Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

148. СТИХИ ПОД ЭПИГРАФОМ

Счастлив, кто посетил сей мирВ его минуты роковые —Его призвали всеблагиеКак собеседника на пир.

Пускай звучит в церквах последнихГлухой хорал, хвалебный гимн,А я богам не собеседник,Не сотрапезник всеблагим.

Я только трезвый виночерпийНа грозном пиршестве времен,Когда вино не на ущербе,А хлеб по чести поделен.

Я от лица солдат и граждан,Собравшихся вокруг стола,Свидетельствую: наша жаждаВсё мирозданье создала.

Вот-вот она сшивает тучи —И рвет по швам их наверху,Рассеивает дым летучийИ топчет косную труху.

Пока сверкает радость мираВ граненом нашем хрустале,Не сотворим себе кумираНи в небесах, ни на земле.

Мы сами делаем погоду,Сдвигаем горные хребтыИ никаким слепцам в угодуНе прячем нашей правоты.

Мы — трудовое поколенье.Мы вовремя явились в мир.Нам море было по колени,По щиколотку был Памир.

Белее белого каленьяВ победном пламени ума,Нам горе было по колени,По щиколотку — смерть сама.

149. ПАМЯТИ ТЮТЧЕВА

Вы любите грозу в начале мая,           Когда в раскатах грозовыхЗвучит, рабочих в битву поднимая,           АПРЕЛЬСКИХ ТЕЗИСОВ язык.

Вы любите грозу в начале мая,           Когда на сломанных крестах,Гнездо фашизма черного ломая,           Войска врываются в рейхстаг.

Вы любите грозу в начале мая,           В начале юности своей —Пускай зовет, внезапная, прямая,           На подвиг ваших сыновей!

Да будет так! Играй, избыток жизни!           Греми, весенняя гроза!Ударь дождем и молниями брызни           В ненасытимые глаза!

Чтоб было что припомнить нам под старость           На празднике большевиков!Чтоб только ЭТО в памяти осталось           На веки вечные веков!

150. ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

В случайном столкновенье сил слепых,           В паденье молнии отвеснойЕсть только то, что есть, — короткий вспых.           А что он значит — неизвестно.

Хвостатый змей с косматой головой,           Осколок белого каленья —Вот он летит по выгнутой кривой           От поколенья к поколенью.

Багряный отблеск пляшет на холмах,           На волнах и на женских лицах.И топора палаческого взмах           Сверкает в гибнущих столицах.

И матери, прижав детей, бегут,           Кротки, безропотны, смиренны…Но в их ушах навек остался гуд           Протяжно воющей сирены.

И в их чертах, застывших навсегда,           Ни осужденья, ни прощенья,Ни жалобы, ни гнева, ни стыда —           Одна гримаса отвращенья.

А ты, моя любовь, мой давний друг,           Ты, Муза, смолоду седая,Следишь, как жизнь меняется вокруг,           Землею в землю оседая.

Запишешь ли в графе за упокой           Стволов поваленных колонны?Осудишь ли? Забудешь ли, какой           Валил их вихорь раскаленный?

История! Ты всё забудешь… Ты           Стоишь с лицом серее пеплаИ собственной стыдишься слепоты.           Как! Ты стыдишься? Ты ослепла?

«Неправда! — отвечает мне она,           Полна презренья и восторга.—Мне дальняя дорога суждена,           Я не слепа, а дальнозорка.

Железный век зенита не достиг.           Бушуют волны революций.Твоя тревога, и любовь, и стих           С их грозным праздником сольются.

И может быть, бесследно пропадут,           Вниманья моего не тронув.Еще не взят решающий редут           Отрядом сильных циклотронов.

Не кончен день опасного труда!           В цепях созвездий, в арках радугВселенная, как редкая руда,           Таится глубже всех отгадок.

Она свое инкогнито впряжет           В двояковогнутую линзу,И даст оркестр, и факелы зажжет,           Чтоб справить свадьбу или тризну.

И, звездную материю кроя,           Не пожалеет матерьяла,И всё распорет заново… А я —           Я головы не потеряла.

Я остаюсь на боевом посту,           Полна восторга иль презренья.Слепа иль дальнозорка — я расту.           Но не меняю, точки зренья».

ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Напиши о свойствах времени отдельно от геометрии.

