Коллектив авторов - Поляна №2 (8), май 2014

На прощанье, смачно расцеловав в обе щеки, Истоков протянул мне два билета:

– Юбилей у меня скоро. Чествовать будут в Центральном доме литератора, приходи, на вот тебе пригласительные. Концерт будет, я почитаю.

Этим всем жена занимается, я-то хочу, чтоб «Блюбэ» пело. Нравятся мне эти ребята. За душу берут. Поют про наше, русское… Но уж не знаю. Обещали. А там, как получится… М-да… Они у меня тут были. Ну, вроде как договоренность была.

В назначенный день зал был полон. Истоков первое отделение кое-как мрачно высидел на сцене за столиком рядом с женой – необозримо тучной улыбчивой женщиной. Вечер протекал уныло. Трое музыкантов в ярких рубахах под гитары приторно выводили романсы на стихи мэтра. Во втором отделении Истоков исчез и появился лишь когда началось его чествование. Он вышел нетвердой походкой на авансцену, куда один за другим из зрительного зала поднимались ораторы, и после каждого очередного панегирика, широко улыбаясь, восклицал: «Я лучший поэт России!», затем громко икал в микрофон. Соратники делали вид, что согласны, и лукаво скашивали глаза. Очевидно, всякий надеялся отыграться на своем собственном юбилее.

«Блюбэ» так и не дождались.

Я не послушался Пророкова и все же решил разведать почву для поступления в Литературный институт. К Истокову я обращаться не стал. Не было уверенности, что он меня помнит, да и шанс был упущен.

Снежным вечером, я проник под своды приемной комиссии. В холле меня встретила миловидная секретарь. Узнав, что я желаю поступать, она покраснела, как садовая роза, и, на ходу призывая Пал Палыча, выбежала в коридор. На ее крик из четырех дверей повалил народ, и все они принялись оглядывать меня с чрезвычайным любопытством. Один из них, маленький, лысоватый, с бородкой клинышком предложил мне стульчик и уселся напротив.

– Вы желаете поступать, молодой человек? – спросил он лукаво.

– Желаю.

– Что пишите?

– Поэзию.

– А-а, – разочарованно протянул он, – поэзию желаете изучать… поэзию на халяву, – и переглянулся с остальными. Те закивали, мол, и этот туда же, и потянулись обратно в кабинеты.

– Нет, отчего же на халяву! – обиделся я. – Могу и заплатить.

Пал Палыч сразу оживился.

– Шестьсот долларов в год.

– Ого! – не сдержался я. – Прилично.

Незадолго до этого я отучился в техническом вузе пять с половиной лет совершенно бесплатно, мало того мне самому платили стипендию, на которую, правда, нельзя было прожить, но можно было хотя бы получить… Поэтому эта, в принципе ничтожная сумма, повергла меня в шок. В то время, я думал осчастливить мир сиянием своего таланта и уж совсем не предполагал платить за это деньги. Я был готов не брать денег с них и считал, что этого вполне достаточно.

– Не такая уж серьезная сумма, – подбадривал меня Пал Палыч, – за целый год. Подумаешь, каких-то пятьдесят долларов в месяц. Смешно даже!

Но платить за учебу в литинституте мне показалось дикостью. И я начал склоняться к тому, что Пророков был прав.

– Я подумаю… – сказал я. – А что нужно для поступления?

– Триста стихотворных строк на творческий конкурс, дальше экзамены. Но если за деньги, то можно считать – без экзаменов, – искушал Пал Палыч.

– А поэма сгодится?

– Сгодится.

– Она понравилась Истокову, – сообщил я, думая, что это добавит мне вес и меня примут с распростертыми объятиями.

– А кто такой Истоков? – невозмутимо парировал Пал Палыч.

– Как же! Он у вас преподает… Лучший поэт России!..

– Лучший поэт России? У нас? Кто вам сказал? – улыбнулся Пал Палыч.

– Он сам так говорит…

– Ну, знаете, это они все про себя так говорят… Так у вас поэма?

– У меня их две.

– Давайте две, – обрадовался Пал Палыч.

– Они уже опубликованы в журнале, – интриговал я.

– Приносите, почитаем, – откликнулся Пал Палыч.

– В Интернете…

– Давайте адрес, посмотрим.

Я оставил электронный адрес «Наших сетей» и свой телефон, – на случай, если гениальность моих поэм произведет должное впечатление и с меня не потребуют денег.

Уходя, я спросил красавицу-секретаря:

– Как вас зовут?

– Катя, – ответила она.

– Я напишу поэму в триста строк и посвящу ее вам, – пообещал я и покинул священные своды.

Через неделю Пал Палыч позвонил мне.

– Ну как, надумали?.. А ваши поэмы годятся для поступления.

