Тополь на камне - Иван Приблудный
Знаю, там, за этой темной цепью.
Вечно-синих сосен, скал и гор,
Ветер — брат мой, с родиною — степью,
Обо мне кончают разговор.
Может быть приду еще, пристану,
Отдохну на скошенных полях,
Кто ж согреет утреннюю рану,
Что созрела в северных краях.
Там отец над речкой чинит сети,
Дед у пчел выманивает мед,
И никто пришельца не приметит,
Даже бык любимый не поймет.
Не поймут… О, рощи и курганы,
Знойных рек цветные берега…
Впереди овраги, да туманы,
Да — пути покрывшие — снега.
Ноябрь 1923 г.
Хорошо этот город построен
Хорошо этот город построен
И высок этот каменный дом,
Только я не всегда так спокоен,
Как сейчас вот, над этим листом.
Но не надо ни вздохов, ни жалоб,
Все понятно, как бег этих дней,
Если рыба в песке полежала б,
Посудите, что сталось бы с ней.
Отпустите ж меня на побывку,
От Москвы семьсот семьдесят верст,
Докормить одряхлевшую сивку,
Обойти потемневший погост.
И подняв этих лет покрывало,
В колыбель моих нег заглянуть, —
Там, наверное, многих не стало,
У кого б я хотел отдохнуть.
Но зато там попрежнему в долах
Теплый ветер полощет пути,
И как счастье, заботу о пчелах,
Дед годами хоронит в груди.
Там, под ветками верб и черешен,
Где река камышами шумит,
Буду говором ближних утешен,
Буду хлебом и зеленью сыт.
Отдохну от идей и событий,
Стану снова и весел и прост…
— Отпустите ж меня… отпустите
От Москвы семьсот семьдесят верст.
Июль 1924 г.
III. О ТВАРЯХ, О ЛЮДЯХ И О СЕБЕ
О чем писать, Восток и Юг
Давно описаны, воспеты;
Толпу ругали все поэты,
Хвалили все семейный круг;
Все в небеса неслись душою,
Взывали с тайною мольбою
К N N, неведомой красе, —
И страшно надоели все.
М. Ю. Лермонтов.
Эти строчки, игривые строчки
Эти строчки, игривые строчки,
Как игривую юности кровь,
Запрягу в запятые и точки
И отдам под надзор пастухов.
Знаю, многими буду я понят,
Буду многими даже любим,
По обычаю лишь похоронят
И зароют меня молодым.
Но скрывая смертельную рану,
Как всегда неразгадан и прост, —
Для спасенья из мертвых восстану,
Как в славянской легенде Христос.
И внимая слепому злословью,
За обиды, что вынесу тут,
Заплачу им огромной любовью,
О которой лишь в книгах не лгут.
Август 1924 г.
Неоконченный пейзаж
Поле. Полдень. Пыльной лентой меж зелеными коврами
Передернулась дорога от заката на восход;
Здесь прохладу пить в июле, можно только вечерами,
А у полдня только усталь, только тени от высот.
Неокрепший летний ветер, искушая тополь гибкий,
Убеждает стаю листьев — по ветвям пуститься в пляс…
В общем все, что я пишу здесь, вам напомнит без ошибки
Все, что вы читали в детстве и читаете сейчас.
Стих мой глупый, мой жеребчик, необузданно-игривый,
Кто сказал тебе, что в этом наше счастье и права?
Ведь давно уже другими межевались эти нивы,
И давно тропа пробита и протоптана трава.
Нам ведь нужно — если в поле пригорюнилась могила —
Чтобы в ней уснул наш ближний, иль покоился герой,
Нужно — если горной шапкой людям солнце заслонило, —
Чтобы кто-то кувыркался иль хоть плакал под горой.
Разве можно в наши годы просвещенного тупенья
Любоваться на закаты, волноваться при луне;
Разве можно слушать пенье — кроме каменного пенья,
Иль под злобный вой трамваев — напевать о тишине.
Пусть под этим старым небом горы станут солнца выше,
Пусть леса шумят как бури, и ревмя-ревет река; —
Я с моей земной любовью ко всему, что только дышит
Не могу без человека, без живого языка.
Март 1925 г.
Юность
Ой, как много чудес на свете,
А и всех их, пожалуй, не счесть,
Даже здесь, на зеленой планете,
Чудеса настоящие есть.
И одно из таких, настоящих,
О котором нельзя позабыть —
Всех, как радостных, так и скорбящих,
Заставляет одинаковыми быть.
Это чудо совсем не ново,
С покон-веку миры им живут,
Только боязно вымолвить слово —
То — которым его зовут.
Потому, что в словесном прибое
Истрепали его так давно,—
Что хоть я оставлю в покое,
Ведь не так уже и важно оно.
Есть у нас, в нашем будничном быте
Бездны всяких идей и затей:
И Марксизм… и… вообще, что хотите
Для великих и малых людей.
Тот — устой перестроить затеяв —
Застилает пожаром края,
Тот — никак не постигнув хореев —
Анапестами жарит, как я;
Словом, — всячески разно и всяко
Человек коротает свой путь,
А спросите… и даже собака
После лая не прочь отдохнуть.
Всем, как радостным, так и скорбящим,
Та же участь, как тот же хлеб —
Деревянный дешевый ящик,
Или темный, почетный склеп.
Почему же мы стыдимся сознаться
В том, что всякий, велик он, иль мал,
Чтоб хоть в маленьком вновь зарождаться —
— Не идею в ночи обнимал,