Коллектив авторов - Поляна №2 (8), май 2014

– Хорошая рецензия, – сказал я. – Почему же тогда…

– Мы ничего не можем вам предложить, – отрезала эксперт-дама.

– Как же, но ведь рецензия хорошая…

– Самое большое, это удостоить вас внимания, – она кивнула на рецензию.

Я взглянул на нее, и меня поразили ее глаза. Как я мог сразу не заметить такую ненависть? «Она инопланетянин! – догадался я. – Ее цель: уничтожить культуру и заменить ее другой, инопланетной…»

– Сейчас законы диктует рынок, – втолковывала эксперт-дама. – Репертуар формирует зритель…

– Но почему вы уверены, что зрителю это не понравится?

– У вас есть деньги на постановку?

– Нет…

– Ну вот, видите…

– Тогда возьмите хоть на далекую перспективу…

– Ни брать, ни печатать, ни ставить мы вас не будем, – решительно проговорила эксперт-дама, давая понять, что разговор окончен.

– Тогда хоть верните рукопись.

– А вон, – кивнула она, – ищите там сами…

Я подошел к забитому рукописями старому покосившемуся серванту и, вытянув наугад первую папку, увидел свои поэмы.

– Нашли? – не поверила эксперт-дама.

– Нашел…

И понял я вот что. Сейчас, когда всякий пишет и сочиняет, литература стала не нужна. Десятки, сотни тысяч писателей и поэтов осаждают редакции тысяч и тысяч журналов. В результате никто не читает не только эти журналы, но и вообще ничего. Тем более этих поэтов. Они и сами-то себя не читают. Только пишут… (Продолжение следует .)

Владимир Круковер

Ромка и обезьяна

– Люди произошли от обезьян. Это называется – закон эволюции. Его открыл ученый Дарвин. Роман, повтори, что я сказала.

Ромка посмотрел на учителку природоведения. У нее были рыжие волосы, свернутые на затылке в пучок, похожий на кукиш, черные глаза, большие под очками, и синие сережки в ушах.

– Вы сказали, что люди произошли от обезьян, – сказал Ромка. – Еще вы сказали, что этот дурацкий закон называется эволюцией. Только нет такого закона, чтоб от обезьян. Я, например, произошел от папы с мамой и еще от эльфов.

– Нет никаких эльфов, – строго сказала учителка. – Это все сказки глупые.

– Как так нет, – удивился Ромка и на секунду прикрыл глаза. – А это тогда кто?

Учительница посмотрела туда, куда указывал Ромка и ойкнула. Около доски стоял маленький эльф в травяном кафтане и зеленой шапочке. На его маленьких ножках были изумрудные башмаки с загнутыми носами.

Учительница сняла очки, тщательно протерла их краем шерстяной кофты, надела и осторожно посмотрела в сторону доски еще раз. Эльф никуда не делся. Напротив, он взял мел и начал что-то рисовать на доске.

– Убери это сейчас же! – закричала учителка. – Вечно ты мне урок срываешь. Где твой дневник?

– Почему это я вам урок срываю? – спросил Ромка, на секунду закрыв глаза. – И ничего я вам не срываю, что вы такое выдумываете.

– Как не срываешь? А это что? – учительница указала в сторону доски и увидела, что там никого нет. Только на самой доске нарисовано мелом красивое дерево с треугольными лепестками.

– Кто это нарисовал! – закричала учителка. – Что это за дерево? Таких деревьев не бывает.

– Как это не бывает… – начал было Ромка, но Наташка дернула его за рукав и не позволила зажмуриться.

– А вот так, не бывает и все, – сказала учителка и стерла дерево мокрой тряпкой.

…Когда они шли из школы, Ромка спросил у Наташки:

– У тебя деньги есть?

– Есть немного, – сказала Наташка. – А что?

– Пойдем в зоопарк, на обезьян смотреть. Вдруг люди в самом деле от них произошли. Не все, конечно, а так – некоторые.

Они пошли в зоопарк и встали в очередь в кассу за билетами. И тут, конечно, как ни откуда возник Витька.

– А вы в зоопарк идете? – спросил он, будто в кассе зоопарка могут продавать билеты на поезд или в кино. – А я тоже хочу.

Они купили билеты и на Витьку и пошли в зоопарк. Там было интересно, хотя они ходили сюда часто, им всегда было интересно.

Долго стояли у слона, который так ловко действовал хоботом, что не каждый так рукой сможет. Постояли у верблюда и Витька, естественно, его достал так, что верблюд не выдержал – плюнул жвачкой. Только в Витьку не попал, а попал в какого-то дядьку в шляпе. Дядька закричал на Витьку, Витька пустился бежать, Наташка с Ромкой вынуждены были тоже бежать, хотя ни в чем не были виноваты.

