Тарас Шевченко - Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Яготин

11 ноября 1843

Души ваши очистивше в послушании истины духом, в братолюбии нелицемерно, от чиста сердца друг друга любите прилежно: порождеии не от семени нетленна, но не нетленна, словом живаго бога и пребывающего вовеки. Зане всяка плоть, яко трава, и всяка слава человеча, яко цвет травный: изеше трава и цвет ея отпаде. Глагол же господень пребывает вовеки. Се же есть глагол, благовествованный в вас.

Двенадцать приборов на круглом столе,Двенадцать бокалов высоких стоят;И час уж проходит,Никто не приходит;Должно быть, друзьямиЗабыты они.

Они не забыты, — в урочную пору,Обет исполняя, друзья собралисьИ «вечную память» пропели собором,Отправили тризну — и все разошлись.Двенадцать их было; все молоды были,Прекрасны и сильны; в прошедшем годуНаилучшего друга они схоронилиИ другу поминки в тот день учредили,Пока на свиданье к нему не сойдут.«Счастливое братство! Единство любовиПочтили вы свято на грешной земле;Сходитеся, други, как ныне сошлись,Сходитеся долго и песнею новойВоспойте свободу на рабской земле!»

Благословен твой малый путь,Пришелец убогий, неизвестный!

Ты силой господа чудеснойВозмог в сердца людей вдохнутьОгонь любви, огонь небесный.Благословен! Ты божью волюКороткой жизнью освятил;В юдоли рабства радость волиБезмолвно ты провозгласил.Когда брат брата алчет крови —Ты сочетал любовь в чужих;Свободу людям — в братстве ихТы проявил великим словом:Ты миру мир благовестил;И, отходя, благословилСвободу мысли, дух любови!Душа избранная, зачемТы мало так у нас гостила?Тебе здесь тесно, трудно было!Но ты любила здешний плен,Ты, непорочная, взирала,Скорбя, на суетных людей.Но ангела недоставалоУ вечного царя царей;И ты на небе в вечной славеУ трона божия стоишь,На мир наш, темный и лукавый,С тоской невинною глядишь.Благоговею пред тобою,В безмолвном трепете дивлюсь;Молюсь тоскующей душою,Как перед ангелом молюсь!Сниди, пошли мне исцеленье!Внуши, навей на хладный умХоть мало светлых, чистых дум;Хоть на единое мгновеньеТемницу сердца озариИ мрак строптивых помышленийИ разгони и усмири.Правдиво, тихими речами,Ты расскажи мне все своеЗемное благо-житиеИ научи владеть сердцамиЛюдей кичливых и своим,Уже растленным, уже злым…Скажи мне тайное ученьеЛюбить гордящихся людейИ речью кроткой и смиреньемСмягчать народных палачей,Да провещаю гимн пророчий,И долу правду низведу,И погасающие очиБез страха к небу возведу.И в этот час последней мукиПошли мне истинных друзейСложить хладеющие рукиИ бескорыстия елейПролить из дружеских очей.Благословлю мои страданья,Отрадно смерти улыбнусьИ к вечной жизни с упованьемК тебе на небо вознесусь.

Благословен твой малый путь,Пришелец неславленный, чудесный!

В семье убогой, неизвестнойОн вырастал; и жизни труд,Как сирота, он встретил рано;Упреки злые встретил онЗа хлеб насущный… В сердце рануЗмея прогрызла… Детский сонИсчез, как голубь боязливый;Тоска, как вор, нетерпеливоВ разбитом сердце притаясь,Губами жадными впиласьИ кровь невинную сосала…Душа рвалась, душа рыдала,Просила воли… ум горел,В крови гордыня клокотала…Он трепетал… он цепенел…Рука, сжимаяся, дрожала…О, если бы мог он шар земнойСхватить озлобленной рукойСо всеми гадами земными;Схватить, измять и бросить в ад!..Он был бы счастлив, был бы рад.Он хохотал, как демон лютый,И длилась страшная минута,И мир пылал со всех сторон;Рыдал, немел он в исступленье,Душа терзалась страшным сном;Душа мертвела, — а кругомЗемля, господнее творенье,В зеленой ризе и цветах,Весну встречая, ликовала.Душа отрадно пробуждалась,И пробудилась… Он в слезахУпал и землю лобызает,Как перси матери родной!..Он снова чистый ангел рая,И на земле он всем чужой.Взглянул на небо: «О, как ясно,Как упоительно-прекрасно!О, как там вольно будет мне!..»И очи в чудном полуснеНа свод небесный устремляетИ в беспредельной глубинеДушой невинной утопает.

