Евгений Клячкин - Песни
Улица моя
По булыжной мостовойчиркают копыта.Гром телеги на камнях,щелканье кнута.Здравствуй, улица моя!Думала, забыта?Нет, не скольких ни бывал —лучше, но не та!Милый сердцу уголокЗнаменской и Спасской —не под сению дубрав,угол из камней.Если хоть чему-нибудьсуждено остаться,то вот этому углув памяти моей.
На доме трещина от верха до фундамента,полсотни лет — а ни сошлась, ни разошлась.Он словно склеен этой трещиною намертво,она, как жизнь моя, с ним намертво срослась.
Дядя Паша-инвалид —где ты, дядя Паша?Риторический вопрос —умер ты давно.А вот Нинка расцвела,Нинка — мука наша,но не с нами собраласьНиночка в кино.Мы, конечно, мелкота —нам всего двенадцать.Нинка — девочка тип-топ —ей пятнадцать лет.И, конечно, нам за нейсроду не угнаться…Где ты, Ниночка, теперь?Нет тебя, как нет.
На доме трещина от верха до фундамента,и окна в окна через трехметровый двор.Замки, сарайчики, поленницы — куда уж там!И все венчает перекошенный забор.
Мишка-цыган был черняв —может, и не цыган.Но считался хулигани вообще — шпана.Им пугали пацанов,он сквозь зубы цыкал,желтой фиксою маня —жалко, что одна.Как хотелось нам за нимс девкой в черном платье,под шифонный локотоквзять ее скорей.Двор учил меня всему,и заметим, кстати, —заодно открылось мнето, что я — еврей.
На доме трещина от верха до фундамента —наш двор не тот, и только трещина все та ж.И поднимают меня вверх ступеньки памятина мой четвертый, на последний мой этаж.
Ну а ты как, Витя-шпунт,первый мой учитель?Верка-булочница наспомнит и теперь.И диванчик не шумел —это вы учтите,и не пела поутрув коммуналке дверь.Вспоминать или забыть —в этом нет вопроса:сам себя не обойдешь —плохо ль, хорошо ль.И тем более потомвсе решилось просто —кончен двор, настала жизнь —впрягся и пошел.
На жизни трещины от верха до фундамента,как та, на доме, и никак не зарастут.И мое семечко навеки в ней остается —побеги всюду, корешочки только тут.
7 сентября 1985 — 24 сентября 1987Друзья говорят, что мои песни становятся мудрее. Наверное, так и должно быть. Разные вопросы мы считаем важными в 20, 40 и 50 лет. Сейчас для меня крайне важно видеть в зале думающих, неравнодушных людей, которых волнуют общественные проблемы. Наверное, именно поэтому для меня самая сложная аудитория — подростковая, ведь я апеллирую к социальному опыту слушателя. Тему сострадания я считаю сейчас главной. «Улица моя», «Схема», «Письма римскому другу» — здесь она прослеживается очень четко. Впрочем, деление на «главные» и «неглавные» темы очень условно. Мои песни так же дороги мне, как и мои дети, — ни от одной из них я не откажусь сегодня.
1988, ВладивостокУличная цыганочка
Мой джинсовый, всепогодный,раз в году меняемый —я надел его сегодня —твердый, несминаемый.
Я на Бога уповаюмоего, еврейского,бирочку «левайс» вшиваю —жаловаться не с чего.
Жаловаться нет причины —вот сижу и радуюсь:солнце светит, я — мужчина,и живой — не правда ли?
Поглядишь на вещи шире —и смеяться хочется:все прекрасно в этом мире,когда гордость кончится.
Надо же — пока болтали,в песне зубки режутся.Как там струны на гитаре?День еще продержатся?
Обуваю босоножкина носок нейлоновый —пусть все видят, кто идет:трагик в роли клоуна.
Что-то ведь такое было —ариозо Канио.Ладно, это мы потом,это — на прощание.
Мое место — возле банка,метр-ва-хеци[29] в сторону.Бокер тов[30], мадам-гражданки!Что ж, начнем по-черному.
Аидыше[31] мама,аидыше папа,аидыше братик,аидыше — я.— Подайте, евреи,— в аидыше шляпу.— Аидыше сердцестучит у меня.
Полноправный избиратель —что могу, то делаю.Сколько можете — подайтев ручку мою белую.
Слушаешь? Ну значит — дашь!Никуда не денешься.Вам поет оле хадаш[32] —бросьте в шапку денежку.
16 апреля 1992Утренняя песенка
Я шел — позванивали мышцы,ложилась под ноги земля.А ловко у природы вышло,что создала она меня.
И пешеходам было стыдно:они ведь шли, а я — возник!И это было очевиднокак для меня, так и для них.
И мне хотелось только,чтобы всем было так же хорошо.И тут мне подали автобус,и вот я к двери подошел.
Я не полез — я был уверен,что первый я, раз я — такой…И тут же шмякнулся о дверии получил удар ногой.
Вокруг хрустело и трещало,но знал, но верил я,что интеллектуальное началои здесь, конечно, победит.
Ведь как-никак цари природы,и я уже хотел сказать,что «человек» звучит, мол, гордо —но тут мне сели на глаза…
Я шел — позвякивала мелочь,и не смотрел по сторонам,и почему-то расхотелось,чтоб все глазели на меня.
Я брел на ощупь, будто ночью,зато предельно уяснив:что невозможно в одиночку —то может дружный коллектив!
3–7 февраля 1967Фантазия до начала
Для той, для первой половины,что в девять месяцев длиной,вполне хватило половины.Чтоб опоясать шар земной.
Эпохам диктовались сроки:Семь дней — на рыб, на птиц — три дня.И как бы в книге как бы строки —они составили меня.
Не зная ни труда, ни лени,я невозможно богател.От клетки вплоть до шевеленьявсе было так, как я хотел.
А после — сладкое мученье:сто жизней делались одной.И начиналось воплощенье,и некто становился мной.
Во тьме, но для меня — не черной,без веса, без его оков,упругой стенкой защищенныйот всех ударов и толчков,
я плыл по глади циферблата,для всех — полупрозрачный шар,и как сестра — ручонку брата,мою — секундная нашла.
И плавно двигаясь по сфере(для нас, по кругу — для нее),она вела меня, как фея:чужое — там, здесь — все твое.
И все, что надо знать о мире,включая зубы и слова,во мне уже вскипало, ширясьи ожидая Рождества.
И лучшим, чем вот это время,жизнь — и прекрасна, и нежна,меня вовек не озарила.Но я об этом не узнал.
1 января 1987Фишка № 1
Милая!Чего ты нос повесила?!Всегда с тобой нам веселои никогда — всерьез.Славная!Ведь ты же знаешь: главное —твоя походка плавнаяи мой высокий рост.
Ах, толстая!Иди поближе, нежная!Тебя сейчас небрежно яи пылко обниму —иди, дурашка глупая!Мы оба тупы — ты и я!Мы оба глупы — ты и я.К чему нам философия!
Декабрь 1961Фишка № 2
Я был мальчишка глупенькийи темноту любил.Еще любил я девочеки так-то вот и жил.
Мы встретились с ней вечером —она была смела:губами ли, руками ли —она меня взяла.
Растаял, как конфета, я,влюбился, как дурак.Готов мою неспетуютаскать я на руках.
Насилу дня дождался я —и вот она пришла…Широкая и плоская,как рыба-камбала.
Глаза — как две смородины,а ротик — словно щель.Ой, мама моя, Родина,ой, где моя шинель.
С тех пор — к чертям романтику,знакомлюсь только днем.А если выйдет — вечером,то лишь под фонарем.
Март 1962Фишка № 5