Клены в осенних горах. Японская поэзия Серебряного века - Нацумэ Сосэки
Я подобрал его, хоть и подумал,
что мне цветок ни к чему.
Я не бросил его, обратившись к луне,
я не бросил его, обратившись к волнам,
его положил в рукав.
В тот лунный вечер цветок пиона,
найденный на песке,
мне пропитал ароматом пальцы,
в сердце мое проник.
Для чего в тот вечер цветок пиона
подобрал я на берегу?!.
Пустыня
Посреди пустыни[117]
виден огонь!
Посреди пустыни
виден огонь!
Что же это такое?
Быть не может!
Что же это такое?
Быть не может!
Над стеной песка всколыхнулось
солнечное пламя.
Над стеной песка всколыхнулось
солнечное пламя.
В небе пустыни
виден огонь!
В небе пустыни
виден огонь!
Что же это такое?
Быть не может!
Что же это такое?
Быть не может!
О изнуренные верблюды!
О безмолвные усталые голландцы!
Что же это такое?
Быть не может!
Что же это такое?
Быть не может!
Изнуренные верблюды
уставились в собственные тени.
Безмолвные голландцы
жадно вперились в небо:
Там, за барханами,
вспыхнул огонь небесный!
Там, за барханами,
вспыхнул огонь небесный!
Станция Кувана
Было темно на станции Кувана.
«Коро-коро», – курлыкали лягушки.
Начальник станции, такой одинокий,
С фонарем в руке дежурил на платформе.
Ночью на усыпанной гравием платформе
Начальник станции, такой одинокий…
Было темно на станции Кувана.
«Коро-коро», – плакали лягушки.
А мне вдруг вспомнилось: не эта ли Кувана
Славится печеными хамагури?
Начальник станции, такой одинокий,
«Верно!» – ответил мне и ухмыльнулся.
Было темно на станции Кувана.
«Коро-коро», – курлыкали лягушки.
Только прояснилось небо после ливня.
Было так безветренно, темно и тихо…
Ущелье Нагато
Там, в ущелье Нагато, текла вода.
Был холодный, промозглый день.
Я сидел на веранде, с обрыва глядел,
Понемногу тянул саке.
Посетителей не было никого,
Я в корчме остался один.
А вода внизу все текла и текла,
Все журчал ручей вдалеке.
На веранду под вечер солнце пришло –
Пламенеющий мандарин.
Так давным-давно я сидел в корчме.
Был холодный, промозглый день…
Небо в тучах
Однажды утром высоко в небе
Я увидел зловещие черные флаги.
На ветру флаги трепетали, бились,
Но ни звука издали не было слышно.
В это утро я хотел порыбачить,
Но найти не мог ни сетей, ни вершей,
А черные флаги трепетали, бились,
Будто в пляс пустились на небосводе.
В это утро, глядя на хмурое небо,
Я вспоминал, как когда-то в детстве
Те же флаги вились над сжатым полем,
Что теперь над крышами города вьются.
На «тогда» и «теперь» поделено время.
Между «здесь» и «там» пролегла граница,
Но по-прежнему в небе надо мною
Развеваются, бьются черные флаги.
Покой отрешенности
Сердце мое, не ведая соблазнов,
Отрешенно покой вкушает.
В воскресный день прохожу по коридору.
Обитатели дома давно уже в поле.
Лакированные доски пола прохладны.
В саду распевают птицы.
Падают капли из крана – блестят на солнце.
Розовая земля. Жаворонок в небе. Дивное небо
апреля…
Сердце мое, не ведая соблазнов,
Отрешенно покой вкушает.
Ночь храмового праздника
Икэгами[118], Хоммондзи[119], двенадцатое октября.
Вторят звону последних трамваев стекла витрин.
И на будущий год я приду, я снова приду
Барабаны слушать, до рассвета бродить без сна.
Год спустя в эту ночь будут так же гореть огни,
Будет пар от дыханья белеть серебром седин.
То вблизи, то вдали барабаны будут звучать,
В вышине из-за туч высвечивать будет луна.
Сам не свой в эту пору двенадцатого октября
Я близ храма Хоммондзи угрюмо брожу один.
Вспоминаю лишенья и беды минувших лет.
Дует северный ветер, луна почти не видна.
Год за годом проходят чредой поражений, невзгод,
И мучительно жить в этом мире мерзких личин.
Прежде чем на рассвете вернусь в свой
холодный дом,
Чашу воспоминаний суждено мне испить до дна.
Икэгами, Хоммондзи, двенадцатое октября.
Вторят звону токийских трамваев стекла витрин.
И на будущий год я приду, я снова приду
Барабаны слушать, до рассвета бродить без сна.
Падает снег
Падает снег
повсюду, до горизонта
падает снег
повсюду, до горизонта,
словно стадо белых овец разбрелось
по равнине
повсюду, до горизонта
падает снег
повсюду, до горизонта
падает с неба
повсюду, до горизонта,
повсюду, до горизонта,
повсюду, до горизонта,
на кровлю храма
и еще
на деревья в храмовой роще,
и еще, и еще,
ни на миг не переставая,
