Джордж Байрон - Мазепа
XII
«Мы в дикий лес влетели; онШел без конца, со всех сторон;Пред строем вековых стволовСильнейших бурь бессилен рев,Что, из Сибири налетев,Здесь листья лишь дерут с дерев.Он впроредь рос, а ширь полянПокрыл кустов зеленый стан,Чья, пышная весной, листваС туманом осени — мертваИ падает к ногам дерев,Суха, безжизненно зардев,Как кровь на мертвецах, что в рядНепогребенные лежат,И ночь дыханьем ледянымТак заморозит лица им,Что даже вороны подчасНе выклюют зальдевших глаз…То дикий был подлесок. ВкругТам мощный дуб вставал, там бук,Там грубая сосна; но стволНе, льнул к стволу, не то б нашелЯ рок иной; путь уступалКустарник нам и не терзалМне тела. Жить еще я мог:Стянул мне раны холодок,И не давал упасть ремень;В кустах мы мчались целый день,Как вихрь; я слышал волчий войИ волчий бег в глуши лесной,Звук неуемных их прыжков,Что бесят гончих и стрелков;Они летели нам вослед,И не спугнул их и рассвет;Была — не далее сукаС зарей их стая к нам близка,И слышал я сквозь мрак ночнойВплотную в гущине леснойПугливый бег их воровской.О, