Виктор Широков - Иглы мглы

Из книги "ВЕРЕТЕНО СУДЬБЫ"

("Книга". Москва,1989)

Я в комнате один. За окном Кисловодск. Орет какие-то песни радио. И полон виденьями давними мозг, и память усталую душу радует. Я получил сегодня письмо из далекого дома на берегу Камы; ах, если бы сердце могло само побежать и обнять кого хочет руками! Но жизнь безжалостна, жизнь права; она уводит юнцов из-под крова; ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого. Ах, родители, дорогие родители! Вы все старитесь в ожидании. Вам бы спеленать и держать в обители сына, не думая об его желании. А сын меж тем давно повзрослел; у него самого уже дочь совершеннолетняя; никому неизвестен его удел, а вы продолжаете тихо сетовать… Но я не могу по-другому жить, я не желаю по-вашему; меня схватили Москвы этажи золотые слова вынашивать. О прошлом годе я вас навестил, прошел по местам своей юности: о, сколько же нужно душевных сил, чтоб выжить в таежной угрюмости! Я вспоминаю ушедшие дни: как раки, ползли по угорам бараки; как много было хмельной родни и редкий праздник случался без драки. Мой дядя Романов, Устинов — второй, в гудящем застолье куражились часто; не мог я понять своей детской башкой, что это — замена мужицкого счастья. Я слушать песню без слез не могу: "Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу…" Где вы, дядья, со своими заботами? Где ты, любимая бабка моя? Вечно работала через силу. Что получила ты, Бога моя? Снег засыпал твою могилу. Есть ли над ней хоть какой-то крест, хоть бугорочек цел над тобою? небо, российское небо окрест, непередаваемо голубое… Я не забыл твой суровый урок, как не уросить ты просила; и на распятьях случайных дорог жизнь не распяла меня, не сломила. Я, помню, играл в городки и в лапту; за хлебом бегал в какую-то ""зону"" и только недавно понял и чту, какого в детстве хватил озону… Ведь я с рожденья был сослан в места, где выжить было великое благо; где парусом белым манила мечта, плутая в бухтах архипелага ГУЛАГа… Какие плуты встречались в пути, профессиональные архиплуты… И то, что удалось уцелеть, уйти, сбросить с рассудка и сердца путы — чудо! Счастье! И пусть моя дочь сегодня не сетует на неудачи, на то, что отец мало смог превозмочь и нет у него ни машины, ни дачи. Я почти 30 лет "отбыл" там, куда телят не ганивал пресловутый Макар; и весь свой пыл вынес из "заключения" раннего. Иным покажется пафос смешным, каким-то таким надуманным; а мне все горек юности дым, то Сталиным тянет, то Трумэном… ломала, корежила жизнь судьбу; вырос я свилеватым, как пихта; а кто-то про ранние морщины на лбу или заметит, мол, слишком тих ты… Не надо зондировать, я не стих; во мне не угасла заветная фронда; и даже этот изломанный стих гласит, что создатель не просто член фонда. Изыдьте, кричу из последних сил, членистоногие, членисторукие! Пусть в храме останутся те, кто любил, кто вырос под присмотром суровой старухи. И кто не боится, что нынешний смотр выявит нутро и мурло перекрашенное… Утро построит из солнечных сот новые невиданные башни. Не будет больше ужасных зон, зон молчания, зон страха… И одним из самых тяжелых зол будет незнание Чайковского или Баха, затем и живу, и сердце лечу в Кисловодске богатырским нарзаном; затем обратно в Москву полечу, раздумьями века терзаем. Не нужно бояться высоких слов, когда они истиной чувств обеспечены; не нужно дверь закрывать на засов и засыпать беспечно. Сегодня в движении вся страна; ширится зона стыда и страдания; так пусть продлится моя страда, зона радости и рыдания. Жизнь безжалостна, жизнь права; она уводит детей из-под крова; ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

Причудливая цепь ассоциаций:печаль снаружи и любовь внутри;и если чист ты, нечего бояться;садись на место и кино смотри.Текут воспоминания ребенка.Стегает бич взаимных укоризн.Порою рвется старенькая пленка,она длиною с прожитую жизнь.Друзья. Враги. Наставники. Соседи.Ученики. Любовницы. Жена.Те заняты едой, а те — беседой.И всем судьба воздаст свое сполна.Смотрю кино, как будто жизнь листаю.Туман в глазах. Скорей очки протри!Я — не герой, так что же повторяю:"Как грешен я! Мне тоже 43".Зачем страшны мне жалкие угрозыраскрепощенных киногероинь;и псевдоромантические слезыгорьки, как настоящий героин?!Наверно, в том и кроется отвага,чтоб, зная участь, не бросать руляи не спускать перед бедою флага;все вынести и вновь начать с нуля.

