Дмитрий Мережковский - Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая
1925
Там у вас на Земле…
На планете Земле, — для ее населенья обширной,Но такой небольшой созерцающим Землю извне, —Где нет места душе благородной, глубокой и мирной,Не нашедшей услады в разврате, наживе, войне;
На планете Земле, помешавшейся от самомненьяИ считающей все остальные планеты ничем,Потому что на ней — этом призрачном перле творенья —Если верить легенде, был создан когда-то Эдем;
Где был распят Христос, жизнь отдавший за атом вселенной,Где любовь, налетая, скорбит на отвесной скалеВ ужасе пред людьми — там, на вашей планете презренной,Каково быть поэтом на вашей жестокой Земле?!
1926
В забытьи
В белой лодке с синими бортамиВ забытьи чарующих озерЯ весь день наедине с мечтами,Неуловленной строфой пронзен.
Поплавок, готовый кануть в воду,Надо мной часами ворожит.Ах, чего бы только я не отдал,Чтобы так текла и дальше жизнь!
Чтобы загорались вновь и гаслиКраски неба, строфы в голове…Говоря по совести, я счастлив,Как изверившийся человек.
Я постиг тщету за эти годы.Что осталось, знать желаешь ты?Поплавок, готовый кануть в воду,И стихи — в бездонность пустоты…
Ничего здесь никому не нужно,Потому что ничего и нетВ жизни, перед смертью безоружной,Протекающей как бы во сне…
1926
Все они говорят об одном
С. В. Рахманинову
Соловьи монастырского сада,Как и все на земле соловьи,Говорят, что одна есть отрадаИ что эта отрада — в любви…
И цветы монастырского лугаС лаской, свойственной только цветам,Говорят, что одна есть заслуга:Прикоснуться к любимым устам…
Монастырского леса озера,Переполненные голубым,Говорят, нет лазурнее взора,Как у тех, кто влюблен и любим.
1927
Таймень
Ночью выплыла из БайкалаИ, поближе держась к каймеНижних скал (не меня ль искала?),Ангарою пошла таймень.
К Ледовитому океануВ неприснившиеся краяУвлекла (это все по плану!)Малахитовая струя.
Перерезала путь фалангеЛодок с рыбой, плывущих в порт,Посетила в пути АрхангельскИ в Норвежский зашла фиорд.
Только — долго ли там, коротко ль, —Много странного пережив,Утомленная рыба кроткоФинский выискала залив.
И в ту речку, где я весноюПостоянно, она вплыла,И ту удочку, что со мноюНеизменно, она нашла…
Там я выудил в предвесеннийБодрый, солнечный, тихий деньВ силу высших предназначенийМне ниспосланную таймень.
1927
Орхидея
Изменить бы! Кому? Ах, не все ли равно!Предыдущему. Каждому. Ясно.С кем? И это не важно. На свете одноИзменяющееся прекрасно.
Одному отдаваясь, мечтать о другом —Неиспробованном, невкушенном,Незнакомом вчера, кто сегодня знакомИ прикинется завтра влюбленным…
Изменить — и во что бы ни стало, да так,Чтоб почувствовать эту измену!В этом скверного нет. Это только пустяк.Точно новое платье надену.
И при этом возлюбленных так обмануть,Ревность так усыпить в них умело,Чтобы косо они не посмели взглянуть, —Я же прямо в глаза бы посмела!
Наглость, холод и ложь — в этом сущность моя.На страданья ответом мой хохот.Я красива, скользка и подла, как змея,И бездушно суха, как эпоха.
1928
Озеро Конзо
На озере Конзо, большом и красивом,Я в лодке вплываю в расплавленный зной.За полем вдали монастырь над обрывом,И с берега солнечной пахнет сосной.
Безлюдье вокруг. Все объято покоем.Болото и поле. Леса и вода.Стрекозы лазурным проносятся строем.И ночи — как миги, и дни — как года.
К столбам подплываю, что вбиты издревлеВ песчаное, гравием крытое дно.Привязываюсь и мечтательно внемлюТому, что удильщику только дано:
Громадные окуни в столбики лбамиСтучат, любопытные, лодку тряся,И шейку от рака хватают губами:Вот всосан кусочек, а вот уж и вся.
Прозрачна вода. Я отчетливо вижу,Как, шейку всосав, окунь хочет уйти.Но быстрой подсечкой, склоняясь все ниже,Его останавливаю на пути.
И взвертится окунь большими кругами,Под лодку бросаясь, весь — пыл и борьба,Победу почувствовавшими рукамиЯ к борту его, и он штиль всколебал…
Он — в лодке. Он бьется. Глаза в изумленья.Рот судорожно раскрывается: онВсе ищет воды. В золотом отдаленьиУкором церковный тревожится звон…
И солнце садится. И веет прохлада.И плещется рыбой вечерней вода.И липы зовут монастырского сада,Где ночи — как миги, и дни — как года…
1928
Тишь двоякая
Высокая стоит луна.Высокие стоят морозы.Далекие скрипят обозы.И кажется, что нам слышнаАрхангельская тишина.
Она слышна, — она видна:В ней всхлипы клюквенной трясины,В ней хрусты снежной парусины,В ней тихих крыльев белизна —Архангельская тишина…
1929
Народный суд
Я чувствую, близится судное время:Бездушье мы духом своим победим,И в сердце России под странами всемиНародом народ будет грозно судим.
И спросят избранники — русские люди, —У всех обвиняемых русских людей,За что умертвили они в самосудеЦвет яркой культуры отчизны своей.
Зачем православные Бога забыли,Зачем шли на брата, рубя и разя…И скажут они: мы обмануты были,Мы верили в то, во что верить нельзя…
И судьи умолкнут в печали любовной,Проверив себя в неизбежный черед,И спросят: «Но кто же зачинщик виновный?»И будет ответ: «Виноват весь народ.
Он думал о счастье отчизны родимой,Он шел на жестокость во имя любви»…И судьи воскликнут: «Народ подсудимый!Ты нам неподсуден. Мы братья твои!
Мы — часть твоя, пядь твоя, кровь твоя, грешный,Наивный, стремящийся вечно вперед,Взыскующий Бога в Европе кромешной,Счастливый в несчастьи, великий народ!»
31 декабря 1929
Гимн вокзалу
Даже странно себе представить,На кирпичный смотря забор,Что, оставив плевок заставе,Можно в черный умчаться бор.
В бор, где вереск, грибы да белки,Воздух озера молодойИ ручьи, что чисты и мелки,Влагой бьющие золотой.
Шеломящие мозг подводыНа булыжниках городских, —Тишины моей антиподы, —Боже, как я устал от них!
Город душу обрек страданью,Город душу мою связал.Потому нет прекрасней зданьяВ каждом городе, чем вокзал!
1935
Грустный опыт
Я сделал опыт. Он печален.Чужой останется чужим.Пора домой; залив зеркален,Идет весна к дверям моим.
Еще одна весна. Быть может,Уже последняя. Ну что ж,Она постичь душой поможет,Чем дом покинутый хорош.
Имея свой, не строй другого.Всегда довольствуйся одним.Чужих освоить бестолково:Чужой останется чужим.
1936
