Александр Блок - Русь моя, жизнь моя…
«Благословляю все, что было…»
Благословляю все, что было,Я лучшей доли не искал.О, сердце, сколько ты любило!О, разум, сколько ты пылал!
Пускай и счастие и мукиСвой горький положили след,Но в страстной буре, в долгой скуке —Я не утратил прежний свет.
И ты, кого терзал я новым,Прости меня. Нам быть – вдвоем.Все то, чего не скажешь словом,Узнал я в облике твоем.
Глядят внимательные очи,И сердце бьет, волнуясь, в грудь,В холодном мраке снежной ночиСвой верный продолжая путь.
1912Художник
В жаркое лето и зиму метельную,В дни ваших свадеб, торжеств, похорон,Жду, чтоб спугнул мою скуку смертельнуюЛегкий, доселе не слышанный звон.
Вот он – возник. И с холодным вниманиемЖду, чтоб понять, закрепить и убить.И перед зорким моим ожиданиемТянет он еле приметную нить.
С моря ли вихрь? Или сирины райскиеВ листьях поют? Или время стоит?Или осыпали яблони майскиеСнежный свой цвет? Или ангел летит?
Длятся часы, мировое несущие.Ширятся звуки, движенье и свет.Прошлое страстно глядится в грядущее.Нет настоящего. Жалкого – нет.
И, наконец, у предела зачатияНовой души, неизведанных сил, —Душу сражает, как громом, проклятие:Творческий разум осилил – убил.
И замыкаю я в клетку холоднуюЛегкую, добрую птицу свободную,Птицу, хотевшую смерть унести,Птицу, летевшую душу спасти.
Вот моя клетка – стальная, тяжелая,Как золотая, в вечернем огне.Вот моя птица, когда-то веселая,Обруч качает, поет на окне.
Крылья подрезаны, песни заучены.Любите вы под окном постоять?Песни вам нравятся. Я же, измученный,Нового жду – и скучаю опять.
1913«Похоронят, зароют глубоко…»
Похоронят, зароют глубоко,Бедный холмик травой порастет,И услышим: далеко, высоко,На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,Пробудясь от ленивого сна.Знаем: если не громко – там осень,Если бурно – там значит весна.
Хорошо, что в дремотные звукиНе вступают восторг и тоска,Что от муки любви и разлукиУпасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;Здесь, пожалуй, надумаем мы,Что́ под жизнью беспутной и путнойРазумели людские умы.
1915«На улице – дождик и слякоть…»
На улице – дождик и слякоть,Не знаешь, о чем горевать.И скучно, и хочется плакать,И некуда силы девать.
Глухая тоска без причиныИ дум неотвязный угар.Давай-ка наколем лучины,Раздуем себе самовар.
Авось, хоть за чайным похмельемВорчливые речи моиЗатеплят случайным весельемСонливые очи твои.
За верность старинному чину!За то, чтобы жить, не спеша!Авось, и распарит кручинуХлебнувшая чаю душа!
1915«Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…»
Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,Да, таким я и буду с тобой:Не для ласковых слов я выковывал дух,Не для дружб я боролся с судьбой.
Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,По звездам прочитать ты умел,Что грядущие ночи – темней и темней,Что ночам неизвестен предел.
Вот – свершилось. Весь мир одичал, и окрестНи один не мерцает маяк.И тому, кто не понял вещания звезд, —Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,Что грядущего ночь не пуста, —Затуманила сердце усталость и месть,Отвращенье скривило уста…
Было время надежды и веры большой —Был я прост и доверчив, как ты.Шел я к людям с открытой и детской душой,Не пугаясь людской клеветы…
А теперь – тех надежд не отыщешь следа,Все к далеким звездам унеслось,И, к кому шел с открытой душою тогда,От того отвернуться пришлось.
И сама та душа, что, пылая, ждала,Треволненьям отдаться спеша, —И враждой, и любовью она изошла,И сгорела она, та душа.
И осталось – улыбкой сведенная бровь,Сжатый рот и печальная властьБунтовать ненасытную женскую кровь,Зажигая звериную страсть…
Не стучись же напрасно у плотных дверей,Тщетным стоном себя не томи.Ты не встретишь участья у бедных зверей,Называвшихся прежде людьми.
Ты – железною маской лицо закрывай,Поклоняясь священным гробам,Охраняя железом до времени рай,Недоступный безумным рабам.
