Джордж Байрон - Беппо

Джордж Гордон Байрон

Беппо

Розалинда. Прощайте, господин путешественник! Старайтесь картавить, носите иноземное платье, принижайте все, что есть хорошего в вашем отечестве, проклинайте свое происхождение и даже хулите бога за то, что он сделал вас таким, какой вы есть. Если не будете все это исполнять, никогда я вам не поверю, что вы имели счастье кататься в гондоле.

ПРИМЕЧАНИЕ КОММЕНТАТОРОВ

Венеция, которую в то время очень любила посещать английская знатная молодежь, была тогда тем же, чем в настоящее время является Париж — средоточием распущенности всяческого рода.

I

Известен всем (невежд мы обойдем)Веселый католический обычайГулять вовсю перед святым постом,Рискуя стать лукавому добычей.Греши смелей, чтоб каяться потом!Без ранговых различий и приличийВсе испытать спешат и стар и млад:Любовь, обжорство, пьянство, маскарад.

II

Когда сгустится ночь под небосклоном(Чем гуще тьма, тем лучше, господа!).Когда скучней супругам, чем влюбленным,И нет у целомудрия стыда,Тогда своим жрецам неугомоннымВеселье отдается без труда.Визг, хохот, пенье, скрипки и гитарыИ нежный вздох целующейся пары.

III

Вот маски: турок, янки-дудль, еврей,Калейдоскоп невиданных уборов,Лент, серпантина, блесток, фонарей,Костюмы стряпчих, воинов, актеровВсе что угодно прихоти твоей,Все надевай без дальних разговоров,И только рясу, — боже сохрани!Духовных, вольнодумец, не дразни.

IV

Уж лучше взять крапиву для кафтана,Чем допустить хотя б один стежок,Которым оскорбилась бы сутана,Тогда ты не отшутишься, дружок,Тебя на угли кинут, как барана,Чтоб адский пламень ты собой разжег,И по душе, попавшей в когти к бесу,Лишь за двойную мзду отслужат мессу.

V

Но, кроме ряс, пригодно все, что есть,От королевских мантий до ливреи,Что можно с местной Монмут-стрит унесть[1]Для воплощенья праздничной затеи;Подобных «стрит» в Италии не счесть,И лишь названья мягче и звучнее.Из площадей английских словом «пьяцца»Лишь Ковент-Гарден вправе называться.[2]

VI

Итак, пред нами праздник, карнавал.«Прощай, мясное!» — смысл его названья.Предмет забавно с именем совпал:Теперь направь на рыбу все желанья.Чем объяснить — я прежде сам не зналПеред постом такие возлиянья?Но так друзья, прощаясь, пьют вино,Пока свистка к отплытью не дано.

VII

На сорок дней прости-прощай, мясное!О, где рагу, бифштекс или паштет!Все рыбное, да и притом сухое,И тот, кто соус любит с детских лет,Подчас со зла загнет словцо такое,Каких от музы ввек не слышал свет,Хотя и склонен к ним британец бравый,Привыкший рыбу уснащать приправой.

VIII

К несчастью, вас в Италию влечет,И вы уже готовы сесть в каюту.Отправьте ж друга иль жену вперед,Пусть завернут в лавчонку на минутуИ, если уж отплыл ваш пакетбот,Пускай пошлют вдогонку, по маршруту,Чилийский соус, перец, тмин, кетчуп,Иль в дни поста вы превратитесь в труп.

IX

Таков совет питомцу римской верыПусть римлянином в Риме будет он!Но протестанты — вы, о леди, сэры,Для вас поститься вовсе не закон.Вы только иностранцы, форестьеры,Так поглощайте мясо без препонИ за грехи ступайте к черту в лапы!Увы, я груб, но это кодекс папы.

X

Из городов, справлявших карнавал,Где в блеске расточительном мелькалиМистерия, веселый танец, бал,Арлекинады, мимы, пасторалиИ многое, чего я не назвал,Прекраснейшим Венецию считали.Тот шумный век, что мною здесь воспет,Еще, застал ее былой расцвет.

