Джон Мильтон - Самсон-борец

Всех радостей, что скорбь смягчить могли бы.

Я жалче, чем последний из людей,

Чем червь - тот хоть и ползает, но видит;

Я ж и на солнце погружен во тьму,

Осмеянный, поруганный, презренный.

В тюрьме и вне ее, как слабоумный,

Не от себя, но от других завися,

Я полужив, нет, полумертв скорей.

О, мрак среди сиянья, мрак бескрайный,

Затменье без просвета и надежды

На возвращенье дня!

О, первозданный луч и божье слово:

"Да будет свет. И стал повсюду свет!"

Зачем оно ко мне неприменимо?

Луч солнца для меня

Утратил прежний блеск,

Поблекнув, как луна,

Когда она заходит пред зарею.

Но если жизни нет без света, если

Он сам почти что жизнь и если верно,

Что он разлит в душе,

А та живет в любой частице плоти,

То почему же зреньем наделен

Лишь глаз наш, хрупкий, беззащитный шарик,

И почему оно - не ощущенье,

Присущее всем членам, каждой поре?

Тогда б я не был изгнан в область мрака,

Где, отлучен от света, свет храню

И где, полуживой, полумертвец,

О горе! - не в могиле похоронен,

А сам себе служу ходячим гробом

И потому лишен

Тех преимуществ, что дает кончина,

Бесчувственности и забвенья мук,

И ощущаю во сто крат острее

Все беды и невзгоды,

Что пленнику сулит

Жизнь меж врагов жестоких.

Но что это? Шаг многих ног я слышу.

Толпа сюда валит. Неужто снова

Язычники пришли полюбоваться

На мой позор, чтоб по своей привычке

Насмешками усугубить его?

Хор

Вот он, вот он! Замедлим шаг,

Чтоб в слепца испуг не вселить.

О рок превратный, казнь беспримерная!

Видите, как он простерся, поверженный,

В пыль уткнувшись лицом,

Словно устал бороться,

Словно утратил надежду,

Грязным рваным рубищем рабским

Еле прикрыт.

Ужель глаза не лгут? Ужели это он,

Тот прославленный воин,

Тот Самсон, что сражал, безоружный,

Самого грозного зверя и недруга,

Льва растерзал, словно лев козленка,

Шел на врагов с руками голыми.

В строй их железный,

Блещущий бронями халибской выделки,

Острыми копьями ощетиненный,

Смело врывался, презрев опасность;

Тот, чей единый взмах

Сеял смерть во вражьих рядах;

Тот, чья поступь неодолимая

В бегство язычников обращала?

Львом он кидался на рать аскалонскую,

Наихрабрейших принуждая

Тыл показывать иль взметать

Прах придорожный нашлемными гребнями.

В Рамаф-Лехи, избрав оружием

Меч костяной - ослиную челюсть,

Тысячу он сразил необрезанцев,

Цвет язычников Палестины.

В Газе сорвал он ворота и, на плечи

Вскинув с запором и косяками,

Словно титан-небодержец эллинский,

Снес их на холм над дорогой хевронскою,

Где исполины некогда жили.

Что ему тяжелей

Рабство иль слепота,

Эта тюрьма в тюрьме,

Где беспросветен мрак?

Зрячий порой напрасно сетует,

Что дух его - пленник плоти.

Нет, лишь душа того, чье зренье отнято,

Подлинно узница,

Замкнутая в ночи телесной,

Коей скончанья нет,

Ибо внешний не может свет

Вспыхнуть там, где навек

Внутренний свет померк.

Ты, чья судьба - подтвержденье

Непостоянности счастья,

В горе нет тебе равного,

Ибо с вершины славы неслыханной,

Всюду чтимый молвой,

Пал ты до самых глубин бесчестия,

Хоть до сих пор никто во вселенной

Ни от своих отцов,

Ни по прихоти случая

Не был щедрей, чем ты, несравненный,

Первый среди бойцов,

Взыскан силой столь же могучею.

Самсон

Слова доходят до ушей моих,

Но я не различаю смысла их.

Хор

Он говорит. Подойдем... Воитель,

Слава Израиля встарь, ныне - скорбь,

Здесь мы, твои друзья и соседи.

Из Естаола и Цоры пришли мы,

Чтобы тебя проведать, поплакать

Вместе с тобой иль тебя утешить

Добрым советом, затем что лечит

Раны души, словно бальзам,

Теплое слово участья.

Самсон

Я рад, что вы пришли. Теперь я знаю

Уже по опыту - не понаслышке,

Сколь часто - исключения не в счет!

С фальшивою монетой схожа дружба.

Друзья вкруг нас роятся в дни удачи;

В беде ж, когда они всего нужней,

Их нет как нет. Вы видите, сколь много

Обрушилось несчастий на меня.

