Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов
– Нет, никого нет. Бабушка спит, а мама в очередь ушла. Заходи, не бойся.
– Лёшка, – сказал Вдовин, не глядя на Лёшу. – Тебя, наверно, в трибунал отправят. Судить будут.
– Меня? – сказал Лёша. – А откуда ж узнали, что это я?
– Откуда узнали? А это я на тебя сказал.
– Ты?!
– Да, я, – повторил Валька и посмотрел Лёше в глаза. – Я сначала отпирался. Говорю: знать ничего не знаю. А потом командир батареи говорит: «Это, наверно, такой чернявенький, с полосатым шарфом… Михайлов его, кажется, зовут?» Ну, я и сказал: «Да, – говорю, – Михайлов». И адрес твой спросил – я тоже сказал.
Лёша стоял опустив голову.
– Так, – выговорил он наконец. – Значит, и адрес сказал?
– Да. И адрес сказал.
– Ну и правильно, – сказал Лёша. – Я бы всё равно сам пошёл на батарею. Я уже собирался даже.
– Значит, ты не сердишься?
Лёша стоял, не глядя на товарища.
– Нет, – сказал он.
Валька схватил его за руку.
– Знаешь что? – сказал он. – А может быть, тебе убежать лучше?
– И не подумаю, – сказал Лёша.
Потом он взглянул на Вальку, не выдержал и тяжело вздохнул.
– Как ты думаешь – расстреляют? – сказал он.
Валька, подумав немного, пожал плечами.
– Может быть, и не расстреляют, – ответил он не очень уверенно.
* * *
До вечера Лёша Михайлов ходил сам не свой. Прибегали ребята, звали его гулять – он не пошёл. Уроков он не учил, отказался от ужина и раньше, чем обычно, улёгся спать. Но, как ни старался, как ни ворочался с одного бока на другой, заснуть он не мог. Не то чтобы он очень боялся чего-нибудь. Нет, Лёша был, как говорится, не из трусливого десятка. Но всё-таки, как бы сами понимаете, положение у него было невесёлое. Тем более что он чувствовал себя действительно виноватым. А мысль о том, что судить его будут в военном трибунале, как какого-нибудь шпиона или предателя, совсем убивала его.
«Может быть, и в самом деле лучше убежать? – думал он. – Проберусь как-нибудь на фронт или к партизанам, навру чего-нибудь, скажу, что мне скоро тринадцать лет будет, – может, меня и возьмут. Пойду куда-нибудь в разведку и погибну… как полагается… а после в газетах напишут или, может быть, объявят Героем Советского Союза…».
Но убежать Лёша не успел. Перед самым рассветом, он забылся и задремал. А в половине восьмого, раньше чем обычно, его разбудила мать.
– Лёша! Лёшенька! – говорила она испуганным голосом. – Проснись! Сыночек!
– Чего? – забормотал Лёша, дрыгая спросонок ногой.
– Вставай скорее. За тобой приехали, тебя спрашивают.
Лёша одним махом сбросил с себя одеяло и сел в постели.
– Приехали? Из трибунала? – сказал он.
– Из какого трибунала? Не знаю, военный какой-то приехал. На мотоциклете.
«Эх, не успел убежать», – подумал Лёша.
Застегивая на ходу рубашку и затягивая ремешок на животе, он вышел на кухню.
У печки стоял высокий красноармеец в полушубке и в кожаном шофёрском шлеме. Он сушил перед печкой свои меховые рукавицы. От них шёл пар.
Увидев Лёшу, красноармеец как будто слегка удивился. Наверно, он думал, что Лёша немного постарше.
– Михайлов Алексей – это вы будете? – сказал он.
– Я, – сказал Лёша.
– Одевайтесь. Я за вами. Вот у меня повестка на вас.
– Ой, батюшки-светы, куда это вы его? – испугалась Лёшина мать.
