Борис Поплавский - Сочинения
1923-34
Через сто тысяч лет
Все что будет завтра —Остров спит в закате,Медленно течет вода в реке.Все что будет — будет,Все спешит к расплате,Снег с высот, качаясь, падает к земле.Разрываются тонкие цепиС металлическим звукомОгромных просторов пустых.Море тихо шумит.Как спокойно все гаснет на свете!Дождь спускается к жизни,Шелестя на листах золотых.
Классическая музыка
Статуя читает книгу, спит младенецСоловей вздыхает над болотомРодники не спят в своих берлогах.Отражают звезды, вертят сферы.Снег идет Раздетые деревьяКак железо медленно стучат.Серый день, какой-то свет на небе.Кто там ходит в бездне в поздний час?Холодно, спокойно, нас не знаютМы укрыты в холодах и в сумерках.Люди в окнах фонари считают.Не дошли до половины — умерли.В сумерках нам свет целует руки.
Комар летал вокруг свечи
Падаю на солнце,Лечу и гасну.Слабость и счастье,Мгновенный страх.Все безвозвратно,Все больно, все ясно,Все будет бесплатноВ иных мирах,Пой, как умеешь,Не бойся звуков.Все равно не услышат,Не скроешь муку.И не заметишьИ не забудешь.Горе злосчастье,Мерзлые сласти,Нагие страстиНе в нашей власти.Молчу, склоняюсь,Живу, меняюсь.Все будет скороВне наших взоров.Мы преданы гибели звуков.
Ярмарка
Звезды, розы, облака,Тихий зов издалека,Соловьи над грязным прудом —Все тебе казалось чудом.— Как все это жить здесь может?Спрашивал огни прохожий.Не смотрите в небеса —Там заклятье солнца душит.Не смотрите в облака —Там погибель слабым душам.Не кричите в темноте —В тишине никто не слышит.Человек отворил балаган,Улыбаясь взглянул на народИ сказал:Кто разгадал, отчего он живет —Сразу умрет.
«Мой бедный друг, живи на четверть жизни…»
Мой бедный друг, живи на четверть жизни.Достаточно и четверти надежд.За преступленье — четверть укоризныИ четверть страха пред закрытьем вежд.
Тебе, дитя, достался жребий счастья,Я — прокаженный нищий в полумгле.Отгородясь от твоего участьяВозможно ль побираться на земле?
«Александр строил города в пустыне…»
Александру Гингеру
Александр строил города в пустыне,Чтил чужие вина и богов.Память, чай, его жива поныне.Шел и не снимал сапог: без Сапогов
Александр был провинциал тщедушныйС толстой шеей набок и белком навыкат.Александр был чудак великодушный,Илиаду под кирасой мыкал.
Вспыльчивый и непомерно добрый,Друг врагу, он в друге зрел врага.В снежных скалах на морозе твердомНес безумного солдата на руках.
Если не считать пороков неких,Тела слабости, судьбы, ее щедрот,Есть похожие на Бога человеки,Тезки неки. Славен этот род.
«Никогда поэты не поймут…»
Никогда поэты не поймутЭтих дней совсем обыкновенных,Ясности мучительную муть,Вечности ущербную мгновенность,
Скудость очертания в водеРоковой и неживой скалы,Моря след на меловой гряде,Смерти, исторгающей хвалы.
Возникает этот чадный час,Как внезапный страх на толстом льдуИль как град, что падает мечась,Иль как крик и разговор в бреду.
Он родился, он летит впотьмах,Он в ущербе, он едва вздыхает,Преет в заколоченных домах,В ясном небе как снежинка тает.
Мягки руки беспросветной ночи.Сонное пришествие егоСтерегу я, позабыв о прочем,Ах! с меня довольно и сего.
18.10.24
«Парис и Фауст, Менелай, Тезей…»
Парис и Фауст, Менелай, ТезейИ все им современные цариТебя ль не знают. Что ж, и днесь цари!О разомкнись пергамент и музей!
Я поступаю в армию. Смотри.Вот Троя, вот. И сколько в ней друзей.Погибнем мы от дружеских связей.Но Ты, повешенная, над землей пари.
