Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы

Солнечный дикарь

(Утопическая эпопея)

Я заключил себя в монастыреНад озером, в монастыре зеленомДушистых хвой в смолистом янтареИ бледно-желтых грошиков под кленом…

Свершенная Мечта — святой алтарьМонастыря бесстенного Природы.Я новью замолить мечтаю старьСвоих грехов, забыть ошибок годы.

Не говори, потомок: «Он был слаб», —Исполненный энергии и страсти,Я сжег любви испытанный керабльИ флаг успеха разорвал на части…

Я расплескал столетнее вино,Мне данное рукой державной Славы,Порокам цепь сковал к звену звеноИ смял романа начатые главы…

Во имя Той, Кто восприяла плоть,Я сделал невозможное возможным…За прошлое прости меня, Господь,Устрой остаток жизни бестревожным.

Среди глуши, бумаги и чернил,Без книг, без языка, без лживой кружкиЯ заживо себя похоронилВ чужой лесной озерной деревушке.

Нет, не себя, — в-себе я схоронилПороки, заблужденья и ошибки.В награду дух обрел взнесенье крыл,Уста — святую чистоту улыбки.

И мысль моя надземна с этих пор:Земля с ее — такой насущной — ложью,Ее детей непреходящий спорЧужды ушедшему в Природу Божью.

Ложь истины и эта правда лжи,Неумертвимые вражда и войны…О, неужели люди все, скажи,Быть Человеком вовсе недостойны?

И вот во имя Сбывшейся МечтыВ себе похоронив следы порока,Я возродился в мире Красоты,Для подвига Поэта и Пророка!

Среди глуши, бумаги и чернил,Без человечьей мудрости печатной,Нет, не себя, — в себе я схоронилПорок Земли, душе моей отвратный.

Отвратный ли? не я ли пел порокДесятки лет и славословил тело?Что ж из того! Всему положен срок:Впредь петь его душа не захотела.

Лишь в мертвеце противоречий нет, —В живом — калейдоскоп противоречий.А если он, живой, к тому ж поэт,Он человек порой сверхчеловечий.

И потому, что он сверхчеловек,Он видит недостатки человекаИ думает вместить мечтанный векВ пределы существуюшего века.

Удастся ли когда-нибудь? О, нет!Не думаю. Не верится. Не знаю.А все-таки!.. Поэт ведь я, поэт,И, как поэт, я иногда мечтаю…

Я мыслю о немыслимом — о том,Что люди прекратят вражду и ссорыИ будут над рекою строить домС окном на безмятежные просторы.

Что люди поразрушат города,Как гнойники ненужной им культуры,Откажутся от праздного труда —Работы механической фигуры…

Да здравствует кузнец и рыболов,Столяр и ты, кормилец-хлебопашец!Да здравствует словарь простейших слов,Которые сердца приемлют наши!

А если б было, не было б того,Что есть теперь, — повсюдного содома,Природа — Бог, и больше нет Его,Не строй себе нигде, как в Боге, дома.

В Природе жить — быть вечно в Божестве.Не с Божеством, не у Него, а в Боге.Во всем своем вмещая существеПрироду, ей причастен ты в итоге.

Природа — все естественное. Все жКультурное — искусственно, и, значит,Ваш город — лишь кощунственная ложь,Которая от вас святыню прячет.

Ненужному вас учат города, —Вы, неучи ученые, умрете.Не стоит жить для ложного трудаВ бессмысленном своем людовороте.

Труд всякий ложен, как и жизнь ложна,Но предпочтенье отдаю простому —Природному. Работа, что сложна,Принадлежит, по существу, содому.

Маститый кафедральный муж, чья дверьВлечет, как светоч, сбившихся с дороги,Ты — уважаемый глубоко зверь,Ученый зверь! Ты только зверь двуногий!

Ты выдрессирован наукой. Ты —Величественная земная немочь,Исполнен весь пустейшей полноты:Пузырь из мыла и ученый неуч!

Что стоит все величие твое,Весь твой расчет, который строг и точен,Когда ничтожное хулиганьеТебе способно надавать пощечин?…

Ты, зверь, среди таблиц и диаграммМечтающий свой мозг увековечить,Ты дажеет простых семейных драмСебя не в состояньи обеспечить…

К чему твоих познаний мишура,Все изобретенья и все открытья,Когда и завтра будут, как вчера,Происходить кровавые событья?