– А это, мамаша, военная тайна, – усмехнулся красноармеец. – Если вызывают, значит, заслужил.
У Лёши не попадали в рукава руки, когда он натягивал своё пальтишко. Мать хотела ему помочь. Он отстранил её.
– Ладно, мама. Оставь. Я сам, – сказал он и почувствовал, что зубы у него все-таки слегка стучат и голос дрожит.
– Взять с собой что-нибудь можно? Или не надо? – спросил он, посмотрев на красноармейца.
Тот опять усмехнулся и ничего не сказал, а только покачал головой.
– Поехали, – сказал он, надевая свои меховые рукавицы.
Лёша попрощался с матерью и пошел к выходу.
На улице у ворот стоял ярко-красный трофейный мотоцикл с приставной коляской-лодочкой.
Еще вчера утром с каким удовольствием, с каким фасоном прокатился бы Лёша Михайлов на виду у всей деревни в этой шикарной трёхколесной машине! А сейчас он с трудом, еле волоча ноги, забрался в коляску и сразу же поднял воротник и спрятал лицо: ещё, не дай бог, увидит кто-нибудь из соседей…
Красноармеец сел рядом в седло и одним ударом ноги завёл мотор. Мотоцикл задрожал, зафукал, застучал и, сорвавшись с места, помчался, взметая снежные хлопья и подпрыгивая на ухабах, по знакомой деревенской улице.
* * *
Ехали они очень недолго. Лёша и оглянуться не успел, как машина застопорила и остановилась у ворот двухэтажного каменного дома. У ворот стоял часовой.
Лёша огляделся и узнал этот дом. Когда-то здесь был детский сад.
«Это на Островах, – сообразил он. – Вот он, оказывается, где трибунал-то помещается…».
– Вылезай, Алексей Михайлов. Пошли, – сказал ему красноармеец.
«Ох, только бы не заплакать», – подумал Лёша, вылезая из кабинки и направляясь к воротам. Часовой попросил у них пропуск.
– К полковнику Шмелёву, – сказал Лёшин сопровождающий и показал повестку. Часовой открыл калитку и пропустил их.
В большой накуренной комнате, где когда-то помещалась, наверное, столовая детского сада, было сейчас очень много военных. Были тут и лётчики, и зенитчики, и моряки с береговой обороны. Были и красноармейцы, и офицеры. Кто сидел, кто стоял прислонившись к стене, кто расхаживал по комнате.
– Погоди минутку, я сейчас, – сказал Лёше его спутник и скрылся за большой белой дверью.
Через минуту он вернулся.
– Посиди, отдохни, тебя вызовут, – сказал он и ушёл.
Лёша присел на краешке скамейки и стал ждать.
Вдруг белая дверь открылась, и из неё вышел Лёшин знакомый – тот самый старший, лейтенант, командир новодеревенской батареи. Он увидел Лёшу, узнал его, но ничего не сказал, нахмурился и пошёл к выходу.
А Лёша даже привстал от волнения. Он даже не сразу расслышал, что его зовут.
– Михайлов! Михайлов! Кто Михайлов? – говорили вокруг.
– Я Михайлов! – закричал Лёша.
– Что же ты не откликаешься? – сердито сказал ему молоденький лейтенант в блестящих, как зеркало, сапогах.
Он стоял в дверях с какими-то папками и списками и уже целую минуту выкликал Лёшину фамилию.
– Пройдите к полковнику, – сказал он, открывая белую дверь.
«Только бы не заплакать», – ещё раз подумал Лёша и, стараясь держаться прямо, по-военному, шагнул через порог.
* * *
Пожилой, стриженный ёжиком полковник сидел за большим столом и перелистывал какие-то бумаги.
– Михайлов? – спросил он, не глядя на Лёшу.
– Да, – ответил Лёша.
Полковник поднял глаза и тоже как будто удивился, что Лёша такой маленький и тщедушный.
– Н-да, – сказал
