Александр Блок - Русь моя, жизнь моя…

Унижение

В черных сучьях дерев обнаженныхЖелтый зимний закат за окном.(К эшафоту на казнь осужденныхПоведут на закате таком.)

Красный штоф полинялых диванов,Пропыленные кисти портьер…В этой комнате, в звоне стаканов,Купчик, шулер, студент, офицер…

Этих голых рисунков журналаНе людская касалась рука…И рука подлеца нажималаЭту грязную кнопку звонка…

Чу! По мягким коврам прозвенелиШпоры, смех, заглушенный дверьми…Разве дом этот – дом в самом деле?Разве так суждено меж людьми?

Разве рад я сегодняшней встрече?Что ты ликом бела, словно плат?Что в твои обнаженные плечиБьет огромный холодный закат?

Только губы с запекшейся кровьюНа иконе твоей золотой(Разве это мы звали любовью?)Преломились безумной чертой…

В желтом, зимнем, огромном закатеУтонула (так пышно!) кровать…Еще тесно дышать от объятий,Но ты свищешь опять и опять…

Он не весел – твой свист замогильный…Чу! Опять – бормотание шпор…Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,Шлейф твой с кресел ползет на ковер…

Ты смела! Так еще будь бесстрашней!Я – не муж, не жених твой, не друг!Так вонзай же, мой ангел вчерашний,В сердце – острый французский каблук!

Авиатор

Летун отпущен на свободу.Качнув две лопасти свои,Как чудище морское в воду,Скользнул в воздушные струи.

Его винты поют, как струны…Смотри: недрогнувший пилотК слепому солнцу над трибунойСтремит свой винтовой полет…

Уж в вышине недостижимойСияет двигателя медь…Там, еле слышный и незримый,Пропеллер продолжает петь…

Потом – напрасно ищет око:На небе не найдешь следа:В бинокле, вскинутом высоко,Лишь воздух – ясный, как вода…

А здесь, в колеблющемся зное,В курящейся над лугом мгле,Ангары, люди, все земное —Как бы придавлено к земле…

Но снова в золотом тумане,Как будто неземной аккорд…Он близок, миг рукоплесканийИ жалкий мировой рекорд!

Все ниже спуск винтообразный,Все круче лопастей извив,И вдруг… нелепый, безобразныйВ однообразьи перерыв…

И зверь с умолкшими винтамиПовис пугающим углом…Ищи отцветшими глазамиОпоры в воздухе… пустом!

Уж поздно: на траве равниныКрыла измятая дуга…В сплетеньи проволок машиныРука – мертвее рычага…

Зачем ты в небе был, отважный,В свой первый и последний раз?Чтоб львице светской и продажнойПоднять к тебе фиалки глаз?

Или восторг самозабвеньяГубительный изведал ты,Безумно возалкал паденьяИ сам остановил винты?

Иль отравил твой мозг несчастныйГрядущих войн ужасный вид:Ночной летун, во мгле ненастнойЗемле несущий динамит?

Пляски смерти

1

Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!Но надо, надо в общество втираться,Скрывая для карьеры лязг костей…

Живые спят. Мертвец встает из гроба,И в банк идет, и в суд идет, в сенат…Чем ночь белее, тем чернее злоба,И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день трудится над докладом.Присутствие кончается. И вот —Нашептывает он, виляя задом,Сенатору скабрезный анекдот…

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязьюПрохожих, и дома, и прочий вздор…А мертвеца – к другому безобразьюСкрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонныйСпешит мертвец. На нем – изящный фрак.Его дарят улыбкой благосклоннойХозяйка-дура и супруг-дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,Но лязг костей музыкой заглушен…Он крепко жмет приятельские руки —Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очамиС подругою – она, как он, мертва.За их условно-светскими речамиТы слышишь настоящие слова:

«Усталый друг, мне странно в этом зале». —«Усталый друг, могила холодна». —«Уж полночь». – «Да, но вы не приглашалиНа вальс NN. Она в вас влюблена…»

А там – NN уж ищет взором страстнымЕго, его – с волнением в крови…В ее лице, девически прекрасном,Бессмысленный восторг живой любви…

Он шепчет ей незначащие речи,Пленительные для живых слова,И смотрит он, как розовеют плечи,Как на плечо склонилась голова…

И острый яд привычно-светской злостиС нездешней злостью расточает он…«Как он умен! Как он в меня влюблен!»В ее ушах – нездешний, странный звон:То кости лязгают о кости.