В общем, приключений хватало. Наконец, дошли до обезьян. Несколько маленьких обезьян сидели у самой решетки и протягивали черные морщинистые ручки – просили. Люди кидали им конфетки, печенье. Когда кидали хлеб, обезьянки не обращали на него внимания. Витька кинул камешек. Обезьянка подобрала его, попробовала на зуб и скорчила Витьке рожу. Витька тоже растянул пальцами края рта, высунул язык и сказал:

– Бла-бла-бла.

В этот момент обезьянка и Витька были очень похожи.

Сзади, на лавках и камнях сидели обезьяны побольше. Они не просили, но когда видели хорошую конфету или печенье, спрыгивали со своих насестов и отбирали лакомство у маленьких.

А еще они искались друг у друга в шерсти, беспрестанно чесались, дергались, шевелились, ерзали по сидениям красными мозолистыми задами.

Ребята постояли немного возле обезьян. Потом Витька кинул еще один камень, побольше, кто-то из взрослых взял его за ухо и повел, но Витька вырвался и убежал. Ребята встретились с ним уже у выхода.

А Ромка, когда они уже вышли из зоопарка и шли к дому, сказал:

– Может, учителка и права. Наверное, кто-то все же произошел от обезьян. – Он помолчал и добавил убежденно: – А кто-то от эльфов.

Роман Михеенков

День космонавтики

Дуэт для двух скрипок

(Allegro agitato)

– Клал я на их прогресс!

– Это тост?

– Тост!

Примерно раз в месяц у меня возникает желание выпить со Степанычем, моим соседом по лестничной клетке, жестянщиком ближайшего автосалона. Он заменяет мне телевизор, который я не смотрю, и газеты, которые я не читаю уже лет пятнадцать. От Степаныча я получаю официальную информацию и узнаю реакцию на нее целевой аудитории. Отдельной ценностью этих встреч является фантастического качества самогон, который Степаныч гонит сам.

– Степаныч, а за День космонавтики?

– Клал!

– Можно выяснить, на что ты не клал?

– Давай выпьем за финских крестьян!

– Давай, конечно, а что с финскими крестьянами?

– Финны в Евросоюз доигрались! Глобализация, мать ее!

– Объясни.

– Евросоюз признал финское сельское хозяйство убыточным и запретил его финансовую поддержку.

– Так у них единая Европа. Будут жрать греческие оливки и испанскую колбасу. С голоду не сдохнут.

– А ты представь себе маленькую финскую семью, которая десять поколений работает на земле. Что им дальше делать? Им этот Евросоюз…

– Наливай!

Лет двадцать назад Степаныч научил меня трем главным вещам: пить тройной одеколон, виртуозно ругаться матом и любить маленького человека. Он повлиял на меня гораздо больше, чем семья, школа и советская пропаганда.

– Степаныч, может, все-таки, за прогресс? Сегодня двенадцатое апреля.

– Клал я на их прогресс! Ты знаешь, чего этот прогресс стоил? Знаешь, чем люди заплатили, чтобы эту ракету запустить?

– Представляю.

– Ты представляешь, а я на своей ж… его испытал! Мне в сорок пятом шесть лет было. Я не буду рассказывать, что жрать было нечего, что хлеб отбирали, что расстреливали и сажали всех подряд. Сам знаешь. Я одно скажу: после войны стало хуже, чем во время.

– Так это же естественно.

– Что естественно? После войны немцы, которые, вроде как, проиграли, жили в сто раз лучше, чем мы – победители. И у меня вопрос, как понимать, кто победил в войне: человек, который лучше живет, или тот, кто подыхает от голода с гордо поднятой головой?

– Ты о чем вообще?

– О том! Клал я на их лозунги про победу! Человеку стало хуже! Я уважаю, нет, я преклоняюсь перед ветеранами, перед героями. Они умирали, они сражались. Но их кинули!

– Степаныч, ты не патриот!

– Ненавижу это слово! У Льва Толстого есть статья «О патриотизме», в ней все написано.

– Что написано?

– Что это спекуляция. Под это дело можно людям мозг заср…ть и на смерть их отправить. А война – это рейдерский захват, как сейчас принято говорить. Один менеджер пытается отобрать собственность у другого менеджера. Только люди гибнут. Обычные люди, у которых семьи, любовь, свое маленькое счастье.

– Какой ты продвинутый. Рейдерский захват.

– Вот тебе пример! На наш автосалон в девяностых наехали бандиты. Ребята взялись за монтировки, а я нет – продолжал работать. Мне класть, какой менеджер будет на моем труде деньги зарабатывать, главное, чтобы зарплату платили. Это не мои разборки. Власть поменялась, а я работаю. Так и война. Власть поменялась, а люди живут. Которые в боях за менеджера не погибли.