Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

124. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Где это происходит? На какойНеобозримой тризне мирозданья?Несутся тени павших, мчатся зданья,Разрушенные вражеской рукой.

Стволы дерев расщеплены снарядом.Разорван воздух. Сожжена трава.Вязанки голых трупов, как дрова,Лежат на голых пустырях. Но рядом

С таинственным их шествием в ничтоЖизнь, от мгновенной горечи избавясь,Выращивает маленькую завязь,И снова дело жизни начато.

Сощурился под козырьком ладониОт солнца босоногий мальчуган.Щепотка соли брошена в таган.Слепой играет на аккордеоне.

Мой друг хотел бы всем живым помочь.Следит он, как в стеклянной колбе выросГрибок омоложенья, ультравирус.Мой друг — чудак, не спит вторую ночь.

Меж тем откуда ни возьмись, как ливеньВнезапных слез, восторженно честна,Явилась в тихий пригород весна.И двадцатилетний осчастливленЕе лукавым взглядом из-под век…

Где это происходит? В чем отгадка?Зачем ты так перелицован гладко,Так выутюжен, смертный человек?

Встань, не заботься о величье горя!Оно вросло в узлы твоих корней.Ведь музыкант играет тем верней,Чем он смирней в тысячеструнном хоре.

В тысячеструнной музыке мировТы не покинут собственною тенью,Не обойден законом тяготенья,Ты жив еще, цел, невредим, здоров.

Легла под ноги зыбкая трясина.Над головой голодной птицы крик.Чего ж еще хотеть тебе, старик,Не отыскавший, где могила сына?

СЕРЕДИНА ВЕКА

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

125. ПОЭТ И ВРЕМЯ

Я книгу времени читалС тех пор, как человеком стал,И только что ее раскрыл —Услышал шум широких крылИ ощутил неслышный ростШершавых трещин и бороздНа лицах ледниковых скал.И с этих пор я отыскал,И полюбил я с этих порИ первый каменный топор,И первый парус на волне,И давний день, когда в огнеВпервые плавилась руда.

Летели дни. Прошли года.В них слезы были, кровь и дым,И я недаром стал седым:Я памятью обременен,Я старше мчащихся времен.

Мой выбор сделан издавна.Меж девяти сестер однаЕсть муза грозной правоты.Ее суровые черты,Ее руки творящий взмахИ в исторических томах,И на газетной полосе.

Она мне диктовала всеСтихи любимые. И с нейМой труд страстней, мой путь ясней.

Она ввела меня чуть светВ Московский университет.Она внесла мой ранний ямбНа сцену, в блеск вечерних ламп.Она пошла со мной, держаСвященный свиток мятежа.Ей дорог матовый загарАзербайджанцев и болгар,Ей близок отблеск синевыВ глазах у Польши и Литвы.

Мила ей всякая краса.Понятны ей все голоса:И многотрубный хор стихий,Неумещаемый в стихи,И упоенных скрипок стон,И дальних взрывов в сотни тоннЗа океаном перекат,И первый выстрел с баррикад.

Когда пришел военный год,Она, подруга непогод,Всё человечество храняНа грозной линии огня,Оплакав сына моего,Чье сердце немо и мертво,Шептала мне: «Не спи, пишиПро ранний рост его души».В глухой избе в ночной тишиЧинила мне карандаши.

Но горе музу не берет.И вот она пошла вперед.Пошла вперед! Ее нельзяНазвать красавицей, друзья.Но крут бровей ее излом.Но кудри медные узлом,Откинутые, сплетены.Но в мире нет такой стены,Чтоб не могла пройти она.

Я сделал выбор издавна.И буду верен ей и впредь.Когда придется умереть,Я ей отдам на сотни летБеречь мой партбилет.

Путевой журнал второй

126. БАЛЛАДА О ПОЭЗИИ

Поэт пригласил нас в гости.Его кабинет сверкалОтливом слоновой костиИ блеском пустых зеркал.Лишь магнитофон отменный,Слуга его и кумирКонструкции современной,Вмещал в себе целый мир.Стоял этот новый БуддаНа столике небольшом,Протертый до блеска, будтоРеальных качеств лишен.

