Велимир Хлебников - Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены

Окончим бал Смерти, господа! Я устала. Я сяду.

Мы летели, мы дышали,И на теле эти шали,Точно птицы, пав на снег,Подымая нас на смех,Знали, есть обед из нег.Вот. Тот мот, –Кто-то, что лучшеЗа гробом чарующей тучи.

Берет соломинку и пьет вишневый сок из стеклянного стакана. 12 гостей делают то же. Длинный стол, крытый белым. В стаканах красное, темное. У некоторых черепов черные губы.

Барышня Смерть (сосет красную сладкую воду; в губах ее соломинка золотистая, узкая). Мне дайте голову Олега, – мой милый, храбрый мальчик (Пьет и задумывается). Эй! Дайте лед! (Зевает). Эй! белые чары! К ужину, господа! (Медленно встает и уходит в дверь). Мне показалось, – там у дверей стоит этот мальчик.

Медленно снимает с соломинки чехол. И в белом вся бродит с хлыстом среди гостей. Укротительница среди своих зверей. Чаши – с глиняно-желтыми надбровными дугами и серыми скулами – около гостей. Стук в двери.

Барышня Смерть.

Кто там, кто там в этот час?Кто прильнул сюда, примчась?

Дружок, отворите двери – вам ближе; а вы передайте мой хлыст – он там.

Так безумен и неистов,Кто стучится в темный выстав?На горящее окноЕго бурей принесло?

Голос. Эй! Отворите!

Барышня Смерть.

Он сюда стучит опять,Он сюда вошел, скользя.Нас всего… Четыре, пять…Он – тринадцатый, нельзя!Иль немой сказал: «Агу»,Иль он молвил: «Не могу»,Он вошел и стал под притолкой.Милый, милый, его вытолкай.

Вошедший.

Эй! Торговка смертью!Я не читал про город Глупов,Но я вижу много бледных трупов.Они милы, они милы,В когтях смеющейся плутовки,Их губы – скорые винтовки,Но лица их – мелы, мелы.

Они молчат, они умерли, как огонь, брошенный на снег, и лица их белы, как пятно мела на стене. Да, это харчевня мертвых гуляк. Вот куда я попал. Я также хочу быть сытым всем, чем здесь сыты эти белые, эти меловые у стен. Некоторые из них еще шевелятся: так мухи умирают на цветке – лениво и с неохотой.

Слушай! (Сгибая шашку). Я, тринадцатый, тоже хочу пива мертвых. Мне нравится моя греза.

Приходит сон: одни ложатся и шепчут «няня», другие – «братец» и что-то бормочут и ворчат.

Слушай! Я требую пива мертвых: его напились эти белые, эти меловые у стен. Струятся, как оплывшая свеча, их одежды, и у всех пол-ореха в руках.

Эй! Я приказываю!

Барышня Смерть. Слушаю, барин; да как же это сделать, стакана нет свободного?

Вошедший. Это не мое дело. Я приказал, я покупаю в харчевне мертвецов глоток кубка смерти.

Барышня Смерть. Ах ты, напасть какая! На рынок, что ли, пойти?

Вошедший. Ни снежинки совета и помощи.

Барышня Смерть. Уж очень ты подозрительный человек – вот что, верно говорю.

Вошедший. Да, или ты лишаешься права торговли смертью навсегда и повсюду.

Барышня Смерть. Вот какой строгий. (Надевает платочек). И вправду беда. Ну, чего смотришь, проклятый? В харчевне мертвецов нельзя пить чужими стаканами.

Среди мертвецов некоторое оживление, и у некоторых за меловой маской – огонь живых. Они шевелятся концами бровей, рта.

Барышня Смерть (берет хлыст). Назад, проклятые! Назад, в смерть! (Щелкает хлыстом). На кого теперь их оставлю? Сидите смирно (Уходит).

Двенадцать, которые прилипли к стенам, как скамья мертвых, оживают; некоторые зажигают спички: «Позвольте прикурить» – «Благодарю вас». Другие сладко позевывают, потягиваясь: «Ох-хо-хо!»

Барышня Смерть. Нет дома соседки. А здесь все повскакали. Уйди ты! что надо? Еще зарубит.

Тринадцатый. У меня ни капли сострадания. Я весь из жестокости.

Барышня Смерть (перебегает к двенадцати и усаживает их). Сидите, ястребы! Голову я потеряла.

Тринадцатый. Я, тринадцатый, спрашиваю – голова пустая?

Барышня Смерть. Пустая, как стакан.

Тринадцатый. Вот и стакан для меня! Дай твою голову.

