Джон Мильтон - Самсон-борец

Тем молоком природы, что алеет

В ручьях и реках под лучом багряным

Проснувшегося дня, я освежался,

Чуждаясь тех, кто голову себе

Хмельным и буйным соком лоз дурманит.

Хор

О, безрассуден тот, кто почитает

Вино залогом нашего здоровья,

И своему сильнейшему бойцу

Бог запретил его вкушать недаром,

Из всех напитков разрешив лишь воду.

Самсон

А смысл какой в воздержности моей,

Коль худшему соблазну я поддался?

Что толку защищать одни ворота,

Врага из бабьей трусости в другие

Впуская? Чем могу я, ослепленный,

Поруганный, раздавленный, бессильный,

Полезен быть народу своему

И делу, мне порученному небом?

Не тем ли, что сидеть у очага,

Как трутень, буду, жалость возбуждая

В прохожих людях кудрями густыми,

Нагробьем жалким сил моих былых,

Пока от неподвижности под старость

Не онемеют члены у меня?

Нет, здесь хочу я спину гнуть, покуда

Не подавлюсь дурандой, рабским кормом,

Иль паразиты не сожрут меня

И не положит смерть предел желанный

Страданиям и горестям моим.

Mаной

Ужель врагам поставишь ты на службу

Тот дар, что получил, чтоб им вредить?

Нет, лучше уж не то что будь лентяем

В параличе лежи, но только дома.

Однако тот, кто ямину разверз

В сухой земле, чтоб после жаркой битвы

Тебя не погубила жажда, властен

В твоих очах опять затеплить свет,

Чтоб лучше ты служил творцу, чем прежде.

Зачем иначе снова у тебя

Источник силы - кудри отросли бы?

Верь, божья мощь не зря в тебе жива

Господний дар без цели не дается.

Самсон

Нет, тайный голос шепчет мне другое;

В пустых моих глазницах свет не вспыхнет,

И жизни свет во мне померкнет тоже,

И скоро я уйду в двойную ночь.

Мой дух надломлен, не сбылись надежды,

Всем естеством я от себя устал.

Прошел стезею славы и позора

Я до конца и ныне твердо знаю:

Уже не долго отдыха мне ждать.

Mаной

Не верь дурным предчувствиям, внушенным

Той черной меланхолией, которой

Напитаны все помыслы твои.

А я, мой сын, отцовский долг исполню

И вызволю тебя - или за выкуп,

Или иначе. Будь же поспокойней

И утешеньям дружеским вонми.

Самсон

О, живет моя боль не только

В ранах и язвах плоти,

В неисчислимых недугах

Сердца, чрева, груди

Ею душа полна.

Тайно она

Вкралась в мысли наичистейшие,

В самые недра сознанья,

Словно кости и члены,

Пытке невидимо и безгласно

Их подвергая всечасно.

Горе снедает меня

Всякой хвори быстрей,

Ибо жжет оно и заражает,

Словно рана смертельная,

Дух мой, который уже

Черным тленьем смердит.

Жалят мысли, мои мучители,

Сердце там, где оно уязвимей,

В нем распаляя жар, которого

Не остудят травы целебные,

Снадобья лекарей и весенний

Ветер с вершин, снегами покрытых.

Сон себе могу я вернуть

Лишь всезаглушающим опием смерти,

Коей, покинутый небом,

Я в отчаянье жду.

Стал я еще во чреве матери

Божьим избранником,

Как было предсказано дважды ангелом.

В строгой воздержности

Я возрастал под оком господа.

Вел он меня в сражениях

С полчищем необрезанцев

К подвигам, непосильным для смертных,

Ныне ж меня он забыл и выдал

Недругам, на которых

Шел я войной по его веленью.

Зренья навеки лишенный, беспомощный,

Я оставлен в живых для того лишь,

Чтоб язычникам быть посмешищем.

Мне надежд - и тех не даровано;

Нет от моих страданий лекарства.

Лишь об одном небеса я молю

Чтоб моим бедам несчетным

Смерть поскорей предел положила.

Хор

Сотни раз уже повторено

Мудрецами наших дней и древности,

Что терпенье - высшая из доблестей,

Что должны мы стойки быть в превратностях

Быстротечной жизни человеческой.

В книгах мы находим

Доводы, советы, наставления

Страждущим в облегчение,

Только все слова их благозвучные

Праздным краснобайством кажутся

Или раздирают слух несчастному,

Коль не находит он

Сам в себе тот ключ утешения,

Чьею влагою дух подавленный

Освежает и подкрепляет.

Боже, странен жребий людской!

Длань твоя то строго, то кротко

Дней наших бег короткий

То ускоряет, то замедляет,

Чем отличает нас

Как от ангелов, так и от беззаботных

Глупых животных.