Бока его нежно гладя,Изящным торсом клонясь,В глаза нам любезно глядя,Поэт приветствовал нас.И, с важностью чародеяИ с ловкостью циркачаВниманьем нашим владея,Воскликнул он, хохоча:«Чтоб запись мою прослушать,Закроем дверь на засов,Забудем и спать и кушатьВ теченье многих часов.

Пускай убегают сутки,Летит Земля по кривой,—Сдадимся, мутясь в рассудке,Поэзии мировой!»Так он предложил, и тотчасМы сели, крикнув «ура»,Чтоб слушать, сосредоточась,Как действуют мастера.Хозяин выбрал бобины,Включил вращенье — и вотПослышался рев глубинныйКаких-то подземных вод.

И сразу же, как ни странно,На дальнем краю ЗемлиПод шумный джаз ресторанныйСедые дожди пошли.Там женщина неживаяДля спутников неживыхКартавила, завываяПод пенье струй дождевых,И каркала, что погибла,И, кажется, сам ВерленОтчаянно, жадно, хриплоРыдал у ее колен.

Нам скучно стало, но тут жеРаздался победный гик:«Не бойтесь посмертной стужи,Послушайте и других!Раздвину для вас не в меруМагический кабинетИ слово даю Гомеру!»Но мы отвечали: «Нет!Гомера назад отправьте!Гоните бессмертных вон!Не нравится нам, по правде,Загробный магнитофон!»

Поэзия! Где ты? Кто ты?Зачем твой день отсверкал?Немедля покинь пустотыВолшебных этих зеркал!Разбей у него посудуИ адрес его забудь!Беги, бедняжка, отсюдаНа улицу, в добрый путь!Оденься звездным сияньем,С полночной слейся толпой,Осмелься жить подаяньем.И смейся. И плачь. И пой!

127. БАЛЛАДА СЮРРЕАЛИСТИЧЕСКАЯ

Потерять дорогу в БрюсселеБыло мне легко в эту ночь.Слишком низко дожди виселиИ любезно взялись помочь.

Вот в зеркальном окне тумана,Как в свеченье морского дна,Завязалась глава романа,Показались Он и Она.

Впрочем, что ж глазеть и дивиться,Если в центре чужой страныЭлегантный хлыщ и девицаТак нарядны и так стройны,

Если взгляд ее влажный томенИз-под загнутых вверх ресниц,Если жест его важный скромен,В соблюденье должных границ.

Но ошиблась моя баллада!Он внезапно к ней подошелИ сорвал — о, исчадье ада! —С нежных плеч золотистый шелк.

И пока несчастная робкоК наготе привыкла своей,Отвинтил, как винную пробку,Белокурую голову ей.

А красавица промолчала,Не кричала: «Как смели вы!»Лишь торчала пучком мочалаУ нее взамен головы.

Растоптав на полу окурок,За туманом он скрылся вдругС головой ее белокуройИ с ветвями обеих рук.

Я спросил сквозь стекло у торса:«Что случилось, мадемуазель,Как он в ваше доверье втерся,Не посажен на цепь досель?»

Потерпевшая отвечала,Золотой мочалкой тряся:«Завтра днем я начнусь сначала,Освещенная солнцем вся.

Даст он голову мне другуюИ в другой разоденет шелк,Ибо, медным блеском торгуя,Конкурентов он превзошел.

Да и мне менять не впервыеЦвет волос, и глаза, и честь.Зеркала у нас не кривые,Отразят меня всю как есть.

И приказчики и агентыЗарубежных торговых фирмРаструбят обо мне легендыЗавтра днем в мировой эфир!»

Замолчала она. И зданьяВ ожерельях цветных огнейЗаменили ей мирозданьеИ раздвинулись перед ней.

А затем и зданья осели,Затопили асфальт моря.От Брюсселя вплоть до МарселяВоцарилась кукла моя.

Так надменна, так неизменна,Так доступна страсти мужской,Родилась АнадиоменаИз кипящей пены морской.

Вся под стать Безрукой Милосской,Лишь она осталась в живыхЗа стеклом, отразившим плоскоИспаренья луж дождевых.

128. ЗАПАД — ВОСТОК