151. НАДПИСЬ НА КНИГЕ

С тобою, время неистовое,Я жизнь мою перелистываю:

Как ты меня озадачивало,Иной раз и наудачу вело,

Иной раз и переучивало,Спиральный подъем раскручивало,

Познание раздвигая мое,Осталось непостигаемое,

Немереное, несчитанное,Оружием и защитой моей!

Останься и впредь, неведомое,Свободою и победой моей!

Хоть оба с тобой немолоды мы,Сердца наши бьют как молотами,

На крайнем своем пределе вися,Не спи, торопись, пошевеливайся!

Не дай захиреть, взрывай мой стихДо полной неузнаваемости!

А сверхзвуковую скорость твоюПо мере сил я наверстываю.

Болгарская рапсодия

…От град на град,От бряг на бряг…

152. ВСТУПЛЕНИЕ

Что́ дружба!Тост заздравный, что ли?Похмелья гаснущего гарь?Нет, в нашей воле,В нашей школеУ дружбы есть иной словарь.Иной словарь, иная слава,Подземный гул иных корней.И шапка Шипки двоеглава,И вся поэзия над ней.

А если вдуматься нам глубже,Закон поэзии таков,Что для поэта дружба — службаВ погранохране языков.

Я с меньшим не хочу мириться,Да будет речь моя тверда!В моей крови шуми, Марица,Окровавле́нна, как тогда.В моей душе плаче вдовица,Люто ране́нна и горда.

Есть час истории, в которомВсей грудью дышит человекИ ясно видит над просторомГраницы перевальных вех:

Огни биваков, звезды ночи,Костры родопских партизан…Из дальней дали чьи-то очиК его приблизились глазам.

И в млечном утреннем тумане,Сквозь рассветающую тьму,Вся — дружелюбное вниманье,Близка Болгария ему.

И мы друг друга в песне кличем.И, расстояньям вопреки,Есть — я люблю И аз обичам[64] —Два берега одной реки.

153. ОРФЕЙ ФРАКИЙСКИЙ

На пустой просцениум он вышел,Взял кифару — и народ услышалБезутешный стон Орфея-старца,Что в родимой Фракии скиталсяИ в тысячелетьях звал всё ту жеЭвридику из посмертной стужи:

«По всему гулял я миру,Плыл как дым, никем не зрим,Помню в пламени Пальмиру,Взятый варварами Рим.На границе вечной ночи,У Геракловых столбов,Океан слепил мне очи,Исцеляла их любовь.

Скрипки кавалера ГлюкаПронесли меня сквозь ад.Возникала тень из люкаИ звала меня назад.И царицей мне казалась,Шелком мертвенным шурша,И руками звезд касаласьЭта лживая душа.

Там, у шатких скал картонных,Среди пляшущих блудниц,В злых корчмах, в ночных притонахПеред ней я падал ниц.

Полон гибельной отвагой,Позабыл ее легко,Разрывал могилу шпагой,Хоронил Манон Леско.

Так повсюду, где бы ни был,Я в самом себе носилГибель, гибель, только гибельДа избыток тщетных сил.

Паруса мои вздувались,Помогал Зевес-Перун,Злые молнии сдавались,Лишь бы я коснулся струн.

Облака, деревья, камниКланялись мне по пути.Ноша тяжкая легка мне,—Но зачем ее нести?»

Милая! Зачем же в мирозданьеНам одним нет места для свиданья,Нет костра, нет очага, нет крова?Вся земля освещена багрово.Вся жилая часть вселенной в дыме.Стали мои сверстники седыми,Разбрелись по кабакам и цедятМутный яд, о молодости бредят.Все младенцы зябнут в колыбели.Все отцы от горя огрубели.Корабли недвижно спят на верфи.В тысячах могил роятся черви.

Только мы с тобой несемся в тучах —Две звезды бездомных, две падучих,Два разряда молнии ветвистой, —Мы несем любовь, а не убийство.

Но опять с тобой мы разминулисьВ сутолоке узких этих улиц.Я искал тебя, а нахожу яНе тебя, а Собственность Чужую.

И кричу тебе я глоткой хриплойИ ответа жду от немоты:— Милая! Еще не всё погибло.Дай мне знак. Откликнись. Где же ты?

По дорогам Югославии