Александр Кушнер - Стихотворения. Четыре десятилетия
Снежинок рой
Кружит, сверкая,
Одна – пчелой,
Шмелём – другая.
Сейчас скажу
Всю правду сразу,
Снежок держу
Так близко к глазу.
Метёт метель.
О чём хлопочешь?
Бери свирель,
Играй что хочешь!
Кружись, взлетай,
Снежку подобно.
Адель, играй!
На чём угодно!
* * *
Вот я в ночной тени стою
Один в пустом саду.
То скрипнет тихо дверь в раю,
То хлопнет дверь в аду.
А слева музыка звучит
И голос в лад поёт.
А справа кто-то всё кричит
И эту жизнь клянёт.
* * *
Когда ты в Павловском дворце
Искала в зеркале барочном,
Роскошном, царственном, порочном
Себя – как в тусклом озерце
Иль где-нибудь в пруду полночном, –
Рябь набегала, и в конце
Той залы нам с лицом отёчным
Являлась фурия в чепце.
Потом зеркальная вода
Светлела. В ней не без труда
Всплывала ты, с песком проточным
И пузырьками пополам.
Но долго жизнь казалась нам
Туманным делом и непрочным!
* * *
И если в ад я попаду,
Есть наказание в аду
И для меня: не лёд, не пламя!
Мгновенья те, когда я мог
Рискнуть, но стыл и тёр висок,
Опять пройдут перед глазами.
Всё счастье, сколько упустил,
В саду, в лесу и у перил,
В пути, в гостях и тёмном море…
Есть казнь в аду таким, как я:
То рай прошедшего житья,
Тоска о смертном недоборе.
* * *
Скатерть, радость, благодать!
За обедом с проволочкой
Под столом люблю сгибать
Край её с машинной строчкой.
Боже мой! Ещё живу!
Всё могу ещё потрогать
И каёмку, и канву,
И на стол поставить локоть!
Угол скатерти в горсти.
Даже если это слабость,
О бессмыслица, блести!
Не кончайся, скатерть, радость!
СЕМИДЕСЯТЫЕ
«Письмо»
«Прямая речь»
«Голос»
* * *
Эти вечные счёты, расчёты, долги
И подсчёты, подсчёты.
Испещрённые цифрами черновики.
Наши гении, мученики, должники.
Рифмы, рядом – расходы.
То ли в карты играл? То ли в долг занимал?
Было пасмурно, осень.
Век железный – зато и презренный металл.
Или рощу сажал и считал, и считал,
Сколько высадил елей и сосен?
Эта жизнь так нелепо и быстро течёт!
Покажи, от чего начинать нам отсчёт,
Чтоб не сделать ошибки?
Стих от прозы не бегает, наоборот!
Свет осенний и зыбкий.
Под высокими окнами, бурей гоним,
Мчится клён, и высоко взлетают над ним
Медных листьев тройчатки.
К этим сотням и тысячам круглым твоим
Приплюсуем десятки.
Снова дикая кошка бежит по пятам,
Приближается время платить по счетам,
Всё страшней её взгляды:
Забегает вперёд, прижимает к кустам –
И не будет пощады.
Всё равно эта жизнь и в конце хороша,
И в долгах, и в слезах, потому что свежа!
И послушная рифма,
Выбегая на зов, и легка, как душа,
И точна, точна цифра!
СОН
Я ли свой не знаю город?
Дождь пошёл. Я поднял ворот.
Сел в трамвай полупустой.
От дороги Турухтанной
По Кронштадской… вид туманный…
Стачек, Трефолева… стой!
Как по плоскости наклонной,
Мимо тёмной Оборонной.
Всё смешалось… не понять…
Вдруг трамвай свернул куда-то,
Мост, канал, большого сада
Темень, мост, канал опять.
Ничего не понимаю!
Слева тучу обгоняю,
Справа в тень её вхожу,
Вижу пасмурную воду,
Зелень, тёмную с исподу,
Возвращаюсь и кружу.
Чья ловушка и причуда?
Мне не выбраться отсюда!
Где Фонтанка? Где Нева?
Если это чья-то шутка,
Почему мне стало жутко
И слабеет голова?
Этот сад меня пугает,
Это мост не так мелькает,
И вода не так бежит,
И трамвайный бег бесстрастный
Приобрёл уклон опасный
И рука моя дрожит.
Вид у нас какой-то сирый.
Где другие пассажиры?
Было ж несколько старух!
Никого в трамвае нету.
Мы похожи на комету,
И вожатый слеп и глух.
Вровень с нами мчатся рядом
Все, кому мы были рады
В прежней жизни дорогой.
