Варлам Шаламов - Колымские тетради
Рублев[76]
Когда-то самый лучшийРоссийский богомаз,Что попадать наученНе в бровь, а прямо в глаз,
Знакомых сельских модниц,Ведя на небеса,Одел под богородиц —Иконы написал.
Конечно, он язычникБез всяких выкрутас,И явно неприличенЕго иконостас.
Но клобуки и митрыЗнакомых мужиковСошли с такой палитры,Исполненной стихов,
Что самый строгий схимник,Прижизненный святой,Смущен, как именинник,Подарка красотой.
И Бог их не осудитХотя бы потому,Что их не судят люди,Любезные ему.
И Петр, узнав АндреяПод ангельским венцом,Закрестится скорееИ ниц падет лицом.
……В картинной галерее,Где вовсе не собор,О тех же эмпиреяхЗаходит разговор.
Стоят немея людиИ думают одно:Заоблачное чудоНа землю сведено.
Все нам покажет сразу,Загадочно легка,Невежды богомазаНаивная рука.
Я пришел на ржавый берег[77]
Я пришел на ржавый берегПеремятых рыжих скал,Где когда-то Витус БерингАдмиралом умирал.
Где, весенней силой полны,Силой солнца и воды,Напряженно и безмолвноВыгибали спину льды.
Океан упрятал телоПод саженный теплый лед,Заворочался в постели.Потянулся и встает.
Ледяное одеялоРазрывает в лоскутки,Грозным гневом обуялыйТычет в небо кулаки.
И взволнованные воды,Сотрясая якоря,Подбивают пароходыНа прогулки по морям.
Океан затем разбужен,Что весною кораблиПлыть готовы хоть по лужам,Только б дальше от земли.
Он затем весной разбужен,Что пролеживать бокаКруглый год совсем не нужноМорякам и рыбакам.
Океан затем разбуженОт трехмесячного сна,Что уже слабеет стужаИ командует весна.
Если б люди без флотилийПроводили свою жизнь —Океана б не будили,Без него бы обошлись…
Я устаю от суеты[78]
Я устаю от суетыИ ухожу сбирать цветы.
Я нахожу в любом цветкеСопротивление тоске.
И я завидую ему —Немому другу моему.
Цветок не вовсе даже нем,Но этих специальных тем
Касаться нынче не хочу.Цветы сбираю — и молчу.
Пегас[79]
Остановит лошадь конный,Дрогнет ветхое крыльцо,Исказит стекло балконаОтраженное лицо
И протянет всадник рукиПрямо к ржавому замку,Конь шарахнется в испуге,Брошен повод на луку.
Вслед за солнцем незакатнымОн поскачет все вперед,Он по мостикам накатнымПерейдет водоворот.
Ради жизни, ради слова,Ради рыб, зверей, людей,Ради кровью налитогоГлаза лошади своей.
Не в пролитом море чернил[80]
Не в пролитом море чернилМы ищем залоги успеха, —Мы ищем, что мир схоронил,Себе схоронил на потеху.
Что он от других уберег,Таких же строителей жадных,Умеющих кайлами строкВрубаться в словарь беспощадно.
Но золото скрыто на дно,И эту тяжелую тайнуЗаписывать нам сужденоВоистину только случайно.
Случайно руда найдена,Хотя полноценна и щедра,И будто до самого днаЗемли открываются недра.
И можно порвать черновикИ легкой походкою зверяУйти от могущества книг,В могущество леса поверя.
Ощутил в душе и теле[81]
Ощутил в душе и телеПервый раз за много летТишину после метели,Равномерный звездный свет.
Если б пожелали магиДо конца творить добро,Принесли бы мне бумаги.Спички. Свечку. И перо.
Кама тридцатого года[82]
По камским берегам каемкоюЗвероподобные коряги —Сюжеты скульптора Конёнкова,Заполонившие овраги.
По камским берегам острогамиСеленья врезаны ЕрмачьиИ солеварни те, что СтрогановУстраивал в краях казачьих.
По камским берегам — строения,Навек пропитанные солью,И бархатные наслоенияЗеленой плесени Усолья.
Посад Орел, откуда начатоЗавоевание Сибири,Где гений воинства казачьегоСтоял когда-то на квартире…
Но бревна солеварен сломаныНе топором, а динамитом,И берега в рабочем гомонеТоропят новые событья.
Ты, Кама, рыжая красавица,Ты заплетаешь струи в косы,Чтоб настоящему понравиться,Бежишь рекой звонкоголосой.
Детский страх в тот миг короткий[83]
Детский страх в тот миг короткий,Расширяющий зрачки,Принимает парус лодкиЗа акульи плавники.
Я бегу от этой сказкиНадвигающейся мглыК материнской грубой ласкеВ безопасные углы.
На печурку, на полатиПрячусь, все еще живой,В потолок моей кроватиУпираюсь головой.
Поэзии[84]
Если сил не растрачу,Если что-нибудь значу,Это сила и воля — твоя.
В этом — песни значенье,В этом — слов обличенье,Немудреный секрет бытия.
Ты ведешь мою душуЧерез море и сушу,Средь растений, и птиц, и зверей.
Ты отводишь от пули,Ты приводишь июлиВместо вечных моих декабрей.
Ищешь верного броду,Тащишь свежую водуК моему пересохшему рту.
И с тобой обрученный,И тобой облученный,Не боясь, я иду в темноту.
И на небе — зарницы,Точно перья жар-птицыНеизвестных еще островов.
Это — мира границы,Это — счастья крупицы,Это — залежь сияющих слов.
Хлебнувши сонного зелья,Давно улеглись в гамакиИ крепко в уснувшем ущельеКрестовые спят пауки.
Журча, изменил выраженьеРучья ослабевший басок,И бабочки в изнеможеньеЛожатся плашмя на песок.
И с ними в одной же компаньи,Бледнея от банной жары,Теряя остатки сознанья,Прижались к земле комары.
И съежились желтенькой астрыТряпичные лепестки.Но льдины — куски алебастра,Нетающие куски…
А я по таежной привычкеСмородинный корень курюИ чиркаю, чиркаю спичкиИ сам с собой говорю…
40º[85]
Хлебнувшие сонного зелья,Давно улеглись в гамакиИ крепко в уснувшем ущельеКрестовые спят пауки.
Журча, изменил выраженьеРучья ослабевший басок,И бабочки в изнеможеньеЛожатся плашмя на песок.
И с ними в одной же компаньи,Балдея от банной жары,Теряя остатки сознанья,Прижались к земле комары.
И съёжились жёлтенькой астрыТряпичные лепестки.Но льдины — куски алебастра,Нетающие куски…
А я по таёжной привычкеСмородинный корень курюИ чиркаю, чиркаю спичкиИ сам с собой говорю…
Цыганский романс[86]
