Живу. Зову. Помню - Виталий Васильевич Бушуев

нас понимали

так же как матери.

Я ещё не проснулся

Я ещё не проснулся.

Меня ещё дрёма стреножит.

День заботами новыми

в небе не вспыхнул пока,

но уже сновиденья пустые

меня не тревожат.

В этот утренний час

я одною тобою богат.

Ты приходишь ко мне в этот час

так прозрачно и зримо,

раскрываешь глаза и уста

мановеньем руки,

и стихи, что всю долгую ночь

меня жгли негасимо,

вырываются в мир неожиданной

гранью строки.

Облегченье моё,

моя боль и моё наслажденье,

Ты приходишь нежданно,

со счастьем меня породня.

Наважденье? Пускай.

Ты – желанное мне наважденье,

как роса по утрам – обещанье хорошего дня

За тобой прихожу и в распахнутый день я.

Бабье лето, это – бабье лето

Бабье лето, это – бабье лето.

Девушки, уж вы не обессудьте,

пусть сегодня в мире все поэты

посвящают женщинам стихи,

тем, кому уже, увы, не двадцать,

чьи давно определились судьбы -

им должны сегодня удаваться

яркие последние штрихи.

Пусть в них чуть побольше позолоты,

чем в листве весеннего расцвета,

смогут одарить они кого-то

добротой своей и красотой.

Ну, а если уж кого полюбят,

сделают богаче всех на свете.

Чем им оплатить за это, люди?

– Только лишь взаимностью простой.

Нет, не брать, дарить они умеют,

видя в этом тоже наслажденье,

Замечал не раз, что чем труднее -

горделивей и прямей их взгляд.

Как они воистину прекрасны,

эти предпоследние мгновенья.

Жаль, что только время им не властно:

бабье лето не вернуть назад.

Славные женщины!

Славные женщины!

Милые дамы!

Бабушки, дочки, подруги и мамы!

Где бы вы ни были:

дома, на службе,

и за столом, у сценической рампы,

к вам обращаю свои дифирамбы,

вам объясняюсь в любви я и в дружбе.

Вы – словно Лотос в руках Гаутамы,

райские птицы Омара Хайяма,

чище, чем воздух весеннего утра

и изощреннее, чем Камасутра,

великолепней, чем злато Приама

(только войны из-за вас нам не надо),

будьте для рыцарей главной наградой,

будьте сестрой Дульсинеи Тобосской

и Галатеей податливей воска,

любвеобильны, умны и упрямы

как героини Шекспировской драмы,

в меру строги, шаловливы, капризны -

радуйте всех обаянием жизни.

Будьте для всех нас

любви отраженьем,

вечным вопросом

и вечным решеньем,

долгим столетьем

и быстрым мгновеньем,

будьте для нас

родником вдохновенья,

чтобы поэты, артисты и барды

славили вечность весеннего марта.

8.03.99 г.

Червона рута

Поля призывно заалели мятой

с надеждою меня приворожить.

А я – всё с краю целины несмятой,

всё не решаюсь через сердце жить.

Всё издали любуюсь красотою

и по обочине, пыля и семеня,

всё не могу соединиться с тою,

что посредине поля ждёт меня,

что тянет мне приветливую руку,

улыбкой обещает счастье дать.

Увы, не я сажал червону руту,

и потому не мне её топтать.

Матери, провожающей детей

Будет так же шар земной кружиться,

высекая искры на бегу.

Но уже не греческая жрица -

будешь ты стоять на берегу,

провожая вдаль не аргонавтов

в плаванье за сказочным руно,

а мальчишек в утреннее завтра.

Им куда конкретно – всё равно,

лишь бы в неизвестное уехать.

Им твоей печали не понять.

Пожелай же, мать, и мне успехов.

Я ещё смогу рюкзак поднять.

Какая сила в русских бабах

Какая сила в русских бабах,

пронёсших на своём горбу

и Лихо, что ломало слабых,

сложивших ручки во гробу,

и беспросветную работу

без отпусков и выходных.

Слезу перешибало потом

и жизнью веяло от них.

Порою прятались в браваду

о бесполезных мужиках

и плакали в себя, как в вату,

на одиноких лежаках.

Старуха, шаркая

Старуха, шаркая,

в пимах на босу ногу

забытой псине

вынесла поесть.

А снегу-то, а снегу, слава богу,

как в прожитых годах её -

не счесть.

И с белизной

старушечьего взгляда

сливаются седые небеса,

И старый пёс

повиливает задом,

и памятью печалятся глаза.

Ты – как нечётное число

Ты – как нечётное число

напополам неразделима.

И утра свет, и ночи зло

в тебе смешалось воедино.

Не могут звёзды без луны,

Не могут горы без долины,

не может море без волны –

и мы с тобой неразделимы.

Я умру на рассвете

Я умру на рассвете

с приближением дня.

Будут птицы на свете

так же петь без меня.

Будут таять туманы

и роситься трава.

Без меня, даже странно,

будет солнце вставать.

Словом «надо» влекомы

будут люди спешить.

Человеческий гомон

без меня будет жить.

Он как реквием вечный

надо мной прозвучит.

Жалко, только, конечно,

голос мой замолчит

в человеческом хоре.

Но, меня заменя,

кто-то новенький вскоре

запоёт за меня.

Но в нетленную землю

уходя на покой,

одного не приемлю –

быть забытым тобой.

Всё имеет свой предел и срок

Всё имеет свой предел и срок.

Но чем ближе край,

тем глубже чувства.

У любви есть высшее искусство -

понимать друг друга между строк.

Портрет любви писали все поэты

Портрет любви писали все поэты,

я тысячи просматривал картин,

но из портретов ни один

не содержал, увы, твои приметы.

Я глаза закрываю

Я глаза закрываю

не оттого, что устал,

а чтобы лучше слышать,

как произносят уста

твоё имя.

Почему я все дни не писал

Почему я все дни не писал

о тебе ни строки -

строги

желанья мои не повторяться.

Бряцать

словами не так уж сложно.

Ложно,

себя будоража,

вытряхивать последнюю каплю,

коплю

которую

как сердцевину самого себя.

Я вижу красоту

Я вижу красоту

закрытыми глазами,

торжественную песнь

в молчаньи уловлю.

Но не могу, увы, обычными словами

я высказать, за что и как

тебя люблю.

Утомлённое Подмосковье

Утомлённое Подмосковье

дремлет, сон на сосняк нахлобучив,

и увядшею жёлтой морковью

дремлют грустные фонари.

Поезд с рельсами говорит,

за дорогу изрядно наскучив,

и свободная ёмкость купе

пухнет