Барышня Смерть. Вот не соображу, что делать; будь полная, знала бы.

Тринадцатый. Идет? – Ставка на глупость смерти.

Барышня Смерть. Идет.

Тринадцатый. Ты стояла когда-то на доске среди умных изящных врачей, и проволока проходила кости и выходила в руку, в паутине, а череп покрыт надписями латыни. Ну?

Барышня Смерть (потупившись). Да. Нас было три на цепи.

Тринадцатый. Отвинти свой череп. Довольно! Чаша тринадцатого гостя. А вместо него возьми мой носовой платок. Он еще не очень грязен и надушен (разворачивает).

Барышня Смерть. Повелитель! Ты ужаснее, чем Разин. Хорошо. А нижнюю челюсть оставь мне. На что тебе она? (Закидывает косы и отвинчивает череп, передает ему). Не обессудь, родимой.

Тринадцатый (передает носовой платок). Не обессудь, родная.

Барышня Смерть. С носовым платком плохо видно. Сам налей себе. В черном бочонке, в черном твоя вода. Слушай! не обмани меня! Как женщина, когда ее ведут в застенок, обнимает ноги палача, так я обнимаю и целую твои. Я ослепла. Я не вижу. Мой череп у тебя, у силача.

Тринадцатый. В первый раз в жизни я очень тронут таким добросердечным раскаянием. Смерть валяется в ногах у меня.

Двенадцать посетителей. Ты не обманешь, но мы обманем; мы, невольники у стены, в глазах у которых скоро будет по государству червей, мы заклинаем: обмани!

Барышня Смерть. Я не увижу ни букашек, ни пира в харчевне: горе мне, я слепа, я обнимаю ноги – ты хотел, угрожал, требовал квас мертвых. Он в бочонке, а мой в голубом. Не перемешай их. Смотри: дочь могил – как березовый веник у твоих ног – молит и заклинает. А если ты маятник между «да» и «нет», – то имей сердце!

Тринадцатый. Ты сама нальешь напитки.

Барышня Смерть. Но где мой череп? Где глаза? Слушай, я знаю, ты победил (Ищет голову). Что теперь мне подскажет мой носовой платок? – ничего! Я победила или умираю? (Вскакивает). Больше свиста свирелей из берцовых костей человека! Треска позвонков! ^Ударов в тазы! Больше лютней из узких мизинцев! Вы, двенадцать, вы хитро перешептываетесь. Среди вас я бродила с хлыстом. Теперь тоже не растерзаете меня. Прочь! Прочь!

О, черепа, играйте в лютни!О, кости, бейте в балалайки!

Я налью две чаши – жизни и смерти – и сделаюсь иной, невкусной, беленой у дороги. Теперь выбирай.

Тринадцатый. Сама выбери.

Барышня Смерть. Я слепа.

Тринадцатый. Поэтому и выбери.

Барышня Смерть. Я пью, – ужасный вкус. Я падаю и засыпаю. Это зовется ошибкой барышни Смерти. Я умираю (Падает на подушки).

Двенадцать оживают толчками по мере ее умирания. Веселый пир освобожденных.

Барышня Смерть (подымая голову). Дайте мне «Ошибку г-жи Смерти» (Перелистывает ее). Я все доиграла (Вскакивает с места) и могу присоединиться к вам. Здравствуйте, господа!

23 ноября 1913

Боги*

Туда, туда,

Где Изанаги

Читала моногатари Перуну,

А Эрот сел на колена Шанг-ти,

И седой хохол на лысой голове бога

Походит на ком снега, на снег,

Где Амур целует Маа Эму,

А Тиен беседует с Индрой,

Где Юнона и Цинтекуатль

Смотрят Корреджио

И восхищены Мурильо,

Где Ункулункулу и Тор

Играют мирно в шахматы,

Облокотись на руку,

И Хокусаем восхищена Астарта, –

Туда, туда!

Где Ункулункулу – бревно с глазами удивленной рыбы. Их выковырял и нацарапал нож. Прямое жестокое бревно и кольца нацарапанных глаз.

Тиен – старик, с лысым черепом, с пушистыми кустиками над ушами, точно притаились два зайца. Его узкие косые глаза похожи на повешенных за хвостики птичек.

А Маа Эму – морская дикарка, с темными глазами цвета морского вечера, могучая богиня, рыбачка дикарка, прижимающая к груди морского соменка.

Шанг-ти – седой бородач, спотыкающийся в своей бороде.

Индра – могучая дева с зарей облаков на волосах. В черном поясе лесных цветов на теле.