Джордж Байрон - Беппо
LXIX
Пока в беседе весело и живоЛаура светский расточала вздор,Сердились дамы (что совсем не диво!),Соперницу честил их дружный хор.Мужчины к ней теснились молчаливоИль, поклонясь, вступали в разговор,И лишь один, укрывшись за колонной,Следил за нею как завороженный.
LXX
Красавицу, хотя он турок был,Немой любви сперва пленили знаки.Ведь туркам женский пол куда как мил,И так завидна жизнь турчанок в браке!Там женщин покупают, как кобыл,Живут они у мужа, как собаки:Две пары жен, наложниц миллион,Все взаперти, и это все — закон!
LXXI
Чадра, гарем, под стражей заточенье,Мужчинам вход строжайше воспрещен.Тут смертный грех любое развлеченье,Которых тьма у европейских жен.Муж молчалив и деспот в обращенье,И что же разрешает им закон,Когда от скуки некуда деваться?Любить, кормить, купаться, одеваться.
LXXII
Здесь не читают, не ведут беседИ споров, посвященных модной теме,Не обсуждают оперу, балетИль слог в недавно вышедшей поэме.Здесь на ученье строгий лег запрет,Зато и «синих»[22] не найдешь в гареме,И не влетит наш Бозерби[23] сюда,Крича: «Какая новость, господа!»
LXXIII
Здесь важного не встретишь рыболова,Который удит славу с юных дней,Поймает похвалы скупое словоИ вновь удить кидается скорей.Все тускло в нем, все с голоса чужого.Домашний лев! Юпитер пескарей!Среди ученых дам себя нашедшийПророк юнцов, короче — сумасшедший.
LXXIV
Меж синих фурий он синее всех,Он среди них в арбитрах вкуса ходит.Хулой он злит, надменный пустобрех,Но похвалой он из себя выводит.Живьем глотает жалкий свой успех,Со всех языков мира переводит,Хоть понимать их не сподобил бог,Посредствен так, что лучше был бы плох.
LXXV
Когда писатель — только лишь писатель,Сухарь чернильный, право, он смешон.Чванлив, ревнив, завистлив — о создатель!Последнего хлыща ничтожней он!Что делать с этой тварью, мой читатель?Надуть мехами, чтобы лопнул он!Исчерканный клочок бумаги писчей,Ночной огарок — вот кто этот нищий!
LXXVI
Конечно, есть и те, кто рожденыДля шума жизни, для большой арены,Есть Мур, и Скотт, и Роджерс — им нужныНе только их чернильница и стены.Но эти — «мощной матери сыны»,Что не годятся даже в джентльмены,Им лишь бы чайный стол, их место там,В парламенте литературных дам.
LXXVII
О бедные турчанки! Ваша вераСтоль мудрых не впускает к вам персон.Такой бы напугал вас, как холера,Как с минарета колокольный звон.А не послать ли к вам миссионера(То шаг на пользу, если не в урон!),Писателя, что вас научит с богомВести беседу христианским слогом.
LXXVIII
Не ходит метафизик к вам вещатьИль химик — демонстрировать вам газы,Не пичкает вас бреднями печать,Не стряпает о мертвецах рассказы,Чтобы живых намеками смущать;Не водят вас на выставки, показыИли на крышу — мерить небосклон.Тут, слава богу, нет ученых жен!
LXXIX
Вы спросите, зачем же «слава богу»,Вопрос интимный, посему молчу.Но, обратившись к будничному слогу,Биографам резон мой сообщу.Я стал ведь юмористом понемногуЧем старше, тем охотнее шучу.Но что ж — смеяться лучше, чем браниться,Хоть после смеха скорбь в душе теснится.
LXXX
О детство! Радость! Молоко! Вода!Счастливых дней счастливый преизбыток!Иль человек забыл вас навсегдаВ ужасный век разбоя, казней, пыток?Нет, пусть ушло былое без следа,Люблю и славлю дивный тот напиток!О царство леденцов! Как буду радШампанским твой отпраздновать возврат!