По высоте святой, широкойПлаточком белым, одинока,Прозрачна тучка вдаль плывет.«Ах, тучка, тучка, кто несетТебя так плавно, так высоко?Ты что такое? И зачемТак пышно, мило нарядилась?Куда ты послана и кем?…»И тучка тихо растопиласьНа небе светлом. Взор унылыйОн опустил на темный лес…«А где край света, край небес,Концы земли?…» И вздох глубокий,Не детский вздох, он испустил;Как будто в сердце одинокомНадежду он похоронил.

В ком веры нет — надежды нет!Надежда — бог, а вера — свет.

«Не погасай, мое светило!Туман душевный разгоняй,Живи меня твоею силойИ путь тернистый, путь унылыйНебесным светом озаряй.Пошли на ум твою святыню,Святым наитием напой,Да провещаю благостыню,Что заповедана тобой!..»

Надежды он не схоронил,Воспрянул дух, как голубь горний,И мрак сердечный, мрак юдольныйНебесным светом озарил;Пошел искать он в жизни доли,Уже прошел родное поле.Уже скрывалося село…Чего-то жаль внезапно стало,Слеза ресницы пробивала,Сжималось сердце и рвалось.Чего-то жаль нам в прошлом нашем,И что-то есть в земле родной…Но он бедняк, он всем не свойИ тут и там. Планета наша,Прекрасный мир наш, рай земной,Во всех концах ему — чужой.

Припал он молча к персти милойИ, как родную, лобызал,Рыдая, тихо и унылоНа путь молитву прочитал…И твердой, вольною стопоюПошел… и скрылся за горою.За рубежом родной земли,Скитаясь нищим, сиротою,Какие слезы не лились!Какой ужасною ценоюУму познания купилИ девство сердца сохранил.

Без малодушной укоризныПройти мытарства трудной жизни,Измерить пропасти страстей,Понять на деле жизнь людей,Прочесть все черные страницы,Все беззаконные дела…И сохранить полет орлаИ сердце чистой голубицы!Се человек!.. Без крова жить(Сирот и солнышко не греет),Людей изведать — и любить!Незлобным сердцем сожалеяО недостойных их делахИ не кощунствуя впотьмах,Как царь ума. Убогим, нищим,Из-за куска насущной пищиГлупцу могучему годить,И мыслить, чувствовать и жить!..Вот драма страшная, святая!..И он прошел ее, рыдая,Ее он строго разыгралБез слова; он не толковалСвоих вседневных приключений,Как назидательный роман;Не раскрывал сердечных ран,И тьму различных сновиденийИ байронический туманОн не пускал; толпой ничтожнойСвоих друзей не поносил;Чинов и власти не казнил,Как N., глашатай осторожный,И тот, кто мыслит без концаО мыслях Канта, Галилея,Космополита-мудреца,И судит люди, не жалеяРодного брата и отца;Тот лжепророк! Его сужденья —Полуидеи, полувздор!..

Провидя жизни назначенье,Великий божий приговор,В самопытливом размышленьеОн подымал слезящий взорНа красоты святой природы.«Как все согласно!» — он шепталИ край родной воспоминал;У бога правды и свободыВсему живущему молилИ кроткой мыслию следилДела минувшие народов,Дела страны своей родной,И горько плакал…«О святая! Святая родина моя!Чем помогу тебе, рыдая?И ты закована и я.Великим словом божью волюСказать тиранам — не поймут!И на родном прекрасном полеПророка каменьем побьют!Сотрут высокие могилыИ понесут их словом зла!Тебя убили, раздавили;И славословить запретилиТвои великие дела!О боже! Сильный и правдивый!Тебе возможны чудеса.Исполни славой небесаИ сотвори святое диво:Воскреснуть мертвым повели,Благослови всесильным словомНа подвиг новый и суровый,На искупление земли,Земли поруганной, забытой,Чистейшей кровию политой,Когда-то счастливой земли».Как тучи, мысли расходились,И слезы капали, как дождь!..

