Живу. Зову. Помню - Виталий Васильевич Бушуев
и цветок сохранить я не смог.
Перед женщиной всех поколений
Перед женщиной всех поколений
склоните, склоните колени.
Немного осталось явлений
подобных вселенскому чуду.
Чароит
Сиреневая нежность чароита
не вянет от веснушек-угольков,
они как несмышлёный
рой мальков
толпятся, в грани каменной
зарыты,
зовут меня в сиреневую глубь,
чаруя вездесущностью своею.
Я этим камнем не переболею.
Он жарок,
как огонь
желанных губ.
Берёзы-девчонки
Зелёной зарёю зарделись берёзы,
стыдливо и страстно бросаясь в судьбу.
Им ветер крикливо кидает угрозы,
и рваное небо берёт на испуг,
пытается платьице скомкать девичье,
сорвать, изорвать изумрудную ткань,
чтоб серая голость осталась в наличьи,
а яркую ярость – в ту Тьму-таракань.
Но юность не слушает злых наставлений,
румянец горит на щеках у берёз.
И я, отряхнувшись от буден и лени,
девчонкам стихи на свиданье принёс.
Белоствольные берёзы
Белоствольные берёзы
в белошалевом снегу -
вы стоите словно грёзы
на далёком берегу
Мне до вас не дотянуться,
не обнять девичий стан.
Ни заснуть и ни проснуться
не даёт, не даёт мне ваш дурман.
Зимнее утро
Предрассветная нега
шевельнулась в окне,
свежим набрызгом снега
потянулась ко мне.
Непорочной фатою
чуть коснулась берёз
и, искрясь чистотою,
понавеяла грёз.
А сквозь белую снежность
словно вишни кипень
осторожно и нежно
занимается день.
Он сперва как невеста,
а потом как жена.
Будет что – неизвестно,
а пока – тишина.
Я глажу тело твоё
Я глажу тело твоё,
тёплое
как налитая солнцем вишня.
Мы – вдвоём,
но я – лишний.
Ты замкнута на себя.
Судьба.
Стихи… неосязаемы как утварь
Стихи… неосязаемы как утварь
и бестелесны словно лунный луч.
Они как тайна, спрятанная внутрь,
и где-то мной обронен
нужный ключ.
Утренняя электричка
Огни разжижают утра
сиреневые чернила,
и снежная свежая пудра
искрится в ногах фонарей.
А в утренней электричке
девчонка на грудь уронила
невыспавшуюся косичку
и голову вместе с ней.
Естественно цвести фиалкам
Естественно
цвести фиалкам,
музыке -
накапливаться в гамме,
а женщине -
быть любимой.
Но когда Вы прошли мимо,
солнцу стало ничего не жалко,
и оно превратило
цветы и музыку
в молчаливые камни.
Это – всё, что мне от Вас
осталось.
На женщин надо любоваться сзади
На женщин надо любоваться сзади,
чтобы смущеньем их не обязать
и можно было б формулой Саади
их динамичность тонко описать.
Утро
По осенним полям,
занедужившим серым туманом,
отряхая с себя паутину
оголённых ветвей,
растекается рыжее солнце – подранок,
умывая озябшее утро
горячею кровью своей.
В небе слышится
птиц отлетающих клёкот,
уносящих меня
в своём дружном ряду.
С добрым утром,
хоть ты от меня и далеко.
Вместе с утренним солнцем
к тебе я подранком приду.
Маме
Зависть – это хорошо и плохо,
Мама, я завидую тебе,
на твоих глазах прошла эпоха,
от начала века до «теперь».
В эти годы грозы громыхали,
о победах пели соловьи,
только никогда не отдыхали
руки материнские твои.
И косынки красной
алый отблеск
ты сквозь годы пронести смогла.
Я бы дал тебе медаль «За доблесть»,
за твои несчётные дела.
Но медали нет, а только… дети,
внуки да и правнуки сейчас.
Вместе с ними
ты живёшь на свете
дважды, трижды и в четвёртый раз.
Так живи и хворости не ведай,
жизнь и окружающих любя.
Многие тебе желаю лета,
Мама, с днем рождения тебя.
Я сегодня один
Я сегодня один,
рядом место пустое,
что ж, луна, заходи,
всё-таки будет двое,
ты меня обними,
словно в давнюю молодость
Но попробуй, сними
эту жуткую жёлтость.
Ты нагая – не та,
нет в тебе наслажденья.
Суета, суета…
Жду любовь каждый день я,
но не едет она,
не спешит мне навстречу.
Только эта луна.
Одиночество.
Вечер.
Неправда, что страсти утихли
Неправда, что страсти утихли,
что мы не парим в облаках.
Мне нравятся белые туфли
на стройных женских ногах.
Мне нравятся женские ноги.
Не надо их прятать в штаны.
Отвечу я критикам строгим:
глаза нам на то и даны.
Мне нравятся резвые груди,
что вскинулись встречно ко мне.
Алмаз – он алмаз даже в груде
замызганных грязью камней.
Мне нравятся женские взоры,
когда на себе их ловлю.
Пусть судят меня ревизоры -
без женщин я жизнь не люблю.
Лес, я к тебе на исповедь
Лес, я к тебе на исповедь
пришёл.
С седых ветвей
стряхни остатки спячки,
стряхни с души обиды и болячки,
сотри скорей их в снежный порошок.
Возьму его в ладони -
он растает,
и смоется с души уставшей
стресс,
в ней воцарится истина простая,
как этот умиротворённый лес.
В наши сны загляните
В наши сны загляните,
любимые женщины,
но не очень вините,
увидев там трещины.
Отлюбилось, отмучилось,
отболело, сбылось.
На поверхности вспучилось,
а внутри – улеглось.
И сквозь трещины рваные
суть шипит как змея:
нет, не женщины – главное,
а работа моя.
Перелески. Перекрёстки
Перелески.
Перекрёстки.
Загрустившие берёзки
и рябиновые всплески
проплывают за окном.
Мне знаком
здесь каждый шорох,
каждый штрих,
совокупностью которых
врезан в памяти триптих:
Слева – небо,
одинаково голубое
в любое
время года.
Справа – богатырская тишина
лишена
суеты и мертвечины.
А посреди – первопричина
всякого земного хода -
движение,
пронзительное как звук гобоя
и неразлучное как ощущение
близости жены.
Не утаи себя в пыли
Не утаи
себя в пыли нашей повседневности.
Гнев нести
в себе
и радость прятать от всех -
это нескромность.
Огромность
мира вмещая в сердце,
пусти туда людей.
Или, лучше,
выплесни всё наружу.
Нарушу
оболочку,
в которой я был упрятан
в материнском лоне,
встану в колонне
таких же
душою обнажённых.
О, если бы
