Живу. Зову. Помню - Виталий Васильевич Бушуев
ничтожная в сравненьи с фонарем -
как бриллиант в серебряном кулоне,
ограненный морозным январем.
В ней схожесть есть с едва замерзшей льдиной -
как ярок свет,
как холоден их свет -
нет страсти под сияющей личиной.
О, приходи,
живительный рассвет.
Чистота
Радио врет как всегда о погоде:
дождь обещали,
на улице ж – зной.
Лесом иду,
птицы песней щекотят,
шмель-наркоман увязался за мной,
травы хмельные стоят вдоль дороги,
прошлым величием дух теребя.
Мне б очутиться сейчас на пороге
дома, в котором я встретил тебя,-
я бы напился студеной водою
из родника перламутровых глаз,
рук твоих нежных укрылся фатою -
ты для меня в чистоте сбереглась.
Хочу
Я думал,
что на многое горазд,
и не копил здоровья, мыслей, злата.
Теперь же вот скитаюсь по палатам
в надежде -
будто кто-то силы даст.
Не жди чужого -
пользуйся своим,
в борьбе с самим собой приобретенным.
Я не хочу -
быть просто молодым,
хочу в тебя быть заново влюбленным.
Года твои – жемчужины на нитке
Года твои – жемчужины на нитке.
Чем больше их – тем краше твой наряд
Не прячь крупицы жемчуга в улитке -
пусть на груди твоей они горят,
храня в себе таинственную свежесть
твоих манящих глубиною глаз,
твою неиссякаемую нежность,
невыставляемую напоказ.
Ты вся сродни сокровищу морскому -
чем старше,
тем дороже и ценней,
даруя мне не пряную истому,
а белый свет прозрачности своей.
Чуть-чуть отстранена,
укрывшись в нише
своих переживаний и забот -
ты для меня становишься все ближе,
но все не догоню -
который год.
Сиреневая нежность чароита
Сиреневая нежность чароита,
тепло его веснушек-угольков
мне обнажают даль живых веков,
и глубь природы в камне мне открыта.
Без опасений в эту даль гляжу
и, отрицая право на ошибку,
в ожившем камне часто нахожу
я чью-то чароитную улыбку.
Мы с тобой неравны
Мы с тобой
неравны по возможностям,
мы с тобою
равны по делам.
В этом мире отчаянно-сложностном,
где, казалось бы, правит бедлам,
нашей прихотью, нашим желанием
было двое детей рождены.
А теперь я глотаю реланиум,
чтобы в ауре верной жены
позабыть про житейские трудности,
коротая вдвоем вечера.
Сколько нам еще надобно мудрости,
чтобы «завтра»
равнялось
«вчера»,
чтоб в своей разноликой потенции
наши души в грядущем смогли
сохранить верность той же тенденции -
больше выдать,
чем взять у земли.
На сером фоне
На сером фоне
ветки словно бритвы
сейчас прорежут небо
и…лови
свой первый снег,
как первые молитвы,
как первое признание в любви.
Снег радуется встрече с человеком,
глаза ему восторженно слепя.
Я поздравляю
с новым
первым снегом
Вас
и себя.
Заиндевелые леса
Заиндевелые леса
печальной чистотой облиты,
и тонет в ней моя слеза –
слеза несбывшейся молитвы.
Я так хотел найти звезду,
ту, что за облако заброшена,
познать чужую красоту
лишь взглядом,
взглядом осторожным.
Я так хотел любить ее
беспамятно и бесконечно,
чтоб паутиной бытие
не тронуло дорогу млечную,
любить как тайный идеал,
недосягаемый руками,
чтоб никакой девятый вал
не прикасался к ней губами.
Но вышло все наоборот:
звезда сама скатилась в руки,
втянув меня в водоворот
земных страстей, земной разлуки.
Звезду в руках не удержать,
погасла и заледенела…
Мне остается только ждать -
чего? -
в лесу заиндевелом.
Каросса
Набухла туча черной рванью
и от стыда закат погас,
предгрозовой вечерний час
налит немым очарованьем.
Все – в ожиданье.
Лес зонтом
укрыл свою младую поросль.
А мы опять с тобою порознь,
и где-то значится наш дом.
Он – пуст.
Мы все – поразбежались
по разным нашенским делам,
опущена на окна жалюзь -
нас затянул земной бедлам.
И лишь пред Небом мы в ответе
за то, какими стали дети,
какими стали сами мы
в преддверьи грозовой зимы.
О небо,
ты не мучь вопросом,
скорей грозою разрешись -
молнеобразная Каросса*
дарует нам
иную жизнь.
* Каросса – проявления общего аспекта человечества (см. «Розу мира» Д. Андреева)
Звездность
Наверно, я тебя не понял.
Ты – не томление креста,
что над собой я гордо поднял,
ты – уцелевшая звезда.
Хотя мне недоступны страсти,
что твой поддерживают свет,
он отгоняет все напасти
и красотою полнит цвет.
О, эта звездная фотонность,
что нить гармонии прядет,
заманивая нас в бездонность,
где всяк себя вновь обретет.
08.03.95 г.
Наваждение
В черной рамке мой портрет,
надо мной словесный бред:
он ушел в расцвете лет
и оставил яркий след.
Нет.
Пока еще живой -
буду слушать голос твой
и кидаться с головой
в бурный омут деловой.
Свой бокал я – не допил,
глаз твоих – не долюбил,
замков светлых – не слепил,
песен главных – не сложил.
Жил, живу и буду жить -
будет некогда тужить,
буду с звездами дружить,
этим миром – дорожить.
Нас крутит жизнь
Нас крутит жизнь
подстать земли вращенью,
космическому вторя кораблю.
Мне незачем просить у Вас прощенья:
кого, за что – не знаю,
но… люблю.
Дрожит листва в объятьях Ветродуя
Дрожит листва в объятьях Ветродуя
и сбрасывает наземь желтизну.
Уж больше никого не украду я,
а если…
попытаюсь и рискну.
Мадонны спешат на работу
Мадонны спешат на работу,
забыв про домашний бедлам.
С трудом подавляя зевоту,
они отдаются делам.
И в белом своем облаченьи
они разгоняют хандру.
Я вслед им гляжу с облегченьем,
и хочется жить по-утру.
Я видел женщину (мимолетное)
В этом северном крае
альбиносам назло
мне богиню из рая
лицезреть повезло.
Просмоленая челка,
древнегреческий нос,
и стройна – словно елка,
а глазища – вразнос.
Скулы выдались малость,
чтоб улыбку беречь.
Гнули – но не сломалась
от назойливых встреч.
Никакие другие
оценить не могли
пальцы – струны тугие,
что меня увлекли.
Протянула мне руку
на прощанье она -
по сердечному
