Дмитрий Щедровицкий - Из восьми книг

1979

Там, над Летой – ветряная мельница:Это время медленно и страстноПеремалывает в пыль пространство,В россыпь звезд. – А ввысь на крыльях

Вознестись. Оно стоит на месте,И, вращая ливнями и лунами,Хочет душу размолоть в возмездьеЗа беседы с птицами безумными.

Там, над Летой – ветряная ягодаВ холодах созрела и повисла:Это ум несет желаний тяготы,Это мысль вращает страхов числа.

Над рябиной каменной, осенней —Звездный ком с измятым скорбью ликом,Что постиг духовность не по книгам —И уже не чает воскресенья...

Ты не смотри на строфы свысока:

В контексте жизни каждая строка

Моих стихов звучит совсем иначе -

Та тянется, как детская рука,

К лучам звезды. А та, как ветер, плачет.

А вместе все они наверняка

Любого буквоеда озадачат.

Но ты на путь щемящий оглянись,

Где время ливнем устремлялось вниз -

И зеркала для неба создавало,

Ты отраженьем облака пленись

В одном из них: ведь, как ни заливало

Край муравьиный, а льняная высь,

Двоясь в воде, покой торжествовала.

Вгляделся? – И запомнить поспеши

Соотношенье тела и души,

Как мне оно в толпе стихов открылось:

Хоть мир звенящий – в хаос раскроши,

Хоть обнаженным петь взойди на клирос, -

Что гром – зимой, что взрыва сноп – в глуши,

Тебя настигнет насмерть Божья милость!..

Метель осыпает несчетной казнойБазар приутихший. И сразу повеялоТой площадью людной, с толпой ледяной,Где головы рубят за веру, —Жестокой, глухой, корневой стариной,Где смерть, словно ветер, проглотишь,Где жизни крылатой, где жизни инойЗавистливый зреет зародыш.И кто же раскусит столетья спустя,Что казни подобны аккордам,И баховской мессы бессмертный костякОкреп в этом воздухе твердом?...

1979

Я в город вхожу.Я в предсмертные, в первые крики,Дрожа, окунаюсь. В густом многолюдье окон,На лестничных клетках – и клетках грудных, где великийВращатель созвездий пирует веков испокон.

Я в город спускаюсь. Реки разноцветные бликиМеня леденят. И в воде вразумляющей тойМеж вечных домов словно ветер проносится дикий —Бездомные судьбы с цыганской своей пестротой.

Я строю дыханье – я вникнуть едва успеваюВ прохожего речь, и обрывком величья онаДоносится следом. Я каждым отдельно бываю.Заслуги деревьев на мне – и умерших вина.

А возрастов смена – тиха, как звоночек трамвая,А старость колдует, к секундам сводя времена,И Лестница Иакова, Млеющий путь задевая,В бушующий город безвыходно вкоренена.

Война разразилась – и снова сменяется пеньем,А зори над жизнью мелькают, подобно ножу,И души идут в темноте по гранитным ступеням...Я в город спускаюсь. – Я к небу в слезах восхожу.

...Сознанье угасает. НапоследокЯ говорю: блажен, кто насладитсяЗемной печалью более меня.Кто площади, базары городскиеСтрастней, чем я, прижмет к своей груди.Кто с отроками не прервет беседу,Окликнутый завистником. Кто локонУпругий, юношеский, золотойНе выпустит из рук под взглядом Мойры.Кто Гению, живущему в предсердье,Осмелится не рабствуя внимать.

Сознанье угасает. Что же выСтолпились, не скрывая слез и жалоб,У в забытьи поющего огня?В последний раз погреться?Но к чемуМне ваши сожаленья?Вы живетеПостольку лишь, поскольку мыслю я.Сполохи мысли пир свой завершают.В них догорают города, событья,Любимых лица, недругов слова...

Асклепию, друзья, сегодня в жертвуЗарежем петуха – за исцеленьеДуши – от тела, мыслей – от надежд!..

Сознанье угасает. Горечь СтиксаНахлынула, смешавшись с вашим плачем... —И вас как не бывало!.. Да и с кемПрощался я? В какой собрался путьВ столь поздний час? К какой олимпиадеМой приурочен срок? Какой народДал речь взаймы бездомному сознанью?Была она певуча, иль груба?...

...А звезды все растут, немыслимо красивыИ прежде, помню, я в какие-то прорывыИх видел, и была картина не такой...Но я от прежних мест, как видно, далеко.