Зверь зверя будет грызть наедине,И звери станут грызть людей открытоВ так называемой «людской» войнеИз-за гнилого, старого корыта…

Ты можешь ли не умереть, старик,И заменить октябрь цветущим маем?Так чем же ты, убогий зверь, великИ почему зверями уважаем?

И если б этой кафедры шутаИ города, трактирного зверинца,Не знал профессор вовсе, у кустаПровел бы жизнь за соскою мизинца…

А то стругал бы с пользою бревно,Как ныне мозг бессмысленно стругает…Я думаю, для зверя все равно,Как он живет и как он умирает…

Ученому ученый рознь: одинСтарается на пользу брата-зверя,Другой, прохвост, доживший до седин,Изобретает пушки, лицемеря

Патриотизмом, свойственным зверям,На самом деле думая о «куше»…В честь Марса звери воздвигают храм,Жестокие ожесточая души.

Итак, на сломку университет,Который больше вреден, чем полезен!Я докажу: раз в мире мира нет,Наука — вздор! Попробуй, на железе

Возросший, опровергнуть мысль мою!Наука — вздор, раз кровь по миру льется!Рушь университетскую скамью, —Уст не мочи своих в крови колодца!

Не попусту мой пламенный задор, —Продуманы слова, перестраданы,Когда я говорю: «Наука — вздор!»,Ты вспомни разрывные «чемоданы»,

Ты вспомни газ удушливый, весь вред,Весь ужас, созидаемый наукой.Я отвергаю университетСо всей его… универсальной скукой!

Я слышу, зверь, я слышу твой вопрос:«А разве пользы от науки мало?»Ах, нет лекарств целебней льдяных росИ средств простейших лучше. Понимала

Толк в травах Солнечного ДикаряДуша, леча природой дух и тело.А воздух-то? а солнце? а заря?Смола лесов без грани, без предела?

А ты, животворящая водаСтуденого ключа, там, из-под дерна,Врачующая боли без следа?Чудная! Чудная! Ты чудотворна!

Лекарства городов, все чудесаХирурга — ноль, ничто перед Природой.Да исцелит тебя ее роса!Души своей Наукой не уродуй!

Есть случаи, когда тебя ланцетОт смерти сбережет: что за отрадаЖизнь удлинять? Живешь — прекрасно. Нет —Так, значит, вовсе жить тебе не надо…

А если надо, что ж, и без ножаПрофессора останешься на свете…Живи, живой, собой не дорожа,Как мудрецы и маленькие дети!

И головы себе не забивайНаучною сухою дребеденью,И помни, что тебе доступен райИ этот рай — земля с ее сиренью!

Сирень — простое дерево, СиреньБесхитростна, как ты, душа поэта.Она в обыкновенный вешний деньВсе ж ароматней университета!..

«Он полн идей», — мне скажут. Полн идей?!Тщеславия? Убийства? Славы блуду?Зверей я не считаю за людейИ никогда людьми считать не буду,

Пока не изничтожится война —Рычаг и главный двигатель культуры.Двуногие! поймите, что гнойнаВся ваша гнусь кровавой авантюры…

Я говорил про высшую из школЛишь потому, что лекторская школаМне кажется, могла бы на «престол»,Сажать людей, пригодных для «престола»,

Которые развитием своимВысоко вознеслись бы над толпою,Воздвигнув стяг: «Земной не умертвимЗдесь, на земле, ничьей рукой земною».

Все споры разрешает не война,Как пережиток варварской эпохи,А Человек, чья мысль и речь сильна,Чье сердце откликается на вздохи.

Я говорю прозрачно. Слушай, верьМоей тоске и нестерпимой боли.А если ты смеешься — смейся, зверь,И прозябай в своей звериной доле…

Кто хочет войн — «верхи» или народ?Правители иль граждане державы?Ах, все хотят: ведь раз солдат идетКровь проливать и ищет в бойне «славы»,

Идет по принужденью, — он, солдат,Не хочет не идти — идти он хочет.А если хочет, кровью он объятИ званье человека он порочит…

И вот он — зверь такой же, как король,Как президент, как все другие «люди»…Отрадна человеку зверя роль,Погрязшему в жестокости и блуде.

Правительство, посмевшее войнуДругому объявить, достойно казни,И граждане, слиянные в волну,Могли б его не слушать без боязни,

Немедленно его арестовав,Как явно сумасшедшее правленье…Нет этого — и, значит, мир не прав,Горя от жажды самоистребленья.

