Ольга Афраймович - Терновый куст

14 апреля 1995

Рана-1

В рыке рыси раненойНет нытья — житья осколок:Быть тебе украденной,Дольний твой недолог

Путь — вокруг да около,Пуще майся — пообтешут,Уж тебя потрогают,Уж тебя почешут,

По рукам, да по глазамПрутья хлестче, да с оттяжкой,По следам — по полосамНе тебя, бродяжку,

Прочитают голосомСветлым, будто и нездешним…Что ж, кудрявым волосом,Жалобой потешной

Умилила — досыта?Рыка моего не слышно!Пропадет ведь пропадомМой осколок лишний.

5 июня 1995

Рана-2

Живая — открытая рана,Живая — измученный бес,Глядящий отчаянно-странноИз тела, бескровного, бестелесного даже, немого,Беспомощного, все в обрезДано. Но живого, живого!Как мой кровоточащий бес.Живая — без сна и молитвы,Живая — за шаг до любви,Как будто грядущие битвыЗнакомы до боли — зови:Я нежностью все затопила,Я ровня, я злая осаТвоей ностальгии, я сила… Живая — за шаг до конца.

5 июня 1995

Так осторожна, чтоб самойДо времени не пробудитьсяНе прикоснусь живой рукой:Сорваться — только опалиться.Так терпелива, чтоб самойДо времени не закружитьсяЕще не грежу высотой:Сорваться — только расшибиться.

Так иронична, чтоб самимТерпением не возгордитьсяТомлюсь над родником сухим:Сорваться — только утолиться.Так невесома, чтобы мной,Нелегковесной, не прельститьсяМне узелок нести одной:Сорваться — только разлучиться.

16 июня 1995

Другая

Случайные, нелепые словаЛепечутся вошедшими в немилость:Топор. Приговоренной, головаДолжна была скатиться.И скатилась. Но я-то до сих пор еще жива?Предсказанное впрок — осуществилосьА я-то до сих пор еще жива!Так дышится теперь, как отжилаТа женщина, терзаемая мноюПечальна, беззащитна и мила… —Земная ты, и я тебя не стоюТвой взгляд уже теряют зеркала,А я не пожалею, не прикроюКусками ткани мертвого стекла.Лукавить не посмею — не со злаНе прячу — потому, что замечаю,Что снова разбиваюсь пополам,И в новом отраженьи оживаетБесстрашна, горделива и светлаДругая. Я почти ее не знаю,И в новом отражении — светла.

18 июня 1995

Дорожное

Лица не помню: разные черты,Как близишься, на свете проступают.Я вижу новый сон — в беспамятстве, как ты,И каждый предыдущий забываю.

Избавленной от прошлого вполнеМерещится при соприкосновеньи:Две тени в пустоте, в дорожном полуснеНездешнее бездомное мгновенье.

Тогда иду, не ведая пути,Попутчика в лицо не узнавая,И новые слова хочу произнести,Но каждое до времени растает.

Напомнишь ли: предчувствием бедыЕще вчера мне виделось сближенье?Но ты забыл мои вчерашние черты,Насмешливостью пряча удивленье.

21–22 июля 1995

Из сна в другой — а снится, что проснулся,Запутались волокна тонкой пряжи,Забылся, заблудился, не вернулсяТвой ангел ничего тебе не скажет.

Урывки сна — растерзанные клочья,Бессонница: на лбу и пальцах сажа…Ты можешь спать спокойно этой ночьюТвой ангел ничего тебе не скажет.

Держите чутко ушки на макушке:Такие откровения — не лажа,Храните просветленных под подушкой…Но ангел ничего тебе не скажет.

Август 1995

Тлели угли: последнимОжидала я утроЯ, покорная ветру,Разбросавшему кудри,

Быть блаженной до стонаВ предвкушении смертиПочитала и знала,Что хожу не по тверди,

Что моя оболочкаТак бессмысленно вскрытаВ неприкрытые щелиНе грешно, не сердито

Свищет мглистый мой ветерОн погубит беззлобноТело слабой улитки,Оголенной, ознобной.

Это будет не больноВсе давно отболело,Я просила у ветра,Чтоб меня пожалели,

Чтоб задули последнийУголек оголтелый,Я играла, шутилаИ его проглядела,

И во сне прошептала:Этот — будет последним,А последнее утроБудет трепетно-летним,

И во сне проходилаПо знакомой дорогеВсем чужая, хмельная:Ты, прохожий, не трогай,

Я тебе не попутчик,Не судья и не благо,Хорошо, что ненужнойДогорела бумага…

Он пришел, ураганныйЯ смеялась и пела(Уголечек последний,Как же я проглядела?)

Он пришел, ураганныйЯ навстречу, дурная,Растопырила руки:Так, от края до края,

Весь ли мною впитался?Или вынул из тела…Чтоб со мной он ни сделал,Знаю только — летела.

Я летела, летела!Как сладки сновиденья,Если, жалости чуждой,Не страшиться паденья,

Я себя не жалелаНевеликое делоОт такого разбиться,И летела, летела.

До печенок родноеУпоение ветромЯ вдыхаю и слышу:Так волнуются недра

Пробужденных вулканов,Нет сквознячного страха!Из последнего пеплаС небывалым размахом

Скоро вырвется пламя,Так покорное ветру,Разбросавшему кудри,Что, на жалость не щедрый,

Раздувает последнийУголек. Засыпая,Я его проглядела.И проснулась — живая.

Июнь 1995

Молитвы куклы

Вне удивленья и вне ожиданья событийЖизнь ли? —О Небо, терпенью не будет конца!Связаны руки.А я покоряюсь —Ведите,Но, умоляю,Снимите повязку с лица.

Я верую: прекрасно мирозданье,В котором место есть такой рабе,Что предпочтет смиреннейшей мольбеНелепое подчас негодованье.

Сосуд, пустышка, кукла — как невинно,Не плакавши от битого стекла,Я требую, чтоб кровью истеклаВ трагедии высокой героиня.

Чем громче каюсь, тем строптивей ропотГордыни — возвеличивая роль,С готовностью приму любую боль…Но истекаю — клюквенным сиропом.

Если бы снегом до крыши мой дом занеслоЖдать бы тогда у окна, торжествуя поминки:Исчезновение старой до зуда картинки,Исчезновение мира за мутным стеклом…Размыкается круг — жаль, что не навсегда,Разрушается мир — жаль, что не без следа,А за ним, как ни тщусь, пустота.

О распахни, о помилуй, дорога длиннаСнова искать оправдания собственной тени?Не пожалею уставшую от пробужденийВечную девочку возле слепого окна:Лишь добавить огня, и притворства чуть-чуть,Бить себя по рукам и клевать себе грудь,А зачем это было — забудь.

Сколько отдашь за грошовую эту войну,Сколько закланий и жертв возвратится обратно?Слух — это дар из даров, раз глуха — виновата:Гордостью всей — непомерной, ненужной — тону.Это горлом идет исторгаемый яд,Это тают снега, это близится март,Слышишь — громче и громче — набат…

Это не страх, это — стыд за потерянный зов,Жалкая смерть в ожиданьи инструкции свыше,Чтоб, научившись молчать, наконец-то услышатьСобственный голос — тишайший из всех голосов…

Декабрь 1995