Евгений Клячкин - Песни
Стихи нам дарят красоту…
Стихи нам дарят красоту,сбирая за чертой чертув извилисто-капризнойтекучей нашей жизни.
И без ее высоких черттебя ни ангел и ни чертне сделает поэтом…Но нынче не об этом.
Любовь — вот чудо из чудес!Что наша жизнь, простите,без сияющего чуда?!Но это — не отсюда.
О чем же разговор? О том,как катишь в гору грязный комподтаявшего снега,а в небе — только небо.
И нужен ли кому твой труд?Слова «потомки разберут» —банально-обиходны,а жизнь — она ж проходит.
И вдруг когда-нибудь потомты ощущаешь за плечомуверенные крылья,и нет уже бессилья.
[1976–1977]Страна для евреев
Здесь даже арабы трещат на иврите,здесь флаг с «могендовидом»[25] реет.Здесь нету проблемы антисемитов,но встала проблема евреев.
Я каждое утро влипаю в газету:ну что там Шимоны, Шамиры?Все делят портфели? А их уже нету?Так где они, ваши квартиры?
Мы знаем про то, как вы сильно нас ждали, —листовки, газеты, брошюрыпро это шумели-кричали-шептали,кружась над Россиею хмурой.
Ну вот мы и здесь. Солнце южное греет,и что же увидели все мы?Страна для евреев — ей не до евреев.У них есть другие проблемы!
Теперь вот Шамир выдвигает Шарона —мы слышим восторженный лепет.А кнессет — тут голубь, там ястреб, ворона,и всяк свое гнездышко лепит.
Ребята, очнитесь! Вопрос не в квартирахи даже не в нас, если глубже.В стране для евреев, единственной в мире,не может быть хуже и лучше.
Жить можно богато, и жить можно сносно,но сносно должно быть любому!Покой и уверенность — корень вопроса.Без них нет понятия «дома».
Россия еврею — не мать, как ни горько.Но шли мы, а не уползали.И нас выпрямляла и двигала гордостьза маленький гордый Израиль.
Сносить униженье в Америке сытойнезваным гостям — неизбежно.Но дома, в Израиле, с сердцем открытымоно убивает надежды.
Пройдите в любые мерказы, мисрады[26]!Рав[27] Перец, не бойтесь, пройдите!Мы вас там не тронем, хотя было б надо!Но больше про это не врите.
Я сам бен-Ицхак[28] и спрошу у Ицхака —у главного, ради примера:«Премьерство — ваш бог? А все прочее — как-то?Тогда вам не место в премьерах!»
Пора закруглять и, возможно, скорее.Скажу напоследок неслабо:в стране для евреев — сначала евреи!А после — весь мир. И арабы.
6-16 июля 1990Страшные частушки
Ты чего стоишь, качаясь,тонкая рябина?А наши славные войска —от Праги до Берлина.
Правильно, правильно,совершенно верно!Правильно, правильно,совершенно верно!
Нас не трогай — мы не тронем,тронешь — спуску не дадим!Недобитые евреиподорвут социализм.
Правильно, правильно,совершенно верно!Правильно, правильно,совершенно верно!
Над Россией небо сине,а над Прагой — черное.Наши соколы летят —чехи смотрят в сторону.
Правильно, правильно,совершенно верно!Правильно, правильно,совершенно верно!
Комсомолочку моюна завод отправлю.А сам я в армию пойдуи страну прославлю.
Правильно, правильно,совершенно верно!Правильно, правильно,совершенно верно!
Ехал грека через реку,ехал строить Парфенон.Но пришли туда узбеки,и теперь разрушен он.
Правильно, правильно,совершенно верно!Правильно, правильно,совершенно верно!
Надо мною — синий шелк,а подо мною — бархат.Если где и хорошо,так только в нашей партии.
Правильно, правильно,совершенно верно!Правильно, правильно,совершенно верно!
23 августа 1968Суходольские страдания
Нынче холодно, ребяты,нынче дождик сыплется.Третьи сутки льет, проклятый, —все дрожит и зыблется.
Говорить вообще не стоит —если только матерно.Но моральные устоинадо пересматривать.
То да се — друзья, мол, жены —к черту опасения.Тут уж, братцы, не измена —тут уже спасение.
И в промозглом одеялекто там с ходу врубится:баба в духе Модильяниили в духе Рубенса.
Так хватай ее в охапкуи твори художества.Вот и все. Позвольте лапку.Мол, гуд бай. До дождичка.
Мы штормовки надевали,говорили глупости.Ох, подвел нас Модильяни,и кто бы ждал от Рубенса.
Все пройдет. Свернем палаткиРастечемся в улицы.Жизнь пойдет своим порядком.Этот дождь забудется.
Вдруг звонок зимою грянет.Кто-то спросит с ужасом:«Братцы, кто здесь Модильяни?Вам привет от Рубенса».
Эх, как пелось — так бы грелось!А пока мы мокрые.В нашем теле отсыреломнаши кости чмокают.
Все уже вообразили —так шагни отчаявшись.Нет, я твердый, хоть и синий —так и не решаемся.
17–18 августа 1987Схема
Нам было по восемнадцать,и схема сложилась полностью.Тут я остановилсяи бросил: «Ну что ж, прощай!»Мы оба были гимнасты.Занятия кончались в полночь.Стояли мы у развилки,и свет лежал на плащах.
Я жестко добавил: «Хватити вздохов, и слез комедий!»Я был непонятно резок,загадочно гневен был,потом развернулся крутои поступью мерно-медной,с утроенным как бы весом,двенадцать шагов отбил.
И словно труба пропела,едва только я услышаллетящий за мной вдогонкузнакомый стук каблучков.(О сладостный яд победы!Ты вроде летишь все выше,но падая! И вся тонкость —что именно в грязь ничком!)
Но мало мне и победы!Признания пораженьяя требую! (Чем ты мельче,тем больше требуешь ты.)И через плечо — по схеме:«Ну что тебе?» — с раздраженьем.И схема туза мне мечет:«Не буду больше. Прости».
— Чего ты больше не будешь?— Не знаю. Всего, что хочешь.Ну, если так, то, наверно,прощенья момент настал.И плащ мой ее вбирает,и только трясутся плечи,и схему закономерновенчает хеппи-финал…
…Но как-то теряет ценузаконное ликованье,когда, словно преступленье,взросло оно на стыде.И я ненавижу схемы,и эта, что перед вами,и первою, и последнейосталась в моей судьбе.
Противно, когда по схемелюдей обзывают «массы»,и лозунги по макушкампощелкивают кнутом.Но, жизнь проведя со всеми,в любом человеке мастеравижу я, а не пешку,и, верно, умру на том.
В упор я не вижу «массы»,но есть Человек и Мастер!На том я стою полвека,и значит — умру на том.
15 октября — 5 ноября 1987Впервые я пел шести лет от роду в госпитале в блокадном Ленинграде. С тех пор сохранил почти физическое ощущение хрупкости и ранимости человека, понимание необходимости бережного и уважительного отношения к каждой человеческой личности.
Меня возмущает, когда в песне, в жизни не замечают одного, отдельно взятого человека. Для меня не существует «массы трудящихся», но есть Человек и Мастер. Об этом моя последняя песня «Схема».
1988, СаратовСын века