Уж брал Геракл раз несчастный град.Зачем мы новых возвели оград.Миг гибели за десять лет сраженья,
Твои глаза за всю мою судьбу.Ведь даже Гете и Гомер в гробу,Что жили лишь для Твоего служенья…
«Поэзия, ты разве развлеченье…»
Александру Самсоновичу Гингергу
Поэзия, ты разве развлеченье?Ты вовлеченье, отвлеченье ты.Бессмысленное горькое реченье,Письмо луны средь полной тьмы.
Он совершен, твой фокус незаметный,И шасть — летит сквозь мокрые лесаСтон Филомелы, глас зари ответный,Что шевелит камышины сердца.
Седалище земного Аполлона,Душа почит в холодном шутовствоВ огромном галстуке, в парах одеколона,С ущербным месяцем на каменном лице.
Но вот летят над подлецом идеи,Он слушает с прищуренным лицом.Как режиссер, что говорит с борцом.Закуривает он кредиткой денег.
Слегка идет, почесывая бланк,Наполовину спит в иллюзионе,Где Чарли Чаплин и Дуглас ФербанксВ экране белом ходят как в хитоне.
Заходит в писатьер, в публичный сад,Ползет вперед, потом спешит назадИ наконец вытаскивает фишку,Все падают и набивают шашку.
И подают пальто их благородью…
С немытыми ногами слон в хитоне,Он смутно движется к жилищу Гесперид,Запутываясь в фалдах, в смехе тонет,Изнанкою являя жалкий вид.
Извержен бысть, от музыки отвержен,Он хмуро ест различные супы.Он спит, лицом в холодный суп поверженСредь мелких звезд различной красоты.
«На железном плацдарме крыш…»
На железном плацдарме крышОслепительно белый снегУпражняет свои полки.А внизу семенит коренастыйБелый от снега человек.Он прекрасно знает свой мир,Он пускает дым из ноздрей,В темно-синем небе зимыДышат белые души тьмы,И на их румяных щекахВеселится корова-смерть.Полноплечий друг пустоты,Громкогорлый жест тишины,Скалит белые зубы днейОпрокинутый в зеркале зал.Терпеливый атлет зимы,Он не знает, кого он ждет,Краснокожий пловец ночейРаздвигает руками лед.Он плывет в океане смертей,Он спокойно ныряет на дно,Бесконечно невинен в том,Что горит на щеках страницОтпечаток позорных рук,Волчий след, огибая овраг.А собаки спят на снегу,Как апостолы на горе.
«Я прохожу. Тщеславен я и сир…»
Я прохожу. Тщеславен я и сир,Как нищие на набережной с чашкой.Стоит городовой, как кирасир,Что норовит врага ударить шашкой.
И я хотел спросить его: увы,Что сделал я на небольшом пути,Но, снявши шляпу скромно с головы,Сказал я: «Как мне до дворца пройти?»
И он взмахнул по воздуху плащом,Так поднимает поп епатрахиль,Сказал: «Направо и чрез мост потом».Как будто отпустил мои грехи.
И стало мне легко от этих слов,И понял я: городовой, дитя,Не знает, нет моста к созданью снов,Поэту достижимому хотя.
<1924?>
«И каждый раз, и каждый раз, и каждый…»
И каждый раз, и каждый раз, и каждыйЯ вижу Вас и в промежутках Вас.В аду вода морская — жажду дважды.Двусмысленная острота в словах.
Но ты верна, как верные часы.Варнак, верни несбыточную кражу.О, очеса твои иль очесыСбыть невозможно, нет разбить куражу.
Неосторожно я смотрю в лицо.Ай, снег полярный не слепит так больно.Ай, солнечный удар. У! дар, довольно.Разламываюсь с треском, как яйцо.
Я разливаюсь: не крутой, я жидкий.Я развеваюсь, развиваюсь я.И ан, собравши нежности пожитки,Бегу, подпрыгивая и плавая.
Вы сон. Ви сон, как говорят евреи.В ливрее я. Уж я, я уж, уж я.Корсар Вы, полицейский комиссар. — Вишу на рее.И чин подчинный, шляпа в шляпе я.
<1925>
