Александр Рославлев - В башне
Младенцы
Цветы любви на вечной грани,Где жизнь и смерть — лишь «да» и «нет»,Цветы любви, слежу заранее,Ваш смелый, царственный рассвет.
Вы, как звереныши у груди,Еще невиннее во сне,В вас, воскресающие люди,Уж бродит мысль, как хмель в вине.
Предвосхищаю цельность вашу,Когда под кровлей голубойВы землю, солнечную чашу,Смеясь, наполните собой.
Сольются вечность и мгновенье,Сольется с бездной высота,Безумным будем дерзновенье,И ослепительной мечта.
Не все ль равно, какие цели?Будь смел и дай себя увлечь.Из белоснежной колыбелиВсем суждено в могилу лечь.
Мать, улыбнись, дитя уснуло,Лучом весны озарено.Кто ты? Христос, иль Калигула?Спи, мирно спи, не все ль равно.
«Среди суетни городской…»
Среди суетни городской,Изныв в отчужденьи безмолвном,Все чаще я внемлю душойДалеким, узывчивым волнам.
Здесь пыль и удушливый зной,Здесь смутно-гнетущие стены,А там дует ветер сыройС простора сверканий и пены.
Здесь встречный, коснувшись плеча,Не смеет взглянуть без утайки,А там грабят море, крича,От брызг захмелевшие чайки.
Как слились там небо и шумРастущих, смятенных прибытий;О сколько непытанных думИ радостных детских открытий!
Как жаль мне себя и вас всех,Еще не успевших изжиться.Как жутко мне слышать ваш смехИ видеть довольные лица.
«Я отзвук шумного прибоя…»
Я отзвук шумного прибоя,Рождаясь гордо и тревожно,Я между скал ищу покоя,И в даль бегу, прощаясь ложно.
Во мне все вечное ничтожно,Во мне бессилье роковое,Я, говорящий: «Все возможно»,Я — отзвук шумного прибоя.
«Став на краю скалы крутой…»
Став на краю скалы крутой, с безвременьем во взореОн взял шипящую змею из чаши золотой и бросил в море.
Волна, метнувшись о скалу, разбилась в пыль и пену,И шли за ней, качая мглу, одна другой на смену.
Оставив чашу на скале, он в шумных городах явился вскореИ по земле стал сеять страх с безвременьем во взоре.
Маскарад
Без масок, как в масках, а лица все те же,Которые знал и любил;И встречи, как прежде, то чаще, то реже,Но верить нет сил.
Мишурны, крикливы все снова и снова,Одни за другими, туда и сюда,Намеренность взгляда, оторванность слова,Бессильное «нет» и неверное «да».
Слежу и теряюсь в оттенках и красках,Кого-то ищу и зову,Все снова и снова без масок, как в масках,Как сон наяву.
«Я в глубине бесчисленных зеркал…»
Я в глубине бесчисленных зеркал,Измученный бесцельностью движений,Я, в ужасе, бегу по плитам сонных зал,Бегу от мертвых отражений.
Везде обманчивость сближений,Везде разрозненность загадочных начал,Я здесь, я там, я в вихре превращений,Я в глубине бесчисленных зеркал.
Ложь
Запер я двери и все отошло:Улица, женщины, шум и огни.Дьявол раздумья, смеющийся зло,Дьявол раздумья — мы снова одни.
Мысль, как умелый, отточенный нож.Жизнь эту, мертвую весело вскрытьСердце ее — неизбывную ложь,Весело сердце ее обнажить.
Светлый ребенок о Боге спросил:«Где он?» и я отвечал: «в небесах»,Зная весь ужас и холод могил,Зная предсмертный, мучительный страх.
Женщине-сказке, лазурной мечте,Клялся я вечностью, солнцем, душой,Зная, что завтра же, гад в темноте,Этой пресытясь, я буду с другой.
С криком «Свобода», в пылу баррикад,Слепо ступая на трупы и в кровь,В сердце твердил я беспечен и рад:— «Было не раз и не раз будет вновь».
Ложь многоликая, пестрая ложьПляшет, хохочет, рыдает, клянет.Каждый на вздорную куклу похож,В каждом пружина и хитрый завод.
Кто-то завел и забыл навсегда.Вечно, бесцельно, — вперед и назад,Эти сломались, другим череда,Ловко придумано: «жизнь автомат»…
Ложь двухсторонняя, цельная ложь,Маска под маской и так без конца.Тщетно, безумец, их все не сорвешь.Если б сорвал — не увидел лица…
Лгите же смело, уставшие жить,Каждый солгал уже тем, что живет…Правды не выдумать, лжи не убить,— «Рыцарь мой добрый, слепой Дон-Кихот»!
Семь
Вновь городом туманнымЯ шел и звук шаговБыл не моим и страннымВ тиши пустых домов.
Свершивши роковое,Все умерло давно,И солнце, как большое,Кровавое пятно.
Уж гаснул свет упорныйЗакатной полосы;На площади соборнойВзглянул я на часы…
Шепнуло что-то: «Мимо»Из улиц кралась темь;А стрелка недвижимоПоказывала семь.
Невырыданной больюИ ужасом объят,Взбежав на колокольню,Ударил я в набат.
Женщинам
Много вас было, даривших весну,Много вас было, ласкавших, томивших,Вдруг отдававшихся яркому снуИ за измену изменой плативших.
Бросил я смятые ваши цветыИ, вдохновенный, иду без дороги,В край вечно-юной, иной красоты,В край, где смеются лучистые боги.
Вы, увлекавшие в тьму наготой,Вы, научавшие темным шептаньем,Если б вы знали, что я, вам чужой,Пьян был не вами, а вечным исканьем.
Ваши тела — гордо пройденный мост.Каждое было сладчайшею пыткой,Чувствовать тело и быть выше звезд,Быть необъятным и липнуть улиткой.
Евин змей
Беги, беги от искушенья,Он дьявол в маске — Евин-Змей,Сейчас он вкрадчивей смиренья,Но чем желанней, тем смелей.
Его глаза, как два сапфираЦвет неба, но и небо лжет,С ним радость солнечного пира,Но солнце… солнце в тьму ведет.
Беги, беги от искушенья,Не тело, нет, твоя мечтаПусть будет каждое мгновенье,Как ризы ангела, чиста.
Пилигрим
День зноен; жаждою томим,Об острия изранив ноги,Прилег усталый пилигримНа жаркий камень у дороги.
Когда б забыть и отдохнуть!Но боль души необорима.В путь искупленья, долгий путь,Влечет всечасно пилигрима.
Вздохнул и встал. Опять костыльСтучит уныло по дороге,Как душит каменная пыль,Как тяжело ступают ноги.
Виктору Гофману
На время смолкший, временно унылый,Ты скрытно молишься надзвездной тишине,Чтоб вновь запеть с удвоенною силой,Чтоб вновь запеть о безрассудном дне.
Заране шлю привет твоей весне,Хочу следить полет твой огнекрылый,Тебя я понял, ты стал ближе мне,На время смолкший, временно унылый.
Толпа