XI

Венецианка хороша доныне:Глаза как ночь, крылатый взлет бровей,Прекрасный облик эллинской богини,Дразнящий кисть мазилки наших дней.У Тициана на любой картинеВы можете найти подобных ейИ, увидав такую на балконе,Узнаете, с кого писал Джорджоне,[3]

XII

Соединивший правду с красотой.В дворце Манфрини есть его творенье:[4]Картин прекрасных много в зале той,Но равных нет по силе вдохновенья.Я не боюсь увлечься похвалой,Я убежден, что вы того же мненья.На полотне — художник, сын, жена,И в ней сама любовь воплощена.

XIII

Любовь не идеальная — земная,Не образ отвлеченной красоты,Но близкий нам — такой была живая,Такими были все ее черты.Когда бы мог — ее, не рассуждая,Купил, украл, забрал бы силой ты…Она ль тебе пригрезилась когда-то?Мелькнула — и пропала без возврата.

XIV

Она была из тех, чей образ намЯвляется неведомый, нежданный,Когда мы страстным преданы мечтамИ каждая нам кажется желанной,И, вдруг воспламеняясь, по пятамМы следуем за нимфой безымянной,Пока она не скрылась навсегда,Как меж Плеяд погасшая звезда.[5]

XV

Я говорю, таких писал Джорджоне,И прежняя порода в них видна.Они всего милее на балконе(Для красоты дистанция нужна),Они прелестны (вспомните Гольдони[6])И за нескромным жалюзи окна.Красоток тьма, — без мужа иль при муже,И чем они кокетливей, тем хуже.

XVI

Добра не будет: взгляд рождает вздох,Ответный вздох — надежду и желанье.Потом Меркурий, безработный бог,За медный скудо[7] ей несет посланье.Потом сошлись, потом застал врасплохОтец иль муж, проведав, где свиданье.Крик, шум, побег, и вот любви тропа:Разбиты и сердца и черепа.

XVII

Мы знаем, добродетель ДездемоныОт клеветы бедняжку не спасла.До наших дней от Рима до ВероныСлучаются подобные дела.Но изменились нравы и законы,Не станет муж душить жену со зла(Тем более — красотку), коль за неюХодить, как тень, угодно чичисбею.

XVIII

Да, он ревнует, но не так, как встарь,А вежливей — не столь остервенело.Убить жену? Он не такой дикарь,Как этот черный сатана Отелло,Заливший кровью брачный свой алтарь.Из пустяков поднять такое дело!Не лучше ли, в беде смирясь душой,Жениться вновь иль просто жить с чужой.

XIX

Вы видели гондолу, без сомненья.Нет? Так внимайте перечню примет:То крытый челн, легки его движенья.Он узкий, длинный, крашен в черный цвет.Два гондольера в такт, без напряженья,Ведут его, — и ты глядишь им вслед,И мнится, лодка с гробом проплывает.Кто в нем, что в нем — кто ведает, кто знает?

XX

И день-деньской снует бесшумный рой,И в час ночной его бы вы застали.То под Риальто[8] пролетят стрелой,То отразятся в медленном канале,То ждут разъезда сумрачной толпой,И часто смех под обликом печали.Как в тех каретах скорбных, утаен,В которых гости едут с похорон.

XXI

Но ближе к делу. Лет тому не мало,Да и не много — сорок — пятьдесят,Когда все пело, пило и плясало,Явилась поглядеть на маскарадОдна синьора. Мне бы надлежалоЗнать имя, но, увы, лишь наугад.И то, чтоб ладить с рифмой и цезурой,Могу назвать красавицу Лаурой.

XXII

Она, хоть уж была немолода,Еще в «известный возраст» не вступила,Покрытый неизвестностью всегда.Кому и где, какая в мире силаОткрыть его поможет, господа?«Известный возраст» тайна окружила.Он так в известном окрещен кругу,Но невпопад — я присягнуть могу.

XXIII