Памяти Велимира Хлебникова

Век в имени сияют Римлев;веленья миру выписаны грубо;и до сих пор рыдают нараспево солнце обмороженные губы.Белхлеб, — я говорю — номиллимон;и как года догадкою не мерьте,все так же молод синий небосклони перевертень не боится смерти.Алмаз в родстве с пылающей землей;а трос не должен быть второго сорта;пусть мусор в голове сжигает знойи разумом наполнена реторта.Пускай копыто опыта полно,но Мефистофель промахнется снова;заведено судьбы веретено,зане девиза нет превыше слова.Нам гласных гласность в настоящий мигважнее, чем согласие согласных;поэт — не гид, он производит сдвигв породе горней, что куда опасней.Не реверанса вычурности в том,чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке;и мот словес вернется в отчий доми с модою не раз сыграет в прятки.Пусть видит каждый, кто душой не слеп:сейчас над поэтическим престоломвзошли его навеки молот, серп;и Хлебников нас обступил простором.

Средь тленья, гниенья, распадаприходится строить и жить;а муза сказала: "Не надо,нельзя о дурном говорить!Дружок, веселись до упаду,тяни наслаждения нить…"Но я ей ответил, что надовсегда обо всем говорить.Тянулась больная баллада;баланда успела остыть;вновь шепотом муза: "Не надо,нельзя о дурном говорить.Забудем видения адаи будем друг друга любить…"Но я задолдонил, что надовсегда обо всем говорить.Дыханье устало от смрада;изнанка успела прогнить;а муза твердила: "Не надо,нельзя о дурном говорить.Подумаешь, тоже досада,что вирусам хочется жить…"И хмуро я буркнул, что надовсегда обо всем говорить.Пока нет житья от разладаи есть на свободу запрет;покуда нельзя без докладав чиновный войти кабинет;пока дорогая наградаотнюдь не для лучших венец;покуда не снята осадас наивных и честных сердец.Претит суета и усладаи хочется в голос завытьсреди исполинского стадав обжорстве явившего прыть.И даже средь райского сада,увы, не сумею забыть,что надо, что надо, что надовсегда о больном говорить.

Почему-то ночью стали снитьсярадужные человеко-птицы.Я не раз твердил себе растерянно:"А живет ли человек-растение?"Руша настроенье беззаботное,думал: "Есть ли человек-животное?"Наконец вставал вопрос-итог:"А бывает человеко-бог?Человеко-бык?" Опять по кругугнал сомнений яростную вьюгу.Застревали мысли, как осколки:"Людо-змеи? Человеко-волки?"Сон прогнав, навек лишив покоя,главное во мне проснулось: "КТО я?"

Ежели мы примем за искомоевдруг существованье насекомое,каждая певучая строкастанет стрекотать наверняка.Если окружат нас как флотилиичешуей покрытые рептилии,и тогда стихотворенья токскажет: "Человек не одинок!"Если спросят, что приму охотнеежизнь растения или животного,то отвечу: "Лишь судьбу свою".Тем живу и потому пою

Еще раз очутиться там,где ты забыт и вряд ли нужен,где сломан солнечный вигвами всюду только грязь и лужи.И ты буксуешь каждый мигна старых распрях и обидах;судьбы огромный маховиклишь чередует вдох и выдох.Молчишь. Растерзанный. Нагой.Какой такой причины ради?Бегом отсюда! Ни ногой!Как сам же написал в "Балладе".Возрадуйся, что твой уделдавно решен не земляками;и снежный пепел пролетелшальными чайками вдоль Камы.И пусть снежинки в волосахблеснут фатальной сединою;ты превозмог минутный страхи взмыл над вспененной волною.Надежный старый самолеттебя уносит восвояси;и каждый день, и каждый годнепредсказуем и прекрасен.

Не прекращает время быстрый бег.Шум времени напорист и неистов."За скальпель истины возьмется новый век",не зря писал один из декабристов.Вблизи непросто разглядеть лицо.Оно закрыто грязью иль коростой.Но вот выводит случай на крыльцопод снег и дождь и судит всех по росту.И точные вопросы налетят,как пчелы в час цветения кипрея;и каждая из давешних досадвновь отодвинет тех, кто был хитрее.На место ставит время подлецови освещает истинных героев;тем и затем живем, в конце концов,сердца на компас истины настроив.Поэтому не спится в декабре;спешим в "Икарус", если не в икары;автобус ждем, построившись в каре,свергаем идолов и не боимся Кары.

Андресу Эхину