Мария Петровых - Стихи
Юлиан Тувим
(1894–1953)
НУ, А ЕСЛИ НЕТ?
Ну, а если нет? Если это бред?..Мучусь грезой безрассудной,Призываю образ чудный,Жажду угадать ответ,Ибо если нет,Тогда… трудно!
Ну, а если да? Если будет так?..Вспыхнут зори в жгучей дрожи,Разгорится день погожий,Как багряный мак,Ибо если так,Тогда… — Боже!!
ЛИРИЧЕСКАЯ ИРОНИЯ
Я приходил с визитомК той гордой, беспощаднойИ что-то бестолковоТвердил… (О, бред больного!)Терзал тебя стихами,Ломал, корежил слово,И разгрызал зубами(Мне лишь бы не заплакать!),И кровяную мякотьДавал тебе, давясь слезами:«Глянь!»
Я приходил с визитомК той скрытной, непонятнойИ снова бредил, сноваГубами и плечами…(О, гром тирады этой,Тиранской и терновой!)Внимали ей суровоСвященные предметы:Недрогнувшие стены,Нетронутое ложе,Не раздробленный кулакамиСтол.
Теперь с печалью скрытойСижу я одиноко,Задумавшись глубоко,На сотни дней разбитый,И все мои визиты,Все до единой раны,В клубок безумный свиты.А я уже счастливый,Любимый и желанный,А я уже далекий, пьяныйМуж.
КВАРТИРА
Тут все не наяву:И те цветы, что я зову живыми,И вещи, что зову моими,И комнаты, в которых я живу,Тут все не наяву,И я хожу шагами не моими, —Я не ступаю, а сквозь сон плыву.
Из бесконечности волною пеннойМеня сюда забросил океан.Едва прилягу на диван —Поток минувшего умчит меня мгновенно.Засну — и окажусь на дне.Проснусь — и сквозь редеющий туманИз темных снов доносится ко мнеИзвечный, грозный гул вселенной.
ГИМН ЛЕСУ
В лесной столице шумят знамена, —Праздник веселый.Шумят флажки в столице зеленой,Бушуют смолы.
Ветер-трубач пронесся с песней,Взъерошив тучи.Гроза проследовала в поднебесьеЗа солнцем жгучим.
Над дубом — вспышка молнии синейИ гром тяжелый,А в толще дерева, в сердцевине,Бушуют смолы.
В моих земляках, в народе зеленом, —Мощные соки.Гремите славу корням и кронам,Презревшим сроки!
Лунная зелень в столице этойВысокостволой.Обрушился гром и замер где-то…Бушуют смолы.
РАЗГОВОР ПТИЦ
Кто, опричь меня, знакомС птичьим языком?..Чуть трепещут камыши,Чуть мерещится в тиши —«Вью, вью, вью» и «вьет, вьет, вьет»,Значит, скоро рассветет,Вспыхнет зорька в зябкой дрожи…Так про что это, про что же?Про что?Разумеется, про то.«Цвири-цвири», слышь-послышь…Тишь.
Ну так что же? Да иль нет?..Лишь роса блестит в ответ,Влажны листья диких роз,Кто-то где-то произнес:«Тью-тью-тью, тю-и, тю-и» —Да, да, да, молчи, таи.Это значит: чуешь, чу?Чую, знаю и молчу.Да, да, да, я знаю тоже…Так про что это, про что же?Про что?Вот про самое про то.«Цвир, тю-и, ку-ку»… Кто знает,Может быть, уже светает?..
То не нота и не тон —Что-то из лесных сторон.Тишиной навеян шорох, —Чей он, чей он, чей он — шорох?Листьев? Тростника? Осоки?То ль колосьев шум далекий?Да иль нет?.. Но я-то знаюИ мечтаю, напеваю.«Цвир, цвир, цвир» — звенит не зря,Разгорается заря,Пташка пташку окликает…Ну а все-таки… Кто знает?!Что ты! Солнышко встает:Птица ль птицу не поймет,
Мне ли песенки звенящейНе понять в росистой чаще, —«Тью-фюить» — кругом пошло.Это значит — рассвело.
ОТЕЦ
Когда-то я молил Творца,Чтоб век твой был вовек не прожит, —Я все улажу, все устроюДля старости твоей счастливой.А нынче сын одно лишь может —Вздохнуть беспомощно пороюИ фотографию отцаПоправить, коль висит чуть криво.
Владислав Броневский
(1897–1962)
ЛИСТОПАДЫ
Всю-то жизнь срывался я и падал, —ветер с привязи в груди моей рвется,удержать меня лишь листопадамв черных пальцах ветвей удается.
Я тревогою шумной упился, —тайным ядом поила щедро,оттого и петь я разучилсяи кричу лишь криками ветра.
Оттого по улицам чернымввечеру брожу поневоле —влажный тротуар ведет упорнов сумрак влажный, что насытит болью.
Губы жжет ацетиленом слово,лютой лихорадки не избуду, —грозной летаргией околдован,изгнанный тревогой отовсюду.
Нет исхода, нет исхода, нет исхода.Дольше, дальше мне идти в вечерней хмури.Я — кружащий ветер непогоды,я — листок, что затерялся в буре.
Вижу лишь туман перед собою,и глаза болят, и сердце бьется чаще.Точно спирта пламя голубое,ты горишь во мне, мое несчастье.
Дольше, дальше мне тащить страданье,вечер в сумрак за волосы тянет,и слова летят со мною вне сознанья, —призраки мои туман вечерний манит.
Всю-то жизнь срывался я и падал, —вихрь на привязи в грудной метался клетке,а ноябрьский вечер счастье пряталв нагие ветки.
Сквозь меня летит в круженье, в свистелистопад минут — мое былое…
Это — лишь осенние листья.Это — пахнет землею.
ТРАВЫ
До утра — бессонницы сквозные,ночь над сердцем — крышкой гробовой…Пахнут кладбищем думы ночные,чабрецом и полынь-травой.
Я срываю сорные растенья,дорогие мне тем, что просты,и от слов моих над городом тенивырастают, как черные цветы.
Говорят они, что радость отблистала,как рассветная роса на земле,что склоняюсь головой усталой,словно солнце в кровавой мгле…
Я спокойно иду на западв пустоте померкшего дня.Горьких трав кладбищенский запахиз минувшего овеял меня.
Слышу я, как на тонком стеблеколокольчик звенит струной,и зловещая тень, колеблясь,наклоняется надо мной.
Над закатным пепелищем тучараспласталась, точно лист лопуха.В дудочку будыльника тягучесвищет вихрь, но тишина глуха.
Кровь заката багрянеет, будтогроздь рябины сквозь темную синь.В сердце расцветает цикута,горечь губ мне осушит полынь.
А шиповник веткою терновойврос в меня, чтоб я уйти не мог,оттого исходит кровью слово,молодость болит, и сон далек.
О, как травы пахнут щемяще,как протяжно пустота гудит!Черный ангел, крыльями шумящий, —надо мной бессонница летит.
Сердцу страшно в полночи могильнойпомнить все и позабыть о сне…Эти строки я писал насильно,эти строки — только обо мне.
О РАДОСТИ
