Варлам Шаламов - Колымские тетради

Мы с ним давно, давно знакомы

Мы с ним давно, давно знакомы:Час? Или век? И нет нуждыНам из бревенчатого домаБежать куда-нибудь во льды.

И все рассказано, что надо,И нам молчать не надоест —Яснее слов одни лишь взгляды,Яснее взглядов только жест.

Нам нет дорог из этой двери,Нам просто некуда идтиВедь даже птицы, даже звериКончают здесь свои пути.

Чего я жду? Весны? Обеда?Землетрясенья? Или тойВолны спасительного бредаВ сраженье с вечной мерзлотой?

Давно мы знаем превосходство

Давно мы знаем превосходствоПрироды над душой людской,Ее поверив благородству,Мы в ней отыскиваем сходствоС своей судьбою городской.

Мы по ее живем приметам.Мы — мира маленькая часть,Мы остальным всю жизнь согреты,Его ночей, его рассветаВсегда испытывая власть.

Чужой напяленною кожейМы смело хвалимся подчас.И мы гордимся сами тоже,Что на бездушное похожиНа слух, на ощупь и на глаз.

Тот тверд, как сталь, тот нем, как рыба,Тот свищет, точно соловей.А кто не дрогнул перед дыбой,Тому базальтовою глыбойЯвиться было бы верней.

Чего же мне недоставало,О чем я вечно тосковал?Я восхищался здесь, бывало,Лишь немотою минералаИли неграмотностью скал.

Когда без всякого расчетаВесенней силою дождейТворилась важная работаСмывать и кровь и капли потаСо щек измученных людей.

Где единица изнуренья?Где измеренье нищеты?И чем поддерживать гореньеВ душе, где слышен запах тленьяИ недоверчивость тщеты?

Не потому цари природы,Что, подчиняясь ей всегда,Мы можем сесть в бюро погодыИ предсказать ее на годыПогода — это ерунда.

А потому, что в нас чудесноПовторены ее черты —Земны, подводны, поднебесны,Мы ей до мелочи известныИ с нею навек сведены.

И в ней мы черпаем сравненья,И стих наполнен только тем,Чем можно жить в уединеньеС природою в соединеньеСредь нестареющихся тем

Тупичок, где раньше медник

Тупичок, где раньше медникПриучал мечтать людей,Заманив их в заповедникЧайников и лебедей.

Есть святые тротуары,Где всегда ходила ты,Где под скоропись гитарыЗашифрованы мечты.

Инструмент неосторожныйРаньше, чем виолончель,Поселил в душе тревожнойНепредвиденную цель.

Фантастическая проза,Помещенная в стихи. —Укрепляющая дозаЧеловеческой тоски.

Был песок сухой, как порох

Был песок сухой, как порох,Опасавшийся огня,Что сверкает в разговорахВозле высохшего пня.

Чтоб на воздух не взлетели,Достигая до небес,Клочья каменной метели,Звери, жители и лес

Были топкие трясиныВместо твердых площадей,Обращенные в машины,Поглощавшие людей.

Средь шатающихся кочекНа болоте, у рекиПод ногами — только строчекНенадежные мостки.

Свет — порожденье наших глаз

Свет — порожденье наших глаз,Свет — это боль,Свет — испытание для нас,Для наших воль.

Примета света лишь в одномВ сознанье тьмы,И можно бредить белым днем,Как бредим мы.

Мне не сказать, какой чертою

Мне не сказать, какой чертоюЯ сдвинут с места — за черту,Где я так мало, мало стою,Что просто жить невмоготу.

Здесь — не людское, здесь — Господне,Иначе как, иначе ктоНапишет письма Джиоконде,Засунет ножик под пальто.

И на глазах царя ИванаСверкнет наточенным ножом,И те искусственные раныИскусства будут рубежом.

И пред лицом моей МадонныЯ плачу, вовсе не стыдясь,Я прячу голову в ладони,Чего не делал отродясь.

Я у себя прошу прощеньяЗа то, что понял только тут,Что эти слезы — очищенье,Их также «катарсис» зовут.

Гроза закорчится в припадке

Гроза закорчится в припадке,Взрывая выспренний туман,И океан гудит в распадке,А он — совсем не океан —

Ручей, раздутый половодьем,Его мечта не глубока,Хоть он почти из преисподнейЛетел почти под облака.

И где искать причин упадка?На даче? В Сочах? Или там —В дырявой бязевой палатке,Где люди верят только льдам.

Где им подсчитывают виныИ топчут детские сердца,Где гномы судят исполинов,Не замолчавших до конца.

И все стерпеть, и все запомнить,И выйти все-таки детьмиИз серых, склизких, душных комнат,Набитых голыми людьми.

И эти комнаты — не баня,Не пляж, где пляшут и поют:Там по ночам скрипят зубамиИ проклинают тот «уют».

И быть на жизнь всегда готовым,И силы знать в себе самом —Жить непроизнесенным словомИ неотправленным письмом.

Какой еще зеленой зорьки

Какой еще зеленой зорькиТы поутру в чащобе ждешь?Табачный дым глотаешь горький,Пережидая дымный дождь?

Ты веришь в ветер? Разве правоНа эту веру ты имел?Оно любой дороже славы,Оно — надежд твоих предел.

А лодка билась у причала[69]

…А лодка билась у причала,И побледневший рулевойГлядел на пляшущие скалыИ забывал, что он — живой.

И пальцы в боли небывалой,Не ощущаемой уже,Сливались с деревом штурвалаНа этом смертном рубеже.

И человек был частью лодки,Которой правил на причал,И жизнь была, как миг короткий,По счету тех земных начал,

Что правят судьбы на планете,И, воскрешая и губя,И лишь до времени в секретеСпособны выдержать себя.

И вот, спасая наши души,Они проводят между скалЛишь тех, кто только им послушен,Кто жизни вовсе не искал…

Что песня? — Та же тишина

Что песня? — Та же тишина.Захвачено вниманьеЛишь тем, о чем поет она,Повергнув мир в молчанье.

Нет в мире звуков, кроме тех,Каким душой и теломТы предан нынче без помехВ восторге онемелом.

Ты песне вовсе не судья,Ты слышал слишком мало,Ты песней просто жил, как я,Пока она звучала.

Сирень сегодня поутру

Сирень сегодня поутруНеторопливоОтряхивалась на ветруБрезгливо.

Ей было, верно, за глазаДовольноДождя, что в ночь лила грозаНевольно.

И пятипалым лепесткомТрясла в ненастье,Сирень задумалась тайкомО счастье,

Не нужном людям до утра,До света,Хотя знакома и стараПримета.

Опять застенчиво, стыдливо

Опять застенчиво, стыдливоЛуной в квартиру введенаТа ночь, что роется в архивахИ ворошит всю жизнь до дна.

У ней и навыка-то нетуПеребирать клочки бумаг,Она торопится к рассветуИ ненавидит свой же мрак.

Она почти что поневолеПугать обязана меня,Сама порой кричит от боли,Коснувшись лунного огня.

Да ей бы выгодней сторицейПо саду шляться вслед за мной,И ей не в комнате бы рыться,Ее пространство — шар земной.

Но при такой ее методе,Как ясно совести моей,Она нуждается в природе,В подсказке лиц и тополей.

А мы? — Мы пишем протоколы