– Мне очень приятно, – заюлил я, – но финансы, знаете ли… как говорится… поют…

– Жаль-жаль, – раздалось в трубке. – К сожалению, в наши дни молодые люди разучились находить деньги. Хотите совет?.. Откройте любую газету объявлений. Там столько предложений от одиноких женщин… – искушающе прошептал Пал Палыч.

Оставив затею с Литературным институтом, я предложил свои поэмы театральному миру. Я действовал непрактично и, конечно, был полон романтики. Мне хотелось славы, славы немедленно и желательно мировой.

Я очень сильно подозреваю, что в большинстве театров, куда я носил свои бессмертные шедевры, ни одна сволочь их даже не читала. Часто путь мне преграждала угрюмая охрана, которая, вызнав цель моего визита, куда-то звонила, затем принимала поэму – на чем дело и глохло. В одном из театров меня допустили к внутреннему телефону, и неприятный женский голос заявил мне, что пьес от авторов они не принимают. «Как же вы тогда работаете?» – наивно спросил я, полагая, что в каждом театре должна быть литературная часть, завлит или что-нибудь в этом роде. – «А это уже не ваше дело!» – железобетонно ответили мне.

Из Большого театра меня послали в Малый, сказав, что принимают только либретто.

В день похорон старейшей актрисы МХАТа, я поджидал режиссера одного небольшого театрика. Он опоздал на полчаса. Это был пухлый человек маленького роста, с круглой лысеющей головой и широким губастым ртом. Он казался мне то пучеглазой рыбиной, то Шалтай-болтаем. Мы прошли в его кабинет.

– Зачем вы пишите в стихах? – воскликнул он дискантом, садясь напротив и сверля меня взглядом. – Сейчас никто не умеет читать стихов. Ко мне приходят наниматься актеры – они ничего не умеют. Ходить не умеют, говорить не умеют… лезут отовсюду, как… тараканы. Я не знаю, что с ними делать… Учить их? Но это не моя работа… Учить их должны в другом месте, другие люди, – возмущался он, подпрыгивая в кресле. – И как вы хотите, чтоб я это поставил? Нет, там все очаровательно, все прелестно, но тема!.. Вы знаете, чего требует ваша тема? Нет? Я вам расскажу. Я только сейчас был в Германии на фестивале… И вот Гете «Фауст»! Там свет! там декорации! там под зрительным залом раздвигается пол, и все видят бушующий ад! Понимаете? Вы сидите в кресле, а под вами ад! Вот чего требует ваша пьеса! Где? Где я вас спрашиваю, я возьму денег на все это? У меня несколько готовых спектаклей. Я не могу их поставить. Нет денег даже на костюмы. Вот смотрите, – и он разрыл на столе кипу бумаг, – вот эскизы костюмов. Все готово. Но, где деньги? Каждый костюм – тысяча долларов! А их тут десятки! Я уж не говорю о вашей поэме… Это ведь поэма, не пьеса. Вы принесли поэму! Есть у вас деньги на постановку?

– Нет, – признался я.

– Ну… – сразу сник и «сдулся» Шалтай-болтай. – О чем тогда говорить…

– У меня есть еще одна…

– Давайте, – вздохнул он безнадежно.

Я протянул папку. Пучеглазый открыл ее и тут же захлопнул, словно увидел в ней очередного «таракана».

– Опять в стихах! Вот что. Идите к театральным деятелям. Там есть одна дама, она ведет семинары молодых драматургов… Раз в год они выезжают на природу. Хотя, что это такое?.. Был я у них… Читал… Ничего… Ничего особенного. Да и вообще нет ничего… Казалось бы, если ты драматург, писатель – затворись, уйди от мира в покой и тишину, в одиночество, и пиши. Твори шедевры! А они… они там водку пьют… Сходите, голубчик, туда… Вы человек молодой, привыкли, небось, на все рукой махать. Так тоже нельзя… Подождите, появится у вас профессиональная злость…

Меня встретила очень приятная эксперт-дама лет пятидесяти с добреньким личиком и бархатистым голосочком. Приняв мои поэмы, дама велела наведаться через пару недель. Через месяц она извинилась, ссылаясь на нерадивость рецензентов. Прошел еще месяц, еще и еще, и, наконец, через полгода она встретила меня совсем неприветливо.

– Рецензия готова, – зло процедила она, – но дать ее вам я не могу.

– Почему? – удивился я.

– Только за деньги.

– За деньги?! Но позвольте… хотя бы прочесть…

После некоторого раздумья, она бережно раскрыла синюю папочку, вынула оттуда несколько машинописных листков и протянула их мне.

Я пробежал глазами. Одна из поэм признавалась удачной и подходящей для сцены.

– Хорошая рецензия, – сказал я. – Почему же тогда…

– Мы ничего не можем вам предложить, – отрезала эксперт-дама.