Что говорить о людях обычных,

Суетных, безличных,

В мир пришедших, чтоб сгинуть бесследно,

Как однодневные мотыльки,

Коль и от тех, кто твоею милостью

Взысканы, ибо тобой предызбраны

К подвигам ради блага

Веры твоей, твоего народа,

Часто в самый полдень их славы

Вдруг отвращаешь ты

Лик и десницу свою, словно сам же к ним

Не был прежде столь щедр,

Словно тебе они плохо служили?

Стоит хоть малость им оступиться,

Ты за ошибку казнишь жестоко:

Взлет их высок был, но глубже падение

В пропасть забвения,

Дна которой не видит око,

Часто ты обрекаешь их

Плену или мечу язычников,

Иль суду выдаешь неправому,

Иль толпе дозволяешь неблагодарной

Бросить останки их псам и стервятникам.

Если же смерти они избегли,

Им в удел назначаешь ты

Старость до срока, недуги

И нищету.

Хоть наказанье ими заслужено,

Их оправданье - в его чрезмерности,

Ибо и к правым, и к виноватым,

Господи, ты равно беспощаден.

Смилуйся же над своим воителем,

Славы и мощи твоей воплощением,

Участь его облегчи, коль возможно,

Призри на горе его безысходное,

Дай ему отдых от долгой муки.

Кто это? Женщина иль виденье?

К нам она движется,

Как ладья величавая,

Что из Тарса путь

Держит к островам

Иавана иль

В отдаленный Гадес,

С гордо разубранной палубой,

Под парусами, вздутыми

Ветром угодливым и попутным.

Запах амбры о ней возвещает.

Вслед ей толпой прислужницы шествуют.

Знатной она филистимлянкой кажется.

Это жена твоя, это Далила,

Мы узнали ее.

Самсон

Моя жена? Изменницу гоните!

Хор

Как гнать ее, коль, глянув на тебя,

Она челом склонилась долу, словно

Росою переполненный цветок,

И ей уста раскрыть мешают слезы,

Бегущие по шелку покрывала?

Но тсс! Сейчас она заговорит.

Далила

Колеблясь, робким шагом шла сюда я

К тебе, Самсон: меня пугал твой гнев,

Который, спору нет, заслужен мною,

Хоть я и не предвидела последствий

Поступка своего. Но коль слезами

Грех можно искупить, я за него

Сторицей заплатила. Не считаю

Я это оправданием, и все ж

Поверь, что лишь супружеской любовью,

Сомнения и страх преодолевшей,

Приведена я в этот дом темничный,

Чтоб вновь твой лик увидеть, чтоб узнать,

Как можно облегчить твои страданья

И заслужить прощение твое

За все, чему виной мое безумство,

А более всего - судьбина злая.

Самсон

Гиена, прочь! Оставь свои уловки,

Оружье лживых женщин, что сперва

Нас предают и клятвы преступают,

А после с покаянным видом молят

Простить их и с притворными слезами

Блаженство нам сулят лишь для того,

Чтоб вызнать, где предел долготерпенью

Мужчины и каким путем играть

На слабостях его иль силе можно.

Затем, но осторожней и ловчей,

Они вновь начинают строить козни,

Дурача самых мудрых между нами,

Кому не позволяет доброта

Ответить на раскаянье отказом.

Вот так и чахнем мы до смерти в кольцах

Змеи, что на своей груди пригрели,

А то и сразу погибаем в них,

Как я погиб - потомству в назиданье.

Далила

Нет, выслушай меня, Самсон. Не тщусь

Я грех свой извинить иль преуменьшить,

Но если ты оценишь беспристрастно

Всю совокупность обстоятельств дела

Не только против, но и за меня,

Я полагаю, ты меня простишь

Иль хоть поменьше будешь ненавидеть.

Во-первых, за свершенный мной проступок

В ответе любопытство и болтливость,

Две слабости, что вечно побуждают

Наш женский пол выведывать сперва,

А после разглашать чужие тайны.

И разве сам не проявил ты слабость,

Настойчивости женской уступив

И мне назвав своей источник силы?

Ты сам пример мне подал. Виновата

Я в том, что тайну выдала врагам;

Ты - в том, что женщине ее доверил.

Ты - первый враг себе, я - лишь вторая.

Так пусть же слабость оправдает слабость,

Затем что обе суть родные сестры,

И чтоб тебя за слабость не корили,

Не упрекай и ты меня за то,

Что не сильней тебя я оказалась.

А вдруг поступок мой был продиктован

Не злобой, как ты мнишь, а лишь любовью

И ревностью, которые и мне,

Как прочим смертным, свойственны? Я знала,

Сколь ты непостоянен, и хотела,