И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

С пива мышь

расшумелась в кладовке: мурлыка-мяук дует в ус

                         на луне,

пес в созвездье, на нас – нуль вниманья…

                ну что ж, – нуль и мне.

Спи, малыш!

«Серебряный листик на красной стене…»

Серебряный листик на красной стене,

о, август-летатель на красном огне!

О, воздух деревьев и дождь-водопой!

Деревьям не жаль расставаться с листвой.

Не жаль им сейчас и не жаль в сентябре,

пусть все золотые, один – в серебре.

И листьям не жаль, потому что удел.

Шумели все вместе, один – улетел.

Шел воздух, и дождик тела заливал.

И кто-то очнулся, и кто-то завял…

Я видел. Виденьем своим дорожил:

был красный этаж и листок серебра…

Для стихотворенья один не дожил

пол-августа и два-три дня сентября.

Жизнь моя

Вот идет моя жизнь, как эстонка, —

озерцо хитрохвостая килька

век овец муравей или вермут

шепот-папоротник в янтаре

эхо солнышка серп в перелесках

капли воздуха крыл воробьиных

вермишелька-березка в болотце

хутор-стеклышко в январе.

Вот идет моя жизнь, моя полька, —

в ореолах волос соловьиных

вол солома осел и Мария

слякоть слов и мазурка-метель

стать-скакун сабля конфедератка

что по ландышам красным копытом

клювы славы орел Краковия

кафедральный крест и мятеж.

Вот идет моя жизнь, как еврейка, —

скрипка-Руфь эра Экклезиаста

урна-мера для звезд златожелтых

за электроколючками культ

йодом Иова храмом хирурга

дециперстная месть Моисея

цифра Зверя за правду праотчью

нас на злато на арфы на кнут!

Так: три девы, три чрева, три рода, —

триединство мое троекровье

что же мне многоженство монголов

глупость флагов глумленье Голгоф

кто я им сам не знающий кто я

их не их не герой этих гео

дан глагол и я лгу но глаголю

проклиная и их и глагол.

Венок сонетов

1

Не возвратить мне молодость твою,

как февралю погасшую траву,

как вьюге моря – факелы наяд.

Так сердце спит. Так я себя травлю.

Ноябрь.

Ноябрь и ночь! Бубенчики, толпа

цыганок сна, и лампочка тепла,

луна с крылами – в кружеве морей!

Но ни кровинки в прошлом у тебя

моей.

О жизнь желаний – скрипками цыган,

и блеск берез, и красны кони роз!..

В окне дожди… и дрожь. Я пью стакан.

Не возвратить мне воздуха берез.

2

Не возвратить мне возраста берез.

– Чу! – у окна аукнул Берлиоз,

а может, Моцарт?.. Это ветр – картав…

Так красный конь твой, лишь поводья брось, —

кентавр!

Поводья брось, и схватят за крыла

твою луну. Отметят знаком зла

курлык журавлика и клич дрозда.

Теперь ноябрь расставил зеркала

дождя.

Теперь – лай льва, не соловья слова…

А в прошлых нивах, в празднествах вина

твое лицо кто сколько целовал?..

Не ревность. Время ноября – война.

3

Не ревность. Ты сама собой – война.

Мой меч – в морях, я – влага валуна,

я испаряюсь, я уже не явь,

лишь сердце дышит о пяти волнах, —

не ямб.

За спесь беспутства собственного – мсти,

что к прошлому тебе не сжечь мосты,

оттуда звук и зов – ноябрь, немей!

Что дождь волос весенних моросит

не мне.

Я осень. Остановка вне тепла,

вне времени, вне мести, вне молвы,

я – ни кровинки в прошлом у тебя.

Сверкай же, сердце! Или нет – молчи.

4

Сверкай же, сердце! Или же молчи.

В окне молочном – лампа и мечты

о чем? О той черемухе вдвоем,

сирени празднеств? А потом мечи

возьмем?

Но невеселье невское! О, ты

еще не знаешь этот знак орды,

как за любовь – болото, улюлюк…

Один виновен всуе и один

люблю.

Но не тебя. Неправда – не себя.

Я лишь беру стрелу, как тетиву,

лишь целит Муза в око серебра

бессонницы, – так я тебя творю.

5

Не возродить, – и я тебя творю,

кровь девственности – жертва топору,

Пигмалион – творенье долюбить!

Твой лоб клеймен, и моему тавру

да быть!

Залив звенит! На водопой – такси.

Корабль в волнах запрятался, – так скиф

в засаде… Вот Кронштадт, как ферзь утрат.

Моей машинки – пишущей тоски —

удар! —

и утро! Смолкли клавиши. Лицо

твое – во всю страницу, или звук

лица, мной сотворенного… С листвой

деревьев нет. Отдали всю листву.

6

Деревья отпустили всю листву.

Лист в желтых жилках спит себе в лесу,

лист в красных кляксах – в луже, сам не свой.

Деревья без прикрас. Лицом к лицу

со мной.

Ни суеты у них, им нет суда.

«Деревьями» вот эти существа

лишь мы зовем. И наш глагол весом

лишь нам… А как они зовут себя? —

«Венцом

Творенья?» Человек для них – лишь мысь,

по древу растекашется в траву.

И что для них, что с «мысь» рифмуем «мы»,

и что тебе, как я тебя зову?

7

Как ты – меня?..