LXXXI
Наш турок, глаз с Лауры не спуская,Глядел, как самый христианский фат:Мол, будьте благодарны, дорогая,Коль с вами познакомиться хотят!И, спору нет, сдалась бы уж другая,Ведь их всегда волнует дерзкий взгляд.Но не Лауру, женщину с закалкой,Мог взять нахальством чужестранец жалкий.
LXXXII
Меж тем восток светлеть уж начинал.Совет мой дамам, всем без исключенья:Как ни был весел и приятен бал,Но от бесед, от танцев, угощеньяЧуть свет бегите, покидайте зал,И сохрани вас бог от искушеньяОстаться — солнце всходит, и сейчасУвидят все, как бледность портит вас!
LXXXIII
И сам когда-то с пира или балаНе уходил я, каюсь, до конца.Прекрасных женщин видел я немалоИ дев, пленявших юностью сердца,Следил, — о время! — кто из них блисталаИ после ночи свежестью лица.Но лишь одна, взлетев с последним танцем,Одна могла смутить восток румянцем.
LXXXIV
Не назову красавицы моей,Хоть мог бы: ведь прелестное созданьеЛишь мельком я встречал, среди гостей.Но страшно за нескромность порицанье,И лучше имя скрыть, а если к нейВас повлекло внезапное желанье,Скорей в Париж, на бал! — и здесь она,Как в Лондоне, с зарей цветет одна.
LXXXV
Лаура превосходно понимала,Что значит отплясать, забыв про сон,Ночь напролет в толпе и в шуме бала.Знакомым общий отдала поклон,Шаль приняла из графских рук устало,И, распрощавшись, оба вышли вон.Хотели сесть в гондолу, но едва лиНе полчаса гребцов проклятых звали.
LXXXVI
Ведь здесь, под стать английским кучерам,Гребцы всегда не там, не в нужном месте.У лодок так же давка, шум и гамВас так помнут, что лучше к ним не лезьте!Но дома «бобби» помогает вам,А этих страж ругает с вами вместе,И брань стоит такая, что печатьНе выдержит, — я должен замолчать.
LXXXVII
Все ж наконец усевшись, по каналуПоплыли граф с Лаурою домой.Был посвящен весь разговор их балу,Танцорам, платьям дам и — боже мой!Так явно назревавшему скандалу.Приплыли. Вышли. Вдруг за их спинойКак не прийти красавице в смятенье!Тот самый турок встал как привиденье.
LXXXVIII
«Синьор! — воскликнул граф, прищурив глаз,Я вынужден просить вас объясниться!Кто вы? Зачем вы здесь и в этот час?Быть может… иль ошибка здесь таится?Хотел бы в это верить — ради вас!Иначе вам придется извиниться.Признайте же ошибку, мой совет».«Синьор! — воскликнул тот, — ошибки нет,
LXXXIX
Я муж ее!» Лауру это словоПовергло в ужас, но известно всем:Где англичанка пасть без чувств готова,Там итальянка вздрогнет, а затемВозденет очи, призовет святогоИ в миг придет в себя — хоть не совсем,Зато уж без примочек, расшнуровок,Солей, и спирта, и других уловок.
ХС
Она сказала… Что в беде такойМогла она сказать? Она молчала.Но граф, мгновенно овладев собой:«Прошу, войдемте! Право, толку малоКомедию ломать перед толпой.Ведь можно все уладить без скандала.Достойно, согласитесь, лишь одно:Смеяться, если вышло так смешно».
XCI
Вошли. За кофе сели. Это блюдоИ нехристи и христиане чтут,Но нам у них бы взять рецепт не худо.Меж тем с Лауры страх слетел, и тутПошло подряд: «Он турок! Вот так чудо!Беппо! Открой же, как тебя зовут.А борода какая! Где, скажи нам,Ты пропадал? А впрочем, верь мужчинам!
XCII
