Михаил Герчик - Лети, Икар!

Михаил Наумович Герчик

Лети, Икар!

«Человечество не останется вечно на Земле… Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели».

Михаил Герчик — молодой белорусский писатель и журналист, автор ряда рассказов и очерков для детей.

Повесть «Лети, Икар!» — первое крупное произведение молодого писателя.

Глава первая. Пробуждение. Подслушанный разговор. Когда приборы ничего не показывают. В западне. Из пистолета по металлу. «Где ты, отец?» Двое в штурманской рубке

Действие снотворных таблеток было рассчитано на 16 часов. Видимо, они уже прошли, потому что Икар почувствовал, что он просыпается. Медленно рассеивался туман, который 960 минут цепко обволакивал его мозг, вялые мышцы наливались силой, тело приобретало гибкость и подвижность, выработанную длительной тренировкой.

Автоматические зажимы, мягко поддерживавшие Икара в глубоком, уютном кресле, разошлись, и он резко, чтобы прогнать остатки дремоты, выпрямился. Потом легко спрыгнул на пол, затянутый толстым, упругим ковром.

Это был коренастый голубоглазый крепыш. Лицо его порозовело от долгого сна, на лбу, тронутом лёгким загаром, выступили мелкие капельки пота. Выглядел он немного старше своих двенадцати лет. Может быть, виноваты в этом были тяжеловатый, резко очерченный подбородок или широкие плечи и сильные; руки мальчика? Или то, что слишком по-взрослому, пристально и внимательно, он огляделся вокруг себя? Наверно, и то, и другое, и третье. Он был одет в длинные брюки из немнущегося синтетического материала и наглухо застёгнутую куртку, очень удобную потому, что на ней было множество карманов.

Светлые, цвета, спелой соломы, длинные волосы Икара прикрывала сетка-паутинка — мальчик не любил, когда во время работы они лезли в глаза. Обут он был в лёгкие сандалии, которые двумя ремешками прикреплялись к ноге.

Икар был четвёртым членом экипажа межгалактического фотонного звездолёта высшего класса «Малахит», единственным сыном командира корабля Андрея Дмитриевича Ожегова. Почти два года назад «Малахит» стартовал с Центрального лунного космодрома, держа курс к планете Сирасколия, крупнейшей из четырёх планет двойной 14-й звезды в созвездии Омега, расположенной в глухой провинции спиральной ветви Т-12-8 нашей Галактики.

Икар принял снотворную таблетку 16 часов назад, когда корабль подошёл к квадрату Альфа-217, в котором, по предположениям и расчётам Ожегова, должен быть проход в «зоне неприступности». Отец запретил ему нести вахту во время штурма этой проклятой зоны, где уже погибло два звездолёта землян.

Это решение он принял после короткой беседы с Бахтиным и Соколовым. Икар нечаянно подслушал эту беседу: он разыскивал в картографическом отсеке карту центральных звёзд Млечного пути, а Ожегов думал, что мальчик вышел.

— Всего предусмотреть нельзя, — твёрдо сказал Андрей Дмитриевич, вглядываясь в лица товарищей. — Прорыв может окончиться гибелью «Малахита». Если это случится, мальчику лучше находиться в забытьи. Всё равно во время штурма нам он ничем помочь не сможет.

Бахтин и Соколов согласились.

Когда они ушли, Икар вышел из своего укрытия. Он ничего не сказал отцу: приказ командира на звездолёте — закон. Мальчик просто крепко обнял его и быстро ушёл к себе.

Больше половины земных суток для него не существовало ничего: ни корабля, ни «зоны неприступности», ни опасности, ни отца, ни друзей. И теперь, бесконечно радуясь пробуждению, Икар в первую очередь посмотрел на приборы, дублировавшие показания центрального пульта управления кораблём. Они занимали в маленькой каюте мальчика целую стену и быстрее всех могли рассказать ему о том, что произошло с кораблём и экипажем за это время.

Но… приборы ни о чём не говорили, ничего не показывали.

Икар кулаками, протёр глаза.

«Наверно, доза снотворного была очень большой, — недоуменно подумал он. — Неужели я ещё сплю? Да нет же, нет! Вот кресло… Вот микрокниги… Вот приборы… Но что с ними?»

Мальчик закрыл глаза, подошёл к стене и резко провёл по ней рукой. И… вскрикнул.

Нет, то, что он увидел мгновение тому назад, не было сном. Разбитые стёкла приборов, перекошенные экраны локатора и телескопических устройств, сорванные со своих мест карты звёздного неба — не приснились ему. Всё это было. Было и безмолвно, но красноречиво говорило о том, что самые худшие опасения отца, очевидно, сбылись — «Малахит» потерпел катастрофу.

Икар бросился к креслу, в подлокотник которого был вмонтирован небольшой экран телевидеофона, и включил его. Но матовое стекло осталось слепым — ровный голубоватый свет крошечных ламп не осветил его изнутри. Тогда растерянный, охваченный тревогой мальчик закричал в микрофон:

— Отец, у меня в каюте разбиты все приборы! Телевидеофон не работает! Что случилось? Что случилось?

Решётка микрофона равнодушно, проглотила его слова. Разнеслись ли они по всем трубкам и отсекам корабля? Придёт ли ответ?

Икар замер, прислушиваясь. Ни одного звука.

Тогда Икар бросился к двери и толкнул её. Высокая овальная дверь, которая раньше открывалась легко и бесшумно, сейчас не поддавалась. Видимо, перекосилась рама. Тогда Икар навалился на дверь плечом и забарабанил в неё кулаками. Но пористая обивка поглощала звуки; с таким же успехом Икар мог бы попытаться сдвинуть с места скалу.

Каюту заливал мягкий дневной свет. Уютная квадратная комнатка, к которой Икар так привык почти за четыре года полёта, где ему были знакомы каждая книга, каждая карта, каждый прибор на лабораторном столике, показалась сейчас мальчику мышеловкой, западнёй. Он был замкнут в неё. Разбитые приборы, не позволявшие определить положение корабля, отсутствие связи, невозможность установить размеры катастрофы — всё это заставляло тревожно сжиматься сердце мальчика.

Беспомощно потоптавшись у двери, он подошёл к креслу и тяжело опустился в него. К этому мальчика приучил отец. Он всегда говорил:

— Если надо что-нибудь сделать и есть время подумать — подумай.

Икар стал думать.

Чем открыть дверь? Использовать стойку стеллажа вместо рычага? Не годится. Дверь сидит плотно, нет ни одной щели. Взорвать её? А чем?

Икар вздрогнул. А подарок отца — К-лучевой пистолет?[1] Как же он забыл о нём! Как хорошо, что пистолет хранится в ящике письменного стола, а не в командной рубке и не в арсенале! Правда, пустив в ход пистолет, он произведёт значительные разрушения, но их можно будет исправить. В крайнем случае придётся пожить некоторое время в каюте без двери.

Икар метнулся к столу, достал пистолет и передвинул на рукоятке кнопку влево до отказа: чтобы пробить толщу стены «Малахита», нужна была чудовищная энергия.

В широкой воронке, которой оканчивался короткий ствол пистолета, вспыхнул яркий луч. Тонкий, словно игла, он упёрся в дверь как раз в том месте, где она соединялась со стеной, и прошил её насквозь. Икар, медленно поднимая руку, повёл пистолетом вверх. И через мгновение дверь с тяжёлым грохотом упала в центральный коридор. В стене образовалось зияющее расплавленным металлом отверстие. Мальчик выключил подачу энергии, отшвырнул пистолет и бросился в коридор.

В коридоре, похожем на высокую штольню, стояла тишина. Только негромко гудели уцелевшие приборы, отмечавшие вибрацию корпуса корабля, и мерно щёлкали автоматические регуляторы воздуха. У стены вилась узкая дорожка эскалатора. Икар вскочил на неё и нажал кнопку. Но дорожка стояла, словно приклеенная к полу.

Мальчик растерянно оглянулся. Куда бежать? В отсек главного двигателя? Да, скорее всего отец там. Не работает масса приборов, очевидно, не хватает энергии. Раз так, значит что-то случилось с двигателями. А может, отец в штурманской рубке, у главного пульта?

Раздумывать было некогда. До командной рубки было ближе, и Икар помчался туда.

С трудом сдерживая дыхание, Икар подбежал к штурманской рубке и рванул на себя дверь. Она легко поддалась, и он вбежал в большой круглый зал, в котором размещался мозг корабля: электронные машины, прокладывавшие курс, локаторы, регуляторы двигателей — тысячи сложных приборов, карты и схемы пути.

И здесь, в этом святая святых звездолёта, где никогда не было ни пылинки, царил разгром. Правда, большинство приборов уцелело, и сейчас они оживлённо перемаргивались разноцветными огоньками, но даже беглого взгляда Икару было достаточно, чтобы увидеть вырванные из своих гнёзд очётчики, программные устройства, осколки стекла, перекошенные рычажки на центральном пульте управления.

Но сейчас всё это не интересовало мальчика: у локатора фронтального обзора, широко раскинув руки, лежал его отец. Глаза его были закрыты, из уголка рта через подбородок на шею сбегала узкая полоска уже засохшей крови. Ни Бахтина, ни Соколова в рубке не было.