Блажен тот на свете, кто малую долю,Кроху от трапезы волен уделитьГолодному брату и злобного волюХоть властью суровой возмог укротить!Блажен и свободен! но тот, кто не оком,А смотрит душою на козни людейИ может лишь плакать в тоске одинокой —О боже правдивый, лиши ты очей!..Твои горы, твое море,Все красы природы Не искупят его горя,Не дадут свободы.И он, страдалец жизни краткой,Все видел, чувствовал и жил,Людей, изведавши, любилИ тосковал о них украдкой.Его и люди полюбили[12],И он их братиями звал;Нашел друзей и тайной силойК себе друзей причаровал;Между друзьями молодымиПорой задумчивый… поройКак волхв, вещатель молодой,Речами звучными, живымиДрузей внезапно изумлял;И силу дружбы между ними,Благословляя, укреплял.Он говорил, что общее благоДолжно любовию купить;И с благородною отвагойСтать за народ и зло казнить.Он говорил, что праздник жизни,Великий праздник, божий дар,Должно пожертвовать отчизне,Должно поставить под удар.Он говорил о страсти нежной;Он тихо, грустно говорил —И умолкал!.. В тоске мятежнойИз-за стола он выходилИ горько плакал. Грусти тайной,Тоски глубокой, не случайной,Ни с кем страдалец не делил.Друзья любили всей душоюЕго, как кровного; но онНепостижимою тоскоюБыл постоянно удручен,И между ними вольной речьюОн пламенел. Но меж гостей,Когда при тысяче огнейМелькали мраморные плечи,О чем-то тяжко он вздыхалИ думой мрачною леталВ стране родной, в стране прекрасной,Там, где никто его не ждал,Никто об нем не вспоминал,Ни о судьбе его неясной.И думал он: «Зачем я тут?И что мне делать между ними?Они все пляшут и поют,Они родня между родными,Они все равны меж собой.А я!..» И тихо он выходит,Идет, задумавшись, домой;Никто из дому не выходитЕго встречать; никто не ждет,Везде один… тоска, томленье!..И светлый праздник ВоскресеньяТоску сторичную несет.И вянет он, вянет, как в поле былина.Тоскою томимый в чужой стороне;И вянет он молча… Какая кручинаЗапала в сердечной его глубине?«О, горе мне, горе! Зачем я покинулНевинности счастье, родную страну?Зачем я скитался, чего я достигнул?Утехи познаний?… Кляну их, кляну!Они-то мне, черви, мой ум источили,С моим тихим счастьем они разлучили!Кому я тоску и любовь расскажу?Кому сердца раны в слезах покажу?Здесь нету мне пары, я нищий меж ними,Я бедный поденщик, работник простой;Что дам я подруге моими мечтами?Любовь… Ах, любови, любови одной!С нее на три века, на вечность бы стало!В своих бы объятьях ее растопил!О, как бы я нежно, как нежно любил!»И крупные слезы, как искры, низались,И бледные щеки и слабую грудьРосили и сохли. «О, дайте вздохнуть,Разбейте мне череп и грудь разорвите,Там черви, там змеи, — на волю пустите!О, дайте мне тихо, навеки заснуть!»

Страдал несчастный сиротаВдали от родины счастливойИ ждал конца нетерпеливо.Его любимая мечта —Полезным быть родному краю, —Как цвет, с ним вместе увядает!Страдал он. Жизни пустотаПред ним могилой раскрывалась;Приязни братской было мало,Не грела теплота друзей:Небесных солнечных лучейДуша парящая алкала.Огня любви, что бог зажегВ стыдливом сердце голубиномНевинной женщины, где б могПолет превыспренный, орлиныйОстановить и съединитьПожар любви, любви невинной;Кого бы мог он приютитьВ светлице сердца и рассудка,Как беззащитную голубку,От жизни горестей укрыть;И к персям юным, изнывая,Главой усталою прильнуть;И, цепенея и рыдая,На лоне жизни, лоне рая,Хотя минуту отдохнуть.В ее очах, в ее томленьеИ ум и душу утопить,И сердце в сердце растопить,И утонуть в самозабвенье.