2

Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века —Все будет так. Исхода нет.

Умрешь – начнешь опять сначала,И повторится все, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

3

Пустая улица. Один огонь в окне.Еврей-аптекарь охает во сне.

А перед шкапом с надписью Venena,Хозяйственно согнув скрипучие колена,

Скелет, до глаз закутанный плащом,Чего-то ищет, скалясь черным ртом…

Нашел… Но ненароком чем-то звякнул.И череп повернул… Аптекарь крякнул,

Привстал – и на другой свалился бок…А гость меж тем – заветный пузырек

Сует из-под плаща двум женщинам безносымНа улице, под фонарем белесым.

4

Старый, старый сон: из мракаФонари бегут – куда?Там – лишь черная вода,Там – забвенье навсегда.

Тень скользит из-за угла,К ней другая подползла.Плащ распахнут, грудь бела,Алый цвет в петлице фрака.

Тень вторая – стройный латник,Иль невеста от венца?Шлем и перья. Нет лица.Неподвижность мертвеца.

В воротах гремит звонок,Глухо щелкает замок.Переходят за порогПроститутка и развратник…

Воет ветер леденящий,Пусто, тихо и темно.Наверху горит окно.Все равно.

Как свинец, черна вода.В ней – забвенье навсегда.Третий призрак. Ты куда,Ты, из тени в тень скользящий?

5

Вновь богатый зол и рад,Вновь унижен бедный.С кровель каменных громадСмотрит месяц бледный,

Насылает тишину,Оттеняет крутизнуКаменных отвесов,Черноту навесов…

Все бы это было зря,Если б не было царя,Чтоб блюсти законы.

Только не ищи дворца,Добродушного лица,Золотой короны.

Он – с далеких пустырейВ свете редких фонарейПоявляется.

Шея скручена платком,Под дырявым козырькомУлыбается.

«Миры летят. Года летят. Пустая…»

Миры летят. Года летят. ПустаяВселенная глядит в нас мраком глаз.А ты, душа, усталая, глухая,О счастии твердишь, – в который раз?

Что счастие? Вечерние прохладыВ темнеющем саду, в лесной глуши?Иль мрачные порочные усладыВина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,Забвенье, сон и отдых от забот…Очнешься – вновь безумный, неизвестныйИ за сердце хватающий полет…

Вздохнул, глядишь – опасность миновала…Но в этот самый миг – опять толчок!Запущенный куда-то, как попало,Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый,И слушая всегда жужжащий, острый,Не сходим ли с ума мы в смене пестройПридуманных причин, пространств, времен?

Когда ж конец? Назойливому звукуНе станет сил без отдыха внимать…Как страшно все! Как дико! – Дай мне руку,Товарищ, друг! Забудемся опять.

«Осенний вечер был. Под звук дождя…»

Ночь без той, зовут кого Светлым именем: Ленора.

Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянныйРешал все тот же я – мучительный вопрос,Когда в мой кабинет, огромный и туманный,Вошел тот джентльмен. За ним – лохматый пес.

На кресло у огня уселся гость устало,И пес у ног его разлегся на ковер.Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?Пред Гением Судьбы пора смириться, сер».

«Но в старости – возврат и юности, и жара…» —Так начал я… но он настойчиво прервал:«Она – все та ж: Линор безумного Эдгара.Возврата нет. – Еще? Теперь я все сказал».

И странно: жизнь была – восторгом, бурей, адом,А здесь – в вечерний час – с чужим наедине —Под этим деловым, давно спокойным взглядом,Представилась она гораздо проще мне…

Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно.В час горький на меня уставит добрый взор,И лапу жесткую положит на колено,Как будто говорит: Пора смириться, сер.

«Есть игра: осторожно войти…»