Хорхе Борхес - Алгорифма

ЛАБИРИНТ

Мир — лабиринт. Ни выхода, ни входа,Ни центра нет в чудовищном застенке.Ты здесь бредёшь сквозь узкие простенкиНа ощупь, в темноте, и нет исхода.

Напрасно ждёшь, что путь твой сам собою,Когда он вновь заставит сделать выбор,Который вновь заставит сделать выбор,Закончится. Ты осуждён судьбою.

Вдоль бесконечных каменных отростковДвуногий бык, роняя клочья пены,Чей вид приводит в ужас эти стены,

Как ты, блуждает в чаще перекрёстков.Бреду сквозь лабиринт, уже не веря,Что повстречаю в нём хотя бы зверя.

ХРАНИТЕЛЬ СВИТКОВ

Там есть сады, монастыри, уставыМонастырей, прямые лады иСлова прямые — пой, как соловьи!Только не все очистили уста вы.

Есть 64 гексаграммы,Есть ритуал — единственно, чтоЗнать должно в поднебесной всем как то,Без чего прах, носимый по ветрам мы.

Он — неба Императора и доблесть,И облаченье, ясный чей покойМир отразил, как зеркало. РукойКоснувшись, пыль сотри с него — есть проблесть?

Должны плодоносить поля с садами,И как верны потоку берега,Так верно, что наскочит на врагаЕдинорог за срам свой со стыдами.

Вселенной сокровенные законы,Гармония всей тьмы вещей вокругСокрыта в книгах, свитки же, мой друг,Со мной хранят небесные драконы.

Нахлынувшие с севера монголыНа маленьких гривастых лошадяхСвели на нет — увы! что делать? ах! —Все меры Сына неба. Земли голы.

В кострах горят деревья вековые,Безумец мёртв и тот, умом кто здрав.Убит привратник. Он-то чем не прав?Все женщины от них едва живые.

Орда пошла на юг. Зверей коварней,Свиней невинней. Утром прадед мойСпас книги. В башне долго можно с тьмойБороться… О, эпохи цвет досвинней!

Нет дней в моих очах. Так много полокИ так мало лет жизни… Сон, как пыль.Чем обмануться? Миф ли в свитке, быль,Весь день сижу я в башне, свет где долог.

И то правда: жить лучше, не читая.А утешаю я себя лишь тем,Что для того, кто видел их тьму тем,Всё с вымыслом слилось. Блажу, мечтая!

Как в грёзе вспоминаю, чем был городПрежде орды и чем он стал теперь.Затворник я дверенеотоперь.Периный пух мечом зачем-то вспорот…

Кто запретит мне грезить, что однаждыЯ вникну в суть вещей и нанесуРукою знаки, как гроза росу,Которая избавит дол от жажды?

Моё имя Шианг, хранитель свитков,Возможно что последних, ибо нетВестей — что с Сыном неба? Звёзд-планетДитя от крепких спит, небось, напитков…

ШАХМАТЫ

В своём уединенье шахматистыПередвигают медленно фигуры,Задумавшись, как римские авгуры…Два вражьих цвета в ненависти исты!

Глубинными решеньями цветистыХоды: проворен конь, неспешны туры,Ферзь всевооружён, царь строит… чуры (!)Уклончив офицер, злы пехотисты.

Но даже если игроков не станет,Быть архетип игры не перестанет.Война с Востока, где звезда истечна,

На запад перекинулась. НастанетФинал лишь партии, которая конечна,А не игры, что — как другая! — вечна.

Царь слаб, нагл офицер, зело кроваваЦарица, зато пешка — полиглот.На чёрно-белом поле кашалотРазинул пасть и крокодил зеваво.

Не ведают, что наперво-спервавоПросчитаны ходы тех, чей оплот —Коварство. Есть алмазный светолот,Высвечивающий то что скрываво.

Только не ты ли Игрока другогоОрудие? Омара дорогогоЗдесь вспомянём, его сравненье — мы

Для Бога то же, что для нас фигурыНа шахматной доске. Не балагурыНад партией сидят до самой тьмы!

ИСКУССТВО ПОЭЗИИ

Глядеться в реку, что течёт, как время,И вспоминать, что времена суть реки,Знать, что мы убываем, словно рекиИ наши лица изменяет время.

А бодрствованье — то же сновиденье,Что мнит себя проснувшимся. Плоть смертиСтрашится, а она подобна смерти,Которая зовётся «сновиденье».

Во дне, году ли видеть просто символДней человека и его лет жизни.Из оскорбленья нас годами жизниПоэзию извлечь, молву и символ.

Увидеть в смерти сон, зарю заката,Ржавеющее золото. СложеньеСтихов бессмертно и стихосложенье —Это заря рассвета и заката.

Порой во тьме лицо глядится нашеВ себя из глубины своей зеркальной.Искусство глубине этой зеркальнойПодобно, где лицо глядится наше.

Улисс, увидев после стольких странствийЗелёную и влажную Итаку,Расплакался. Поэзия ИтакуНапоминает после многих странствий,

А также бесконечное теченьеВоды непостоянной, и миг тот жеНе повторим по-Гераклиту: тот жеОн и другой, как вечности теченье.

ПРЕДЕЛЫ

Из улочек, что углубляют Запад,Одна, а вот какая, я не знаю,Увидена мной — слепоты внезап ад! —В последний раз — во сне ли? — вспоминаю,

Пред Тем смиренный, Кто назначил нормыИ строгую таинственную меруВещам, теням и снам, чьи зыбки формы,Что ткёт и распускает по примеру

Жены Улисса наша жизнь. Всему естьПредел, цена, последний раз и большеВпредь никогда, но тризну по кому естьВ том доме, что хранит память всех дольше?

Через хрусталик мутный уже утроИ через в ряду книг зиянье граниЦентральной бриллианта — «Камасутра»Там не стоит! — считать мне капли в кране.

На Юге не одна во двор калиткаС террасами, что сложены из камняИ тутами запретна мне. УлиткаНе захрустит: «Мой дом не из песка!» мня.

Есть двери, что закроются навеки,И зеркало, что тщетно поджидает,И перекрёсток есть, что в человекеЧетвероликий Янус наблюдает.

Одно среди твоих воспоминанийПотеряно уже непоправимо —Ты не увидишь, жертва препинаний,Светила, что водой остановимо.

Не повторишь того, сказал что розамИ соловьям Омар Хаям, слагаяСтихи назло изгнавшим рифму прозам.Другое время и страна другая…

Залива гладь, куда впадает Рона,И всё моё вчера какое нынеВернёт мне? Карфаген не без уронаС лица земли стёрт Римом и вечны не

Твердыни… Шуму утра я внимаюИ голоса прохожих различаю.Разлуку со смиреньем принимаюС любимыми. Без Борхеса скучаю.

КОМПАС

Все вещи языка слова суть, гдеНекто ли, Нечто, ночь и день, слагаетАбракадабру — мира излагаетИсторию, но смысл какой в труде?

Я, ты, он, Карфаген, Рим, вечный-деПреходят. Криптограмму постигаетКто, если всё случайность постигает?И Вавилон написан на воде.

За словом то, чему названья нету,Чьей тени притяжение во мне туИглу задело, что светла, легка,

Как стрелка циферблата или птица,Летящая во сне. Вдруг очутитьсяЗа окоёмом, нет где нас пока.

ПОЭТ ХIII ВЕКА