Но было некого любить;Сочетаваться не с кем было;А сердце плакало и ныло,И замирало в пустоте.Его тоскующей мечтеВ грядущем что-то открывалось,И в беспредельной высотеСвятое небо улыбалось.Как воску ярого свеча,Он таял тихо, молчаливо,И на задумчивых очахТуман ложился. Взор стыдливыйНа нем красавица поройПокоя, тайно волновалась;И симпатической красойУкрадкой долго любовалась.И может, многие грустилиСердца девичие о нем,Но тайной волей, высшей силойПуть одинокий до могилыНа камнях острых проведен.Изнемогал он, грудь болела,Темнели очи, за крестомГраница вечности чернелаВ пространстве мрачном и пустом.Уже в постеле предмогильнойЛежит он тих, и — гаснет свет.Друзей тоскующий советТревожит дух его бессильный.Поочередно ночевалиУ друга верные друзья;И всякий вечер собираласьЕго прекрасная семья.В последний вечер собралисяВокруг предсмертного одраИ просидели до утра.Уже рассвет смыкал ресницы,Друзей унылых сон клонил,И он внезапно оживилИх грустный сон огнем бывалымПоследних пламенных речей;И други друга утешали,Что через семь иль восемь днейОн будет петь между друзей.«Не пропою вам песни новойО славе родины моей.Сложите вы псалом суровыйПро сонм народных палачей;И вольным гимном помянитеПредтечу, друга своего.И за грехи… грехи егоУсердно богу помолитесь…И «со святыми упокой»Пропойте, други, надо мной!»

Друзья вокруг его стояли,Он отходил, они рыдали,Как дети… Тихо он вздыхал,Вздохнул, вздохнул… Его не стало!И мир пророка потерял,И слава сына потеряла.

Печально други понеслиНаутро в церковь гроб дубовый,Рыдая, предали землиОстатки друга; и лавровыйВенок зеленый, молодойСлезами дружбы оросилиИ на могиле положили;И «со святыми упокой»Запели тихо и уныло.

В трактире за круглым, за братским столомУж под вечер други сидели кругом:Печально и тихо двенадцать сидело:Их сердце одною тоскою болело.Печальная тризна, печальны друзья!..Ах, тризну такую отправил и я.

Согласьем общим положили,Чтобы каждый год был стол накрытВ день смерти друга; чтоб забытНе мог быть друг за их могилой.И всякий год они сходилисьВ день смерти друга поминать.

Уж многих стало не видать:Приборы каждый год пустели,Друзья все больше сиротели —И вот, один уж, сколько лет,К пустым приборам на обедСтарик печальный приезжает;Печаль и радость юных летОдин, грустя, воспоминает.Сидит он долго; мрачен, тих,И поджидает: «Нет ли братаХоть одного еще в живых?»И, одинокий, в путь обратныйИдет он молча… И теперь,Где круглый стол стоит накрытый,Тихонько отворилась дверь,И брат, что временем забытый,Вошел согбенный!.. Грустно онОкинул стол потухшим взоромИ молвил с дружеским укором:«Лентяи! Видишь, как законСвященный братский исполняют!Вот и сегодня не пришли,Как будто за море ушли!»И слезы молча утирает,Садясь за братский круглый стол.«Хоть бы один тебе пришел!»Старик сидит и поджидает…

Проходит час, прошел другой,Уж старику пора домой.Старик встает. «Да, изменили!Послушай, выпей, брат, вино, —Сказал слуге он, — все равноЯ не могу; прошло, что было,Да поминай за упокой;А мне пора уже — домой!»И слезы снова покатились.Слуга вино, дивяся, выпил.«Дай шляпу мне… какая леньИдти домой!..» — и тихо вышел.

И через год в урочный деньДвенадцать приборов на круглом столе,Двенадцать бокалов высоких стоят.И день уж проходит,Никто не приходит, —Навеки, навеки забыты они.

[Яготин, 1843]