Владимир Набоков - Стихотворения

154. ДВИЖЕНЬЕ{*}

Искусственное тел передвиженье —вот разума древнейшая любовь,и в этом жадно ищет отраженьяпод кожею кружащаяся кровь.

Чу! По мосту над бешеною безднойчудовище с зарницей на хребтекак бы грозой неистово-железнойпроносится в гремящей темноте.

И, чуя, как добычу, берег дальний, —стоокие, — по морокам морейплывут и плещут музыкою бальнойчертоги исполинских кораблей.

Наклон, оправданное вычисленье,да четкий, повторяющийся взрыв —и вот оно, Дедала сновиденье,взлетает, крылья струнные раскрыв.

155. ТЕЛЕГРАФНЫЕ СТОЛБЫ{*}

Столбов однообразных придорожныхфарфоровые бубенцы и шестьгудящих струн.                    Скользит за вестью весть —шум голосов бесчисленных, тревожныхи жалобных, скользит из края в край.

И ты — на бледной полосе дороги,ты, странник загорелый, босоногий,замедли шаг и с ветром замирай,внимая проплывающему пенью.

Гудит, гудит уныние равнин,И каждый столб ложится длинной тенью,        и путь далек, и ты один…

156. КАШТАНЫ{*}

Цветущие каштаны, словно храмыоткрытые, сияют вдоль реки.Их красоту задуют ветеркизадорные, но в этот вечер — самыйвесенний из весенних вечеров —они чудесней всех твоих даров,незримый Зодчий! Кто-то тихо, чисто,в цветах звенит (кто, ангел или дрозд?),и тени изумрудные слоистойлиствы и грозди розовые звездв воде отражены.                      Я здесь, упрямый,юродивый, у паперти стоюи чуда жду, и видят грусть моюкаштаны, восхитительные храмы…

157. «Люблю в струящейся дремоте…»

Люблю в струящейся дремотесливаться с вечером, когдавы смутно в памяти поете,о потонувшие года!

Люблю я тайные кочевья…Целую умерших, во сне.Колосья, девушки, деревья —навстречу тянутся ко мне.

Еще не дышит вдохновенье,а мир обычного затих:то неподвижное мгновенье —уже не боль, еще не стих.

И полумысли, полузвукивплывают в дымчатый мой сон,белея в сумерках, как рукинедорисованных Мадонн…

158. «Твоих одежд воздушных я коснулся…»{*}

Твоих одежд воздушных я коснулся,и мелкие посыпались цветыиз облака благоуханной ткани.Стояли мы на белых ступенях,в полдневный час, у моря, — и на юге,сверкая, колебались корабли.Спросила ты:                 что на земле прекраснейтемно-лиловых лепестков фиалок,разбросанных по мрамору?                                  Твоиглаза, твои покорные глаза,я отвечал.             Потом мы побреливдоль берега, ладонями блуждаяпо краю бледно-каменной ограды.Синела даль. Ты слабо улыбалась,любуясь парусами кораблей,как будто вырезанными из солнца.

159. РОМАНС{*}

И на берег весенний пришли мы назадсквозь туман исступленных растений.По сырому песку перед нами скользятнаши узкие черные тени.

Ты о прошлом твердишь, о разбитой волне,а над морем, над золотоглазым,кипарисы на склонах струятся к луне,и внимаю я райским рассказам.

Отражаясь в воде, колокольчики звезднепонятно звенят, а над моремповисает горящий, змеящийся мост,и как дети о прошлом мы спорим.

Вспоминаем порывы разбрызганных дней.Это больно, и это не нужно…Мы идем, и следы наших голых ступнейнаполняются влагой жемчужной.

160. ЛАСТОЧКИ{*}

Инок ласковый, мы реемнад твоим монастыреми над озером, горящимсиневатым серебром.

Завтра, милый, улетаем —утром сонным в сентябре.В Цареграде — на закате,в Назарете — на заре.

Но на север мы в апрелевозвращаемся, и вотты срываешь, инок тонкий,первый ландыш у ворот;

и, не понимая птичьихмаленьких и звонких слов,ты нас видишь над крестамибирюзовых куполов.

161. ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ{*}

Час задумчивый строгого ужина,Предсказанья измен и разлуки.Озаряет ночная жемчужина          олеандровые лепестки.

Наклонился апостол к апостолу.У Христа — серебристые руки.Ясно молятся свечи, и по столу          ночные ползут мотыльки.

162. «Она давно ушла, она давно забыла…»{*}

E. L.

Она давно ушла, она давно забыла…Ее задумчивость любил я… Это былов апреле лет моих, в прелестные лета,на севере земли… Печаль и чистотасливались в музыку воздушную, в созвучьянерукотворные, когда, раздвинув сучья,отяжелевшие от желтых звезд и пчел,она меня звала. Я с нею перечелвсе сказки юности, туманные, как ивынад серым озером, на скатах, где, тоскливый,играл я лютикам на лютне, под луной…Ее задумчивость любил я. Надо мнойона как облако склонялась золотое,о чем-то сетуя и в счастие простоеуверовать боясь. Ее полуобняв,рассказывал я сны. Тогда, глаза подняв(и лучезарная в них осень улыбалась),она глядела вдаль; и плавно колебаласьтень ивовой листвы на платье, на плечахее девических, а волосы в лучахгорели призрачно… и всё так странно было…Она давно ушла, она давно забыла…

163. «Я видел, ты витала меж алмазных…»{*}

M. Ш.

Я видел, ты витала меж алмазныхстволов и черных листьев, под луной;воздушно выбегала из бессвязныхузоров сумрака на луг лесной.

Твое круженье было молчаливо,как ночь, и вдохновенно — как любовь..Руками всплескивала, и тоскливосклонялась ты, и улетала вновь.

И волосы твои струились, ногистремительно сияли, и лунав глазах плясала… Любовались богилесные, любовалась тишина…

А жизнь, а жизнь, распутывая тени,к тебе тянулась, бредила, звала, —но пеньем согласованных движенийты властно заколдована была…

164. «Кто меня повезет по ухабам домой…»{*}

Кто меня повезетпо ухабам домой,мимо сизых болоти струящихся нив?Кто укажет кнутом,обернувшись ко мне,меж берез и рябинзеленеющий дом?Кто откроет мне дверь?Кто заплачет в сенях?А теперь — вот теперь —есть ли там кто-нибудь,кто почуял бы вдруг,что в далеком краюя брожу и пою,под луной, о былом?

165. ПАВЛИНЫ{*}

Павы ходили, перье ронили,а за павами красная Панна,Панна Марыя перье зберала,веночек вила.

Видели мы, нищие, как Мария Девапроходила мимо округлого дворца;словно отголосок нездешнего напева —веяло сиянье от тонкого лица.

Облаков полдневных, бесшумно-своенравных,в синеве глубокой дробилось серебро.Из-под пальмы выплыли три павлина плавныхи роняли перья, и каждое перо —

то в тени блестящее, то — на солнце сонном,легкое, зеленое, с бархатным глазком,темною лазурью волшебно окаймленным, —падало на мрамор изогнутым цветком.

Видели мы, нищие, — как с улыбкой чуднойДева Несравненная перья поднялаи венок мерцающий, синий, изумрудный,для Христа-ребенка в раздумии сплела.

166. В РАЮ{*}