!
42.
БАКИНСКАЯ БУХТА
Auf die Berge will Ich steigen,
Lachend auf euch niederschauen
H. Heine
Тут бродячих собак под навесом полно,
И морская вода попадает в вино,
На дюралевых ножках, как на сваях, столы,
И читает стихи мне Ага Лачанлы.
И звучит надо мной ритм газели двойной,
И я слышу, что он — в самом деле двойной,
А его повторяют каспийский прибой
И закат, оттенённый персидскою хной.
И не-правдо-подобно-восточной стеной
Дворец ширван-шахов торчит за спиной…
Этот берег стихов чем-то душу томит,
С ним когда-то на ты говорил Низами.
И хоть здесь лишь в стихах ты найдёшь соловья,
И ни дня не бывает без ветра, но я —
Злостный враг буколических бредней Руссо —
Если жизнь обернётся такой полосой,
Что тошнить меня станет от всех корректур,
От почирканных зеброобразно страниц,
От критических морд и начальственных лиц,
Этих, чей карандаш по стихам — как Тимур,
Трупы слов оставляет и яростных птиц
На полях — чтоб в мозгах был налажен ажур,
Если тошно мне станет от серых фигур,
От солидных очков, от ладоней-мокриц,
От ровесников лысых и крашеных дур,
Изрекающих плохо срифмованный вздор,
Опускающих с хлопаньем шторки ресниц,
После взглядов, пронзительных, как фотоблиц —
Гейне в горы грозился,-
ну а я уж сбегу
Под изодранный тент на морском берегу.
1965 г.
43.
Костры у моря — цветы бессонных.
Со струн гитарных плывёт цыганщина,
Над старым портом, по волнам тёплым,
Над тесной грудой причалов тёмных,
Всё время что-то переиначивая…
Девчонка палкой в огне мешает,
А над кострами прожектор шарит,
Но мягко светятся, с ним не споря,
Сквозь синий конус костры у моря.
В забывшем шёпот моторном мире