Позорнейшее прозвище «герой»Прославлено бесславными зверями.Вокруг убийц гудит восторга вой,Об их здоровье молятся во храме.

И груди их венчают ордена,И, если «враг», в пылу самозащиты,Изранит зверя, зверева женаС детенышем одеты, греты, сыты, —

На счет казны, — за «подвиги» самца,Убившего других самцов немало…О, морда под названием лица!Когда б ты эти строки понимала,

О, ты бы не рядила в галуныИ в дорогие сукна строй военный,Дав помощь тем, кто жить принужденыСредь нищеты и скорби неизменной!

«Сверхчеловеком» значишься теперьИ шлешь «врагу» ультимативно ноты,И в глупом чванстве строишь ты, сверхзверь,Сверхзверские, как сам ты, сверхдредноты!

Небось ты не построишь сверхприютДетенышам своим и инвалидам,Которые по улицам ползут,Прохожего своим пугая видом,

Моля о подаяньи, костылемСтуча по нервам, иль на четверенькахЗмеятся, потому что королемБыл дан приказ — повыбрать в деревеньках

Всех мирно прозябающих зверей,Патриотизмом, как кровавым мясом,В них раззадорить бешенство страстейИ в массах вызвать гнев к соседним массам!..

Но то война! А разве без войныНе убивает зверь другого зверя,Его лишая жизни без вины?И что ему ничтожная потеря —

Кто может бить стекло и зеркалаИ мазать лица кельнеров горчицей,В том никогда ужиться не моглаДуша людская, с белой голубицей

Которую равняют. «Ты тростник,Но мыслящий», — сказал про зверя Тютчев.Я думаю, однако, что старикПоэт названье мог бы выбрать лучше:

Ведь в тростнике нет зверского, меж темКак в людях — зверство сплошь. О, «царь природы»,Подвластный недостаткам зверским всем!Но, может быть, людей есть две породы?

Как знать! Возможно… Отчего б и нет?За эту мысль цепляюсь. Грежу тщетно.И лавой мысли весь мой кабинетКлокочет, как дымящаяся Этна…

Любовь земная! Ты — любовь зверей!Ты — зверская любовь, любовь земная!Что розоватости твоей серей?Ты — похотная, плотская, мясная!..

Ты зиждешься единственно на лжи.Кому — хитон, с тебя довольно кофты…Уродина! ты омрачаешь жизньИ оттого-то вовсе не любовь ты!

Детеныши, законные плодыТвои, любовь звериная, всосалиС твоим проклятым молоком бедыВсю низость чувств, зачатых в грязном сале…

Измена, и коварство, и обман,Корысть, бездушье, бессердечье, похоть —Весь облик твой, и кто тобою пьян,Удел того — метаться, выть и охать…

Законодатели! Пасть, как дракон,Раскрывшие в среде своей звериной!О, если б учредили вы закон:Рождаемость судима гильотиной!

О, смилуйтесь: зверь зверствовать устал…Слетайтесь, стаи падальи вороньи!Плод вытравить — закон, который сталНеобходим при общем беззаконьи!..

Не мне ль в моем лесном монастыреПроклятья миру слать и осужденья?Над озером прозрачным, на горе,Мой братский дом, и в доме Вдохновенье.

Божественность свободного труда,Дар творчества дарованы мне Небом.Меня живит озерная вода,Я сыт ржаным — художническим! — хлебом.

Благодаря Науке я гремлюСреди людей, молящихся Искусству.Благословенье каждому стеблюИ слава человеческому чувству!

Я образцовой женщиной любим,В моей душе будящей вдохновенье,Живущей мной и творчеством моим, —Да будет с ней мое благословенье!

Благословенна грешная земля,В своих мечтах живущая священно!Благословенны хлебные поля,И Человечество благословенно!

Искусства, и Наука, и Любовь —Все, все, что я клеймил в своей поэме,Благословенны на века веков, —Да будет оправдание над всеми!

Раз могут драгоценный жемчуг слезВыбрасывать взволнованные груди,Раз облик человеческий ХристосПриял, спасая мир, — не звери люди.

Живи, обожествленный Человек,К величественной участи готовься!О, будет век — я знаю, будет век! —Когда твоих грехов не будет вовсе…

Алмазно хохочи, жемчужно плачь, —Ведь жемчуг слез ценней жемчужин Явы…Весенний день и золот, и горяч, —Виновных нет: все люди в мире правы!

Январь 1924