Дмитрий Мережковский - Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Рио-де-Жанейро

Малороссия

Даль степная неоглядна!На пригорке — ветряки,У речонки сохнут ряднаИ цветные рушники.

Неказиста хаты дверца.С огородных сорван гряд,Вон стручков зеленых перцаПод кривой застрехой ряд.

На дивчиноньке — намисто,Тяжелы в нем дукачи.Стол готов и прибран чисто:«Гречаныки у печи…»

Вышиванье

Черный индийский узор,Шорох шуршащего шелка.Тешит внимательный взорЧерный индийский узор.Как наяву до сих пор:Нитки, наперсток, иголка,Черный индийский узор,Шорох шуршащего шелка.

Равенна

La dolce morta[71]

У этих стен, добычею вражды,Ложились воинов несметные ряды,И варваров нестройные ордыСражала римская когорта.Былых побед отмечены следы,Но обронила их плодыРавенна тихая — la dolce morta.

«Отцветает все, пышно цветущее…»

Отцветает все, пышно цветущее,Угасает все, ярко горящее,Умолкает все, громко зовущее, —Но с тобою, провидя Грядущее,Прозреваю я в нем Настоящее.

«Сохрани, Господь, средь лукавящих…»

Сохрани, Господь, средь лукавящих,Всех, навек тобой обрекаемыхНа позор надежд отвергаемыхСкорбный жребий свой сердцем славящих,Слово Истины право правящих…

«Там, на Млечном Пути, нет стремленью преград…»

Там, на Млечном Пути, нет стремленью преград,Там не надо брести шаг вперед, шаг назад:

От живых, не скорбя, приготовлюсь уйти,Чтобы встретить тебя там — на Млечном Пути.

У камина

Я. И. Вендзягольской

Светло: огонь от дров все выше…Тепло здесь в старом кунтуше.Вверху же дым скользит по крыше,Как вихри злобы — по душе.

Уют внутри, снаружи — стужа.Казалось: днем нет места лжи,Но тьма пришла, нам обнаружа,Что мы — у вражеской межи,

Что мы, как жуткий призрак дома,Которым властвует зима,Что нам и ненависть знакома,И нежность райская сама!

20 июля 1945

Рио-де-Жанейро

За пределами

Переполнена чаша, склонились весы:Жить осталось не годы, быть может — часы.

И нащупан ногой самый жуткий порог,За которым ничто или что? Или — Бог?

В двадцать пять, в пятьдесят или в семьдесят летНа зловещий вопрос недоступен ответ,

Но бессмертному чувству возможно найтиВ безысходном к исходу живые пути,

И любви неизбывной надежным ключомК неизвестному дверь мы с тобой отомкнем,

И в огромном саду иль на темном пруду,Где я прежней тебя никогда не найду,

Наши тени сольются в нездешнюю плоть,Чтобы Время с Пространством навек побороть.

1965

Валентин Горянский

Неопалимая купина

Над нашей скорбью месяц плыл,Холодных рек следил теченье,И блеск его во мраке былБез тайны, смысла и значенья.

Над нашей нищетой зимаГоняла буйные метелиИ ужасалася самаТем песням, что метели пели.

Весною шумно падал дождь,Струистый, легкий и прохладный,Но не для наших вольных рощ,Родных берез ватаги жадной.

Бесчувственно звучала медьЧиновно строгого собора,Но сердце было не согретьНестройностью чужого хора.

И только черные стрижиВопят истошно на закатеВ скупые наши этажиОб искупленьи и расплате.

О восхитительной стране,Всегда одной, ни с чем не схожей, —Неопалимой купине,Откуда глас раздастся Божий.

Санкт-Петербург

А. А. Плещееву

В те дни под громы многолетийИ колокольный перезвонИмператорАлександрТретийОберегал российский трон.Над Гатчиной дымилась в славеОдна заря, другой вослед,И уж не думал о потравеПренебрежительный сосед.Струилась рожь волной медовой,Чтоб обрести благую часть:В Санкт-Петербурге, на Садовой,В подвалы золотом упасть.Скрипели петли на воротах,Мужицкой сметкою ведом,Царь барыши считал на счетахИ пересчитывал потом.В угрозу хищнику и воруДом возвышался на холму,И был он в радость и в опоруИ в гордость роду моему.Я помню жар печных заслонок,Стекло оконное во льде —Россия грелась, как ребенок,В горячей царской бороде.Отцы счастливые и деды, —Чья родина, как снежный прах,Студенческие ваши пледыВзвивались бодро на ветрах!Вы шли великолепным Невским,Вступая в юношеский спор,С Некрасовым и ДостоевскимПри встрече скрещивали взор.Блистает иней в хладном свете,Вот дробный топот конских ног,То не Кшесинская ль в каретеК Чекетти едет на урок?Отцы счастливые и деды,Чья седина — как снежный прах, —Какие тягости и бедыПодстерегали вас в ветрах!

Февраль семнадцатого

В этом метельном феврале,С каждым гаданием новымВыходили слезы о короле,Прекрасном, молодом, бубновом.И уже никто не могПеречесть королей домашних,Закопанных у дорогНа изрытых боями пашнях.И опять черная масть —Злое воронье и галки —Продолжали червы и бубны крастьУ бедной русской гадалки.Мерли голуби на Сенной,У рядов унылых и праздных,Даже шелухи овсянойНе осталось от щедрот лабазных.У немилосердных дверей,В очереди у пекаренСлушая ругань пекарей,Первый появился барин.Рос по хвостам гул,Бабий, рабий и темный,И ветер февральский дулИ мотался в тоске бездомной.Поднимал вопли и плач,Путал в метели крыльяИ раскачивал золотой калач —Памятник изобилья.Заметал роковой следОт Юсупова на Малой Невке,Но уже белого с синим нет,Только красное цветет на древке.Старухи из храма в храмХодили, чуткие к катастрофе:У них уже не было по утрамНи кофе, ни сливок в кофе.Во дворцах анфилады залЗябли в суровой стуже,А ветер февральский лизалСтены — жалея вчуже.Уже швейцар с булавойНе красовался в шитье парадномИ на перекрестке городовойДогадывался о неладном.

Смерть Жалости

Однажды умерла Жалость.Ее одели и положили в гроб.Сердце у многих сжалось,И многие перекрестили лоб.Большинство же вздохнуло вольно,Ощутивши новую прыть.Слава Богу, теперь не больно,Больше нечем жалеть и любить.Беспокоиться уже не надо,Будет жизнь хороша.Наконец-то достигла ладаЧеловеческая душа.Все предусмотрено закономИ карающим Уложеньем.Люди теснились по балконам,Глядя на процессию с пренебреженьем.С веселым злорадством глядя,Тешилась людская горилла,Огромнейшие животы гладя,Взгроможденные на перила.С неба падал зловещий свет,В окнах поблескивая запотелых.За колесницей двигались вследТолпы осиротелых.Несли венки на щитеИ плакали звонкоБеременные женщины, по нищетеНе имеющие права на ребенка.Матери шли с детьмиВ хаос дождевых волокон,И подгоняли их, как плетьми,Насмешки из нарядных окон.Стаи брошенных кошек и собакПестрели различной мастью:Покойница как-никакБыла им заменой счастью.Пренебрегши полевой игрой,Наслышась о детской злобе,Бабочек легкий ройПорхал над спящей в гробе.Довольно светлых затейСреди цветочного изобилья.Теперь любой из детейОторвет им ножки и крылья.На балконе женщина куталась в плед.Дрожь потрясала тело.Холодно сердцу, в сердце нетНичего, что бы нежно грело.

Лавочка сверчков