Но горшее меж ними, слепота,

Меня не удручает: будь я зрячим,

Мне на людей глядеть мешал бы стыд,

Затем что я, как безрассудный кормчий,

Мне небесами вверенный корабль

Разбил о скалы, за одну слезинку

Предательнице выдав тайну силы,

Которую вдохнул в меня создатель.

О, видно, ныне прозвищем "Самсон"

На улицах в насмешку величают

Глупцов, что сами на себя беду

Накликали, как я, кому господь

Дал много сил, а вот рассудка мало!

Быть не слабее тела должен ум.

Несоразмерность их меня сгубила.

Хор

Нет, не ропщи на промысел всевышний:

Всегда коварным женам мудрецы

В обман давались и даваться будут.

Не упрекай себя - и без того

Сверх меры тяжек груз твоей печали.

Но, говоря по правде, странно нам,

Что филистимлянок предпочитал ты

Своим одноплеменницам, нисколько

Не менее пленительным и знатным.

Самсон

В Фимнафе взял я первую жену,

Хоть мать с отцом сердились, что вступаю

Я с иноверкой в брак. Они не знали,

Что мною движет бог, что тайный голос

Не упускать велит мне этот случай

Приняться за осуществленье дела,

К которому с рожденья призван я,

И от врагов освободить Израиль.

После ее измены я пленился

Змеей моей, чудовищем прекрасным,

Далилой, девой, жившей на долине

Сорек, - и каюсь в том, хоть слишком поздно,

Я полагал, что делаю и это

Все с той же прежней целью - чтоб прогнать

Гонителей Израиля. Однако

За все в ответе не она, а я,

Кто сдал - о, слабость! - цитадель молчанья

Под натиском трескучих женских слов.

Хор

Ты никогда - в том мы тебе порука

Не упускал возможности восстать

На филистимлян, что гнетут Израиль,

Но все ж его сынов не спас от рабства.

Самсон

Виной тому не я - вожди колен,

Правители Израиля, которым,

Когда они узрели, что творю

С врагами я один по воле бога,

Уразуметь их трусость помешала,

Что час освобождения настал.

Бахвалиться я не пошел пред ними

Пускай деянье деятеля славит;

Они ж молве о подвигах моих

Не посчитали нужным внять, покуда

Владельцы филистимские не вторглись

С войсками в Иудею, чтоб меня

Схватить в ущелии скалы Етама,

Где я засел, но не спасенья ради,

А с целью истребить их рать сполна.

Меж тем, сойдясь туда, сыны Иуды,

Чтоб край спасти, меня решили выдать;

Не убивать меня я взял с них слово,

И сдался, и связать себя позволил

Двумя веревками, и отведен

Был к необрезанцам, где с рук моих,

Как лен перегоревший, спали путы

И поразил я челюстью ослиной

Всех филистимлян, кроме убежавших.

Когда б в тот день пошел за мной Израиль,

Сегодня башни Гефа были б наши

И стали б господами мы, рабы.

Но разве для народов развращенных,

Что впали в рабство за свои грехи,

Ярем привычный не милей свободы,

Покой трусливый не милей борьбы?

Что избавитель, посланный им богом,

У них стяжает? Зависть, недоверье,

Презренье. Что б для них он ни свершил,

Они его в опасности покинут,

За подвиги ему хулой заплатят.

Хор

Речи твои нам напомнили,

Как Пенуэл и Сокхоф презрели

Их спасителя Гедеона

В день, когда царей мадиамских

Он с дружиной преследовал;

Как сгубили б ефремляне

Иеффая, чье красноречие

Лучше меча защищало

Землю Израиля от аммонитян,

Если б не сокрушила

Смелость его их спесь и силу

В битве, где всех перебили,

Кто "шибболет" не выговаривал.

Самсон

К их именам прибавьте и мое.

Но мною пренебречь народ мой вправе,

А вот свободой, божьим даром, - нет.

Хор

Праведными считать

Нам господни пути

Следует, коль не желаем мы

В вечных потемках скитаться.

Может только глупец,

Мнящий, что он - мудрец,

Спорить с божественным провиденьем.

Но часто, усомнившись в нем, вступаем

Мы на стезю, что небу неугодна,

Даем греховным мыслям волю,

Идем от заблужденья к заблужденью,

И господа гневим, впадая в них,

И множим бремя вин своих,

Не обретая удовлетворенья.

Тщась безграничного ограничить,

Его подчинить завету,

Которым нас - не себя связал он,

Мы не видим, что волен

Он своего избранника

Выше всех заповедей поставить.

Кто ж толковать закон

Может лучше законодателя?

Разве иначе он, всемогущий,

Средств не нашел бы воспрепятствовать

Браку героя,

Что чистоту был блюсти обязан,