1916Из цикла «Арфы и скрипки» (1908–1916)
«Я пригвожден к трактирной стойке…»
Я пригвожден к трактирной стойке.Я пьян давно. Мне все – равно.Вон счастие мое – на тройкеВ сребристый дым унесено…
Летит на тройке, потонулоВ снегу времен, в дали веков…И только душу захлестнулоСребристой мглой из-под подков…
В глухую темень искры мечет,От искр всю ночь, всю ночь светло…Бубенчик под дугой лепечетО том, что счастие прошло…
И только сбруя золотаяВсю ночь видна… Всю ночь слышна…А ты, душа… душа глухая…Пьяным пьяна… пьяным пьяна…
1908«Опустись, занавеска линялая…»
Опустись, занавеска линялая,На больные герани мои.Сгинь, цыганская жизнь небывалая,Погаси, сомкни очи твои!
Ты ли, жизнь, мою горницу скуднуюУбирала степным ковылем!Ты ли, жизнь, мою сонь непробуднуюЗеленым отравляла вином!
Как цыганка, платками узорнымиРасстилалася ты предо мной.Ой ли косами иссиня-черными,Ой ли бурей страстей огневой!
Что рыдалось мне в шепоте, в забытьи,Неземные ль какие слова?Сам не свой только был я, без памяти,И ходила кругом голова…
Спалена моя степь, трава свалена,Ни огня, ни звезды, ни пути…И кого целовал – не моя вина,Ты, кому обещался, – прости…
«Все на земле умрет – и мать, и младость…»
Все на земле умрет – и мать, и младость,Жена изменит, и покинет друг.Но ты учись вкушать иную сладость,Глядясь в холодный и полярный круг.
Бери свой челн, плыви на дальний полюсВ стенах из льда – и тихо забывай,Как там любили, гибли и боролись…И забывай страстей бывалый край.
И к вздрагиваньям медленного хладаУсталую ты душу приучи,Чтоб было здесь ей ничего не надо,Когда оттуда ринутся лучи.
1909«В неуверенном, зыбком полете…»
В неуверенном, зыбком полетеТы над бездной взвился и повис.Что-то древнее есть в поворотеМертвых крыльев, подогнутых вниз.
Как ты можешь летать и кружитьсяБез любви, без души, без лица?О, стальная, бесстрастная птица,Чем ты можешь прославить Творца?
В серых сферах летай и скитайся,Пусть оркестр на трибуне гремит,
Но под легкую музыку вальсаОстановится сердце – и винт.
1910Седое утро
Утро туманное, утро седое…
ТургеневУтреет. С Богом! По домам!Позвякивают колокольцы.Ты хладно жмешь к моим губамСвои серебряные кольцы,И я – который раз подряд —Целую кольцы, а не руки…В плече, откинутом назад, —Задор свободы и разлуки,Но, еле видная за мглой,За дождевою, за докучной…И взгляд, как уголь под золой,И голос утренний и скучный…Нет, жизнь и счастье до утраЯ находил не в этом взгляде!Не этот голос пел вчераС гитарой вместе на эстраде!Как мальчик, шаркнула; поклонОтвешивает… «До свиданья…»И звякнул о браслет жетон(Какое-то воспоминанье) …Я, молча, на нее гляжу,Сжимаю пальцы ей до боли…Ведь нам уж не встречаться боле…Что ж на прощанье ей скажу?..«Прощай, возьми еще колечко.Оденешь рученьку своюИ смуглое свое сердечкоВ серебряную чешую…Лети, как пролетала, тая,Ночь огневая, ночь былая…Ты, время, память притуши,А путь снежком запороши».
1913«Как день, светла, но непонятна…»
Как день, светла, но непонятна,Вся – явь, но – как обрывок сна,Она приходит с речью внятной,И вслед за ней – всегда весна.
Вот здесь садится и болтает.Ей нравится дразнить меняИ намекать, что всякий знаетПро тайный вихрь ее огня.
Но я, не вслушиваясь строгоВ ее порывистую речь,Слежу, как ширится тревога,В сияньи глаз и в дрожи плеч.
Когда ж дойдут до сердца речи,И опьянят ее духи,И я влюблюсь в глаза и в плечи,Как в вешний ветер, как в стихи, —
Сверкнет холодное запястье,И, речь прервав, она самаУже твердит, что сила страсти —Ничто пред холодом ума!..
1914«Превратила все в шутку сначала…»
