Тополь на камне - Иван Приблудный
Счастлив, глуп и рад;
Перепутал все дороги,
Растерял телят.
И бродя окрестным гаем,
Не хотел искать,
Чтоб хоть прежним нагоняем
Наказала мать.
* * *
Но испив из горькой чаши
Гордых городов,
Стал я пугалом для наших
Добрых стариков.
Мать родная не посмела
Ни ругать, ни бить…
Что ж мне думать, что мне делать,
Как теперь мне быть?..
Октябрь 1924 г.
Ой, беги, дорога
Оле Адамец
Ой, беги, дорога, по буграм, по скатам,
По над яром, через луг, —
К позабытым хатам.
Там, над тихой речкой, в хижине у леса,
Зажурилась у окна
Дивчына Олеся.
Залети певучий, чернокрылый вечер,
Черноокой прошепчи,
Прожурчи о встрече.
— Ой, над яром — явор, над водой — левада,
Сколько весен был дале́ко,
Ты ль теперь не рада?
Не по мне ль грустила, выплакала очи?
А теперь не подойдешь —
Приласкать не хочешь…
— Ой, мой любый хлопче, окаянный друже,
Я такая ж, как была,
Ни лучше, ни хуже.
Только больно сердцу, давит очи жалость,
Не похож ты на того,
Кого так заждалась.
Помнишь, как росли мы, как играли в прятки,
Заливались соловьи,
Зацветали грядки.
Ты любил наш хутор и сады и нивы,
А теперь ты стал другим, —
Важным и кичливым.
Говоришь чужими, умными словами,
Не поймешь теперь ты нас,
Не поймем тебя мы…
— Уноси ж, дорога, грусть, напевом лейся,
Затужила над рекой
Дивчына Олеся.
Июль 1923 г.
Край мой знойный
Край мой знойный, зеленый, лесной,
Буераки, курганы, откосы,
Вспоминай меня каждую осень,
Ожидай меня с каждой весной.
На закате к тебе я приду,
Чтоб не знали ни камни, ни травы,
Чтоб не плакала мать у заставы,
Не вздыхали черешни в саду.
И когда, выходя на порог,
Ты меня не узнаешь при встрече, —
Я отчалю далече, далече,
В вечно розовый сумрак дорог.
Теплой ночью ночуя в лесу,
Иль ютясь по закутам с быками, —
Как пастушью суму за плечами,
В люди песню твою понесу.
А когда в непогоду и дождь,
Сизый голубь забьется у крыши,
Обо мне ты уже не услышишь
И могилы моей не найдешь.
Те же будут прохлада и зной,
Те же будут луга и покосы…
— Помяни ж меня в первую осень
И забудь меня с первой весной…
Январь 1924 г.
Заключение
Мне стыдно за мои стихи,
Что в эти дни разрух и брани —
В них вместо маршей иль воззваний,
Так много всякой чепухи.
Кругом пожар, кругом война,
Окопы, танки, баррикады,
А у меня… холмы да хаты
И всюду мир и тишина.
Да, стыдно мне!
Но что же вы,
Увенчанные и большие,
Гремящие на всю Россию
В страницах грамотной Москвы,
Что дали вы?..
Плакаты, крики,
Сезонных молний вывих дикий,
Нарядность ритма, рифмы зык
И деревяннейший язык.
И это все, и только это.
И трудно, трудно без конца —
Искать в болтающем поэта,
Иль в завывающем певца.
И счастлив я, что я не стар,
Что еле-еле расцветаю,
Что шелест мая рассыпаю,
Как первый, чуть созревший дар.
— О край мой, — выгон и овин,
Есть у меня отрад отрада, —
Что этих строк немудрым складом
Холодным, каменным громадам
Несу тепло твоих долин.
И я не сам, за мною — рать
Детей затей, сынов событий…
— Не трогайте ж нас, не травите
И не спешите признавать!
Февраль 1924 г.
II. ГДЕ И ТУЧА НИКНЕТ К ЭТАЖУ
Вступление
Я пришел из розовой деревни,
Из отчизны дальней и глухой,
Как обычай сказочный и древний,
Я принес вам песни пастухов.
Я любил, что видел и что слышал
По полям, по селам и садам,
Золотые стриженые крыши,
Соловья, лежанку и стада.
А у вас бульвары да машины,
Площадей бурливая тоска,
И домов железные вершины —
Только солнце может приласкать.
В магазинах блещущих и модных,
Драгоценный — хоть ненужный хлам, —
Поднимает злобу у голодных
И разводит нищих по углам.
Пусть устал я песню эту слушать,
Пусть она мертва и холодна,
Но во всем дано мне видеть душу,
Чтобы песней выплеснуть до дна.
Даже здесь, в окованном просторе,
Где и туча никнет к этажу,
Пропою вам самое простое,
Самое земное расскажу.
Июнь 1923 г.
Дума по поводу
Как в Париже — по-парижски говорят,
Как в Швейцарии — швейцары только водятся,
И над каждым златолобые царят
И у каждого божок и богородица.
Только наше, только наши, только мы,
По-иному приобщаемся и веруем,
Все обычаи, языки и умы,