1979

И не вини, и не вмени, Ты понимаешь? —Целый город, В цветенье свадеб, именин,И каждой осенью – расколотНа боль и цвель отдельных лицИ листьев. – Судьбы разобьются...Откуда только вы взялись,Завистники и правдолюбцы,Какой составили букетИз листьев желтых и лиловых,Средь гордых дам в нарядах новыхКто плачет, догола раздет?Ах, это плачет ваша жизнь,В ров общий брошена нагая: Над ямой мостик. —Не держись, Уже перила пахнут гарью.Сжигают трупы. Души жгут.Стеклом венецианским судьбыЦарей еще блестят минутПятнадцать. – Воздуха глотнуть быГлоток!.. Но – только черный дым...И если мы явились после, – Не верь.То призрак. Мы летимБез опозданья к ночи в гости.Не осуди. И не вмениБезумных слов, решений быстрых.Мы – гарь. Мы не были людьмиС тех пор. Участьем – не томи.Не обвиняй в бездушье – призрак!..

1979

...Хозяйка скоро сгонит. Говорит —Мы ей не платим. Кто-то черноусыйВ покои наши въехать норовит.Он больше нас ей, видимо, по вкусу.Причина, верно, в этом. Да и сродуЕй не платил никто. Скажи – за что?За то, что потолок – как решето?Что по ночам хозяйка греет водуИ всех нас будит? Жалуется – малоЕй, видишь, денег... Если б кто платил —Она б, небось, ночами не стирала.Ты, правда с ней ни разу не шутил,Да и вообще – мы держимся с ней хмуро,Но это я исправить не берусь:Мне если что не нравится – фигура,Иль смех претит, – у каждого свой вкус, —Я не могу, как хочешь... ПритворятьсяИ комплименты дамам расточатьИз выгоды!.. Что ж – смена декораций!Придется, друг мой, заново начать.Ну, что? Да ты, как вижу, нарядился —Манишка, галстук, клетчатый жилет...Сказать по правде, я ведь здесь родился,И прожил, худо-бедно, столько лет...Куда же мы пойдем? Кого мы встретим?Кто приютит в осенний холод нас?А впрочем, я смущен вопросом этимНапрасно. Поглядим. Всему свой час.Пойдем себе, на дудочках играя,Вдоль тракта, и забудем путь назад.Пусть рай не ждет, – не заслужили рая, —Найдется угол. Я не верю в ад.Хозяйка нас проводит. Обернемся —И ну махать! А скроется из глаз —Как думаешь: всплакнем? Иль улыбнемся?Ведь как-никак, а Жизнью звалась...

1979

– Ты знаешь, сумасшедших было много.Но был один настолько воспаленИдеей, будто он – Наполеон,Что убедил весь мир.В него, как в бога,Поверили. И он завоевал Европу.Но в России вдруг очнулся —И усомнился...Тотчас покачнулся —И полетел в зияющий провал.Но падая – поверил, что живетНа свете. И настало избавленье:Он оказался на Святой ЕленеИ там включился в звездный хоровод......Ты ни признаний, ни имен, ни воплейНа нем не режь.Пусть царствует оно,Ветвями в небеса вкоренено.А если в землю, – высохнет, как вобла.

Гул солнечный.Движется воздух,И жарко двоятся стволы.Высокий и стройный подросток,Чьи мысли, как небо, светлы,

Внезапному замыслу детстваНе вызреть и не зачерстветь...Прорыв возрастных соответствий,И смерти, и времени. Свет —

И в нем стихотворные строкиВпервые подобны лучам.Высокий и хрупкий. Высокий,И небо течет по плечам.

Безумная жизнь пронесется,Притянет воздушная высь —И скажешь, сгорая: от солнца,От солнца стихи родились!От близости неба. От жараСтрастей, пробужденных в кровиСверканьем влюбленного шара. —Он падает... Падай! Лови!..

Прохожу – роняю сигарету.Наклоняюсь – озеро у ног...Я в парижском переулке где-то...Я в горах. – Бегу к дверям: звонок!

Величавы горные озера...Свечка. Схожий с мошкарой ночнойПочерк: «Не перенесу позора.Все открылось. Ты – всему виной...»

Голубого полдня водопады,Яркий трепет горного листа,Погодите... Разобраться надо...Гаснет свечка. Улица пуста.Я – виной?! Мутится взор...Но кто я? Тишина сгущается, звеня,Лист плывет по озеру... Пустое!Есть волна и небо. Нет меня...

1980

С неопровержимостью цветка,С арагонской радужностью ткани —В небо растворенная рукаВсех твоих провидческих исканий!В самобытной горечи морей,В мужестве дуэли ураганной —Укрепи, восстанови, согрейРазумом покинутые страны!Пусть в гигантской кроне, как в руке,Синевою пристальной упьютсяМудрецы – из тыквы, налегке,Короли – из битвы, как из блюдца,И крестьяне замки возведутИз нестройных ежедневных пахот,И потомкам вынесут на судЗолотых веков зеленый запах...

1980