Блещёт слёзы их живые,
Словно капли дождевые.
Плачут, машут нам рукой.
Им не видно за дождями,
Сколько встало между нами
Улиц, улочек и рек.
Так привозят в парк трамвайный
Не заснувшего случайно,
А уснувшего навек.
* * *
Кто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною.
Я и рад бы помочь –
Не пошлёт тот, кто плачет, за мною.
Вот затих. Вот опять.
– Спи, – ты мне говоришь, – показалось.
Надо спать, надо спать.
Если б сердце во тьме не сжималось!
Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не было век.
Под бесслёзным мы выросли флагом.
Только дети – и те,
Услыхав: Как не стыдно? – смолкают.
Так лежим в темноте.
Лишь часы на столе подтекают.
Кто-то плачет вблизи.
– Спи, – ты мне говоришь, – я не слышу.
У кого ни спроси –
Это дождь задевает за крышу.
Вот затих. Вот опять.
Словно глубже беду свою прячет.
А начну засыпать –
– Подожди, – говоришь, – кто-то плачет!
* * *
Конверт какой-то странный, странный,
Как будто даже самодельный,
И штемпель смазанный, туманный,
С пометкой давности недельной,
И марка странная, пустая,
Размытый образ захолустья:
Ни президента Уругвая,
Ни Темзы – так, какой-то кустик.
И буква к букве так теснятся,
Что почерк явно засекречен.
Внизу, как можно догадаться,
Обратный адрес не помечен.
Тихонько рву конверт по краю
И на листе бумаги плотном
С трудом по-русски разбираю
Слова в смятенье безотчётном.
«Мы здесь собрались кругом тесным
Тебя заверить в знак вниманья
В размытом нашем, повсеместном,
Ослабленном существованье.
Когда ночами (бред какой-то!)
Воюет ветер с тёмным садом,
О всех не скажем, но с тобой-то
Молчи, не вздрагивай, мы рядом.
Не спи же, вглядывайся зорче,
Нас различай поодиночке».
И дальше почерк неразборчив,
Я пропускаю две-три строчки.
«Прощай! Чернила наши блёклы,
А почта наша ненадёжна,
И в саду листва намокла,
Что шага сделать невозможно».
ЛАВР
А. Битову
Не помнит лавр вечнозелёный,
Что Дафной был и бог влюблённый
Его преследовал тогда;
К его листве остроконечной
Подносит руку первый встречный
И мнёт, не ведая стыда.
Не помнит лавр вечнозелёный,
И ты не помнишь, утомлённый
Путём в Батум из Кобулет,
Что кустик этот глянцевитый,
Цветами жёлтыми увитый,
Ещё Овидием воспет.
Выходит дождик из тумана,
Несёт дымком из ресторана,
И Гоги в белом пиджаке
Не помнит, сдал с десятки сдачу
Иль нет… а лавр в окне маячит…
А сдача – вот она, в руке.
Какая долгая разлука!
И блекнет память, и подруга
Забыла друга своего,
И ветвь безжизненно упала,
И море плещется устало,
Никто не помнит ничего.
* * *
Я к ночным облакам за окном присмотрюсь.
Отодвинув суровую штору.
Был я счастлив – и смерти боялся. Боюсь
И сейчас, но не так, как в ту пору.
Умереть – это значит шуметь на ветру
Вместе с клёном, глядящим понуро.
Умереть – это значит попасть ко двору
То ли Ричарда, то ли Артура.
Умереть – расколоть самый твёрдый орех,
Все причины узнать и мотивы.
Умереть – это стать современником всех,
Кроме тех, кто пока ещё живы.
* * *
Расположение вещей
На плоскости стола,
И преломление лучей,
И синий лёд стекла.
Сюда – цветы, тюльпан и мак,
Бокал с вином – туда.
Скажи, ты счастлив? – Нет. – А так? –
Почти. – А так? – О да!
* * *
Какое счастье, благодать
Ложиться, укрываться,
С тобою рядом засыпать,
С тобою укрываться!
Пока мы спали, ты и я,
В саду листва шумела
И неба тёмные края
Сверкали то и дело.
Пока мы спали, у стола
Чудак с дремотой спорил,
Но спал я, спал, и ты спала,
И сон всех ямбов стоил.
Мы спали, спали, наравне
С любовью и бессмертьем
Давалось даром то во сне,
Что днём – сплошным усердьем.
Мы спали, спали, вопреки,
Наперекор, вникали
В узоры сна и завитки,
В детали, просто спали.
Всю ночь. Прильнув к щеке щекой.
С доверчивостью птичьей.
