Дмитрий Мережковский - Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Лавочка сверчков

Для огорченных старичков,Для всех, кому живется скучно,Открою лавочку сверчковИ буду продавать поштучно…

Я долго их тренировал,Насвистывал за старой печью,Чтоб каждый пел из них и знал,Вникая в душу человечью.

Чтоб тонко голосом владелИ в трели приобрел искусство,И скромный полюбил удел —Будить померкнувшие чувства.

Воспоминанья оживлятьИ, спрятанную берегами,На заводи тревожить гладьВдруг просиявшими кругами.

Ах, даже соловью с сучкаТакие не певать признанья,Каким я выучил сверчкаЗа зимы долгие изгнанья.

Что — соловей? Всего лишь — май,Всего лишь краткое влюбленье,Всегда невозвращенный рай,Печаль, тоска и сожаленье…

А мой сверчок — он домовит;Певец семьи, вещей и крова,Всего, чем жив мещанский быт,Что крепко, честно и здорово…

Сверчка купите в декабре.Он вам споет под голос вьюгиО звонкой тройке на двореИ возвращении подруги.

Сочельник

Пред праздниками возится Европа,Гусей с базара в дом торжественно несет,Пыль выколачивает из салопаИ шубы старые внимательно трясет.В осуществление хозяйских плановБерется яростно за воск,Чтоб старых кресел и дивановВосстановить первоначальный лоск.Любуется на милый свой закуток…Как в годы прошлые, как в прошлые века,Отмахиваясь от безбожных шутокСвободомыслящего пошляка.Им грош цена, знакомы эти шутки,Раскрыт сундук под сладкий звон ключей…Сегодня вечером порадуются внукиСверканью «золота» и елочных свечей.Там в сундуке испытанные средстваНевинной прелести… Полузабытый вкусДалекого рождественского детства,Стеклянных шариков и многоцветных бус.Хлопот по горло, возится старуха,И вот уж сумерки набрасывает мгла,И кафедральные волнительно для слухаУдарили колокола.Пусть праздник встретится в довольствии и благе!Устала, старая, кончай!Осталось только выполоскать флаги,Запачканные красным невзначай…

Москва

Москва — блины, Москва — калач,На два вершка в аршине мене,Слеза вдовы, сиротский плач,Прикинутые на безмене.

Церквей не счесть, а все грешна,Издревле обиход заплечный,Немилосердная мошна,Рассол с похмелья огуречный.

Икона тяжкая в углу,И тут же всероссийский нищий,Простертый в страхе на полу,Купцовы ловит голенища.

Словцо на «ерь» — «идет», «кует»[72],Но до куска мясного лаком,Москвич как липку «оберет»,Обтешет и покроет лаком.

Не счесть петель Москва-реки,С недальним дном, поросшим тиной,И замкнут мертвым тупикомМосковских улиц путь змеиный.

«Царь-колокол» — и не звонит,«Царь-пушки» спесь и рот беззубый.С морозу девичьих ланитРумянец яростный и грубый.

И я, и он, и мы, как вы,Москвой обиженных имеем.И все же матери-МосквыМы имя грозное лелеем.

И верим — будет некий час —Любви и нежности рожденье —И мир увидит ясных глазРодительское снисхожденье.

В той стране…

За горами, за реками,В той стране, которой нет,Люди злыми старикамиПоявляются на свет.Из далекой жизни прошлойВ мир несут они с собойХолод сердца, опыт пошлый,Тлен пещеры гробовой.Старикам ничто не мило —Взор потуплен, шаг не скор,Поле сельское унылоИ докучлив птичий хор.Добрый смех у них в запрете,Им всего милей лучиБезнадежно на рассветеДогорающей свечи.Время мчится год за годом,День за днем друг другу вследЖизнь идет обратным ходомВ той стране, которой нет.Жизнь течет обратным током,И вернуться сужденоВсем ручьям к своим истокам,Всем плодам в свое зерно.Старость — в зрелость, зрелость — в младость,В несказанный светлый рай,В бессознательную радость,В колыбельную «бай-бай».За горами, за рекамиВ той стране, которой нет,Люди злыми старикамиПоявляются на свет.Но в движении каскадномВстречных весен будет миг,Улыбнется пчелам жаднымПлотью крепнущий старик.Так начнется. Год за годомПотекут друг другу вслед.Жизнь идет обратным ходомВ той стране, которой нет.К песням, к сладости объятийИ блаженству впередиПогрузится в сон дитятейУ родимой на груди.Мать однажды встрепенется:Где же сын? А он тайкомЗа окно. И вот уж вьетсяВ небе вольным мотыльком.

Завороженный край

В благоухающей когда-то,В моей возлюбленной странеЦветут цветы без ароматаИ спят ручьи в недобром сне.

Журчанье их веселым звономНе прозвучит среди дубрав,В успокоительно зеленомПленении бесшумных трав.

И нет пернатых… ПтицелюбамНе проводить в мечтаньях дни,Не выжидать под старым дубомХлопка лукавой западни.

Мужик сойдет к реке с пригорка,Но на разрушенный паромНе выплеснется красноперка,Гонясь за легким комаром.

Нет жизни в водах нетекучих…Остановились времена…И чертит лёт мышей летучихПогибельные письмена.

Зеленый город

Граждане, переедем в другой уезд,Заселим неуклонно хутор за хутором,Разве уже не осталось мест —С акварельными облаками ранним утром?

Или город построим, Зеленых Крыш,Вал высокий вокруг нароем.Запретим от лица возлюбивших тишьВ этот город входить политикам и героям.

Надоел, надоел нам шумный плакат,Пенящий мясо шрифтов красных;Знаменитых имен безобразный скатЗадушил обыкновенных и совершенно частных.

Отграничимся от прославленных на страницах газетМедным кофейником и цветущим фикусом,Да правит нами безымянный ЗетС неслышным секретарем своим господином Иксом.

Ну а если жизнь с событиями сопряженаИ захочет захватить приз в том —У бухгалтера казначейского молодая женаПускай чуть-чуть не убежит с артистом.

И если все-таки пожелает рокЯркой славы показать образчик, —Пусть Ивану Ивановичу достанется венок,Починившему у соседа музыкальный ящик.

Станем же кротко просить творцаБеспечальности светлой в жизни здешнейИ вымаливать у него судьбы скворца,Наделенного застрахованной от огня скворешней.

Поэзия

Окончена последняя строка,Отброшена замолкшая цевница,И песнь моя прозрачна и легкаВзлетает ввысь, свободная, как птица.

Ни чувствами моими не полна,Ни мысль моя ей крыл не отягчает,Лишь для тебя возносится онаИ лишь в тебе поет и отвечает.

Она пуста блаженной пустотойЗатем, чтоб ты узрел себя во внешней,Прекрасная твоею красотой,Весенняя твоей улыбкой вешней.

Печальная — коль скоро ты грустишь,Любовная, когда любовь лелеешь,Тишайшая взыскующему тишь,Разумная, коль нечто разумеешь.

Д. Аминадо

Уездная сирень

Как рассказать минувшую весну,Забытую, далекую, иную,Твое лицо, прильнувшее к окну,И жизнь свою, и молодость былую?

Была весна, которой не вернуть…Коричневые, голые деревья,И полых вод особенная муть,И радость птиц, меняющих кочевья.

Апрельский холод. Серость. Облака.И ком земли, из-под копыт летящий.И этот темный глаз коренника,Испуганный, и влажный, и косящий.

О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз.Запахло мятой, копотью и дымом.Тем запахом, волнующим до слез,Единственным, родным, неповторимым,

Той свежестью набухшего зернаИ пыльною уездною сиренью,Которой пахнет русская весна,Приученная к позднему цветенью.

1917