Дмитрий Бак - Сто поэтов начала столетия

Движение (возвращение?) к традиционному, отделенному от биографического лица герою стихов прослеживается у Кибирова последних лет весьма отчетливо. Штука в том, что такой герой не стареет, не терпит поражений, обусловленных прямыми жизненными неудачами, наоборот – неудачи зачастую идут на пользу творчеству, из боли ведь могут извлекаться самые высокие ноты, как это многажды было в прошлом. Конечно, Тимур Кибиров остается самим собою, в его блестящем сборнике «Кара-барас», например, есть привычно искрометные «иронические» куски:

ИдеалУбежал…

(Нет, лучше эквиритмически) –

ИдеалыУбежали,Смысл исчезнул бытия,И подружка,Как лягушка,Ускакала от меня.‹…›Мертвых воскресенья чаю,К Честертону подбегаю,Но пузатый от меняУбежал, как от огня.

Боже, боже,Что случилось?Отчего жеВсё кругомЗавертелось,ЗакружилосьИ помчалось колесом?

Однако ощутимо в сегодняшних текстах Кибирова и совершенно другое дыхание, как, скажем, в стихотворении «Вместо эпиграфа» (приписанном набоковскому Джону Шейду).

Когда, открыв глаза, ты сразу их зажмуришьот блеска зелени в распахнутом окне,от пенья этих птиц, от этого июля, –не стыдно ли тебе? Не страшно ли тебе?

Когда сквозь синих туч на воды упадаеткосой последний луч в осенней тишине,и льется по волне, и долго остывает, –не страшно ли тебе? Не стыдно ли тебе?

Когда летящий снег из мрака возникаетв лучах случайных фар, скользнувших по стене,и пропадает вновь, и вновь бесшумно таетна девичьей щеке, – не страшно ли тебе?

Не страшно ли тебе, не стыдно ль – по асфальтукогда вода течет, чернеет по весне,и в лужах облака, и солнце лижет партучетвертой четверти, – не стыдно ли тебе?

Я не могу сказать, о чем я, я не знаю…Так просто, ерунда. Все глупости одне…Такая красота, и тишина такая…Не страшно ли, скажи? Не стыдно ли тебе?

Здесь, уже почти совсем нет знаков, напоминающих о былом ёрничестве. Разве что слово одне?

Юбилей лирического героя. М.: Клуб «Проект ОГИ», 2000. 48 с.

Amour, exil… СПб.: Пушкинский фонд, 2000. 64 с.

Нищая нежность // Знамя. 2000. № 10.

«Кто куда, а я – в Россию…» М.: Время, 2001. 512 с.

Шалтай-Болтай. СПб.: Пушкинский фонд, 2002. 56 c.

По первой, не чокаясь… // Знамя. 2002. № 1.

Стихи // Вестник Европы. 2002. № 6.

Пироскаф // Знамя. 2002. № 6.

Стихи. М.: Время, 2005. 856 с. (Поэтическая библиотека).

Новые стихи // Знамя. 2005. № 11.

Кара-Барас. М.: Время, 2006. 64 с. (Поэтическая библиотека).

Кара-Барас! Опыт интерпретации классического текста // Новый мир. 2006. № 4.

ПОЭЗИЯ // День и Ночь. 2006. № 11–12.

На полях «A Shropshire lad». М.: Время, 2007. 192 с. (Поэтическая библиотека).

Зарисовка с натуры // Знамя. 2007. № 6.

Три поэмы: 2006–2007. М.: Время, 2008. 128 с. (Поэтическая библиотека).

Две поэмы // Знамя. 2008. № 1.

Стихи о любви / Предисл. А. Немзера. М.: Время, 2009. 896 с. (Поэтическая библиотека).

Греко– и римско-кафолические песенки и потешки // Знамя. 2009. № 1.

Греко– и римско-кафолические песенки и потешки. М.: Время, 2009. 80 с. (Поэтическая библиотека).

Муздрамтеатр. М.: Время, 2014. 80 с. (Поэтическая библиотека).

См. выше. М.: Время, 2014. 80 с. (Поэтическая библиотека).

Кирилл Ковальджи

или

«Наступила пора невозможности слов…»

Стихи Кирилла Ковальджи привычно и регулярно появляются в печати вот уже без малого семь десятилетий. Что происходит с манерой поэта на столь стайерских дистанциях, да еще с учетом бурных событий, не раз происходивших вокруг Ковальджи как в той стране, где он родился и вырос, так и в нынешней? Сам поэт задается подобными вопросами постоянно; пожалуй, с наибольшей отчетливостью он сформулировал код собственного взросления-молодения в словосочетании Обратный отсчет, которое не только вынесено в заглавие стихотворения-манифеста, но и дало название одной из итоговых книг Кирилла Ковальджи, включающей новые стихи, мемуарные записи, полемические выступления и рецензии.

– Моя жизнь началась со смерти и старости.Была мировая война.С первых лет я смотрел на мир глазами маленького старичка,познавшего светопреставление.Потом на долгие десятилетияя, как губка, был погружен в застойное время.Но все-таки война осталась позади,и я освобождаюсь от смерти и старости.Наконец я решительно помолодел –пришла свобода, простор для мыслей и чувств.Но, вот незадача, обратный отсчет завершается:приближается ноль.Не дадут мне спокойно поиграть в кубики…

Поэт Ковальджи вообще довольно-таки своеобразно обращается со временем, раз за разом переступает его физические характеристики, причем не просто заставляет течь вспять, от старости к юности, но – и это самое главное – вообще выходит за рамки физики, придает времени весомое антропологическое, персональное измерение. Персонифицированный взгляд на время рождается не сам по себе, но в результате осознанной работы – одновременно дерзкой и смиренной.

Я отцовскую чайную ложечкусеребрянуюдавно засунул в ящики не пользуюсь ею.

Чем-то мне неприятны вещи,спокойно пренебрегающиевременем,запросто переступающиечерез своих владельцев…

Речь идет, как видим, не о простой инверсии времени, но о настойчивых попытках покинуть его неизменный водоворот, удалиться прочь от глагола времен, в мир звуков и голосов более камерных, отсылающих к движениям души скорее, нежели к огромным неуклюжим поворотам руля. Но вот парадокс: камерность добывается в результате поистине титанических усилий, результат борений со временем – скромен, зато таит в себе многие неведомые миру битвы.

я хочу отстать от жизниот сегодняшнего дня(как сосновый бор от поездакак от лайнера звезда)

Необходимость отстать от неумолимого хода часов диктуется не только и не столько опытом, но и самой природой окружающей нас эпохи, оставляющей человеку ничтожно мало времени для поддержания отношений не только с другими людьми, но и с самим собой. Отсюда рождается непреложная логическая связь: выпасть из течения времени означает обрести себя и перейти от жизни компьютерной марионетки к подлинному существованию.

отключить телефонне включать телевизорне раскрывать газетне распечатывать писемне залезать в интернет

в зеркало заглянуть –познакомиться…

В чаемом персональном существовании, конечно, присутствуют и роковые вопросы времени, однако мудрость человека, пережившего многое и многое, некогда казавшееся важным, а ныне напрочь позабытое, – позволяет разбавить любой пафос необходимой толикой иронии.

У России свой путь. Роковые вопросывозвращают на круги своя…На границе вагоны меняют колеса –у России не та колея.

У позднего Кирилла Ковальджи словно бы обостряется зрение, большое видится даже в отсутствие положенного расстояния, а главное – сокращается необходимый для связного высказывания объем слов и знаков препинания:

– кончилась эпоха великихгеографических открытийнет белых пятен и в литературеодни туристы, а старый Колумбработает гидом…

– но я-то еще не открыт!

Отточенный лаконизм приводит поэта к ярко выраженной афористичности, ее доля в стихах Ковальджи отчетливо растет, лента клонят не только к краткости, но и к суровой прозе верлибра:

Пьяный проснулся в вагоне метро:– Какая это улица?

…а когда восстанут из гроба,тоже начнут озираться?

Склонность к емкой краткости нередко обращается к своему пределу – форме моностиха, дающего мгновенный снимок жизни, порою – уже вовсе не в персональном, но социальном измерении:

Гласность, вопиющая в пустыне…

Применительно к постоянно присутствующей в стихах Ковальджи любовной теме можно сказать, что здесь афористическая краткость нередко оборачивается восточной притчевостью, набором рецептов поведения в типовых ситуациях:

Я люблю эту девочку, эту девушку,я замираю, когда ее вижу,но мне семь лет,мне нельзя.

Я люблю эту девушку, эту женщину,я замираю, когда ее вижу,но это ее портрет, она умерла давно,мне нельзя.

Я люблю эту девушку, эту женщину,я замираю, когда ее вижу,но мне семьдесят семь,мне нельзя.

Я люблю эту девушку, эту красавицу,я замираю, когда ее слышу,но я уже умер давно,мне нельзя.

Ни малейшей сентиментальности, сусальности, идилличности нет в стихах Ковальджи, когда речь всерьез заходит о поэзии. Здесь присутствие гамбургского счета корректирует обратный отсчет старческого помолодения, никакие компромиссы невозможны: