Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы
МОСКОВСКАЯ ТЕТРАДЬ (1962–1970)
СТРЕЛА
Пока наш самолетлетит на грани звука —внизу «стрела» ползеттак медленно, что мука.
Похоже, так вот ползна лошадях Радищевчерез ухабы селпроселком в городище.
Ползет «стрела» средилошадок и коровоки тащит позадихвост спичечных коробок.
А наш гигант спешитк свиданью от разлуки,и тень его лежит,в траве раскинув руки.
Вот так и Гулливердивился, лежа в путах,на ползшие в травекареты лилипутов.
Что лес? Он муравас потертостью лужаек.Что конь? Он с муравья,чуть движется и жалок…
Но эти рельсы с нитьи этот тополь с колос —не могут объяснитьгде медленность, где скорость!
На звездный небосводракету шлет наука,и самолет ползеттак медленно, что мука.
Нам кажется — староего винтов круженье,так тянет вниз ядроземного притяженья.
А в Дубно — вихрь частицна зависть всем ракетамнесется, чтоб настичьв полете — скорость света.
И все ж — во сколько размы быстроту ни мерим —я славлю узкий глазмеж тетивой и зверем!
Я горд тобой, дикарь,у камня под скалоюоткрывший у древкаспособность быть стрелою.
Натянут лук — лети,торчи в лопатках барса!Стрела, ты часть путиот нас — и дальше Марса!
МЕТЕЛЬ В МОСКВЕ
В Москве метет метель —то в подворотнях роется,то фортки рвет с петель,то вьется к башне Троицкой.Попавшие под вихрь,ползут машины медленно,на стеклах ветровыхбог знает что налеплено!
В Москве метель метет,метет с церковных луковиц,по мостовой мететгазету, что ли, рукопись?Насквозь визжит подъезд,от хохота, от плача ли?Сугробы даже с местпередвигаться начали…
В Москве метет метель,буран по всей Москве-реке,из школ ведут детей,держа их крепко за руки.Закутаны в платкида в пуховые кружевца…И лишь одни каткис метелью вместе кружатся.
В Москве метель метет.Витрины запорошены.А очередь ведеткак летом — за мороженым.Снег задымил весь мир,на стойке смерзлись денежки,но варежкой — пломбирко рту подносят девушки.
В Москве метет метельи в пляске света тусклогоштурмует цитадельзавьюженного Курского.Курортники из Гагрк такси бегут с мимозами,исколот их загарзанозами морозными.
В Москве метель метет,с Неглинной вырывается,несется в «Гранд-отель»,в «Националь» врывается.Индус из-за дверейи негр в плаще нейлоновомглядят на климат сейглазами удивленными.
Метель метет в Москве,с трудом, как в гору, тащимся,а самосвал на сквервезет асфальт дымящийся,везут домов куски,квартиры в полной целости,как будто у Москвынет дела до метелицы!
В Москве метель метет,слепит, сечет безжалостно,а молодежь идет:— Мети себе, пожалуйста! —Снег соскребают вследмашины типа уличных.А утром — свежий хлебпахнёт из теплых булочных.
А я люблю метель,и как она ни режется —я б нынче не хотелна южном пляже нежиться.Мне ветер по нутру!Мосты кренит, как палубы.Как жил я на ветру —так буду жить без жалобы!
КАЛУЖСКОЕ ШОССЕ
Занесена по грудьРоссия снеговая —царицын санный путь,дорога столбовая
в леса, леса, лесауходит, прорезаясь…Лишь промелькнет лиса,да вдруг присядет заяц,
а то — глаза протри —из-за худых избеноквдруг свистнет пальца в трисам Соловей-разбойник,
а то — простой народначнет сгибаться в пояс, —шлет вестовых впередимператрицын поезд.
Она — при всем дворе,две гренадерских роты,вот — вензеля каретгорят от позолоты.
На три версты — парча,да соболя, да бархат,тюрбаны арапчат,флажки на алебардах.
Вот виден он с холма,где путь уже проторен,вот Матушка сама,ее возок просторен,
салоп ее лилов,лицо, как жар, румяно,но это дар послов —французские румяна…
За восемьдесят верстона к любимцу едет,с которым, полный звезд,граф Воронцов соседит.
Вот первый повороту башен необычных —баженовских воротдва кружева кирпичных,
как два воротникавенецианских дожей,но до конца — покадворец еще не дожил.
Царицу клонит спать,ей нужен крепкий кофий,до камелька — верст пять,не то что в Петергофе!
А тут все снег да снег,сугробы да ухабы,от изразцов — да в мех,все мужики да бабы…
Тут, будто о пенек,споткнулся конь усталый,и захрапел конек,и вся шестерка стала.
Он мутно из-под шорглядит, дрожат колени…И облетело Двормонаршее веленье:
«Конь царский пал. Емувоздвигнуть изваянье.„Коньково“ — дать семуселению названье».
Повелено запрячьв возок коня другого,трубач несется вскачь —и позади Коньково.
Темнеет путь лесной.Не зябнет ли царица?А может, за соснойей самозванец мнится?
То лес аль Третий Петр,исчезнувший куда-то,во мгле проводит смотрсвоих солдат брадатых?..
Но вот и Теплый Стан,где камелек теплится.Поднять дородный станспешат помочь царице,
и — в кресло! Без гостей!В тепле благоуханномподносят кофий ейв фарфоре богдыхана.
А крепок он — зело!Арабским послан ханом.Тепло — зане селозовется Теплым Станом.
Царица в кресле спит,да неспокоен отдых.Раскрыла рот. Виситмонарший подбородок.
Казачья бородаей снится, взгляд мужичий.Вольтера бы сюда,да не таков обычай.
А бабам в избах жуть —ушли мужья и сваты,угнали чистить путь,велели взять лопаты,
боятся конюховв их чужеземных платьях,скорей бы петуховдождаться на полатях…
Лишь утро — и пошлискрипеть возы и сани.Вот и Десну прошлиовражными лесами,
вот и века прошли,земной окутав глобус.…Ну вот, и мы сошли,покинув наш автобус.
Калужское шоссе,волнистая равнина,тебя — в иной красекак не любить ревниво!
И вас — как не любить,седые деревеньки!Вы скоро, может быть,исчезнете навеки…
Уже покрыл бетондороги подъездные,снимаются с оконналичники резные.
И сколько снято крышстроителями — за год!В былую глушь и тишьворвался Юго-Запад.
И жаль, и хорошо!Пора прощаться с солнцем,последний петушокнад слуховым оконцем,
прощай, ты никогданавстречу к нам не выйдешьи новые годавовеки не увидишь!
Зарылся в давний снегвозок Екатерины,иным идет к веснекалужский путь старинный.
И там, где Теплый Стан,уже стоят пролетыогромного мостаи реют вертолеты,
а правнучка тех баб —с голубизной в ресницах —врезается в ухабжелезною десницей.
По десять этажейсюда, попарно строясь,дома идут уже,как в будущее — поезд!
И около лескаиного, молодого —написано: «Москва».Все заново, все ново!
ТРУБА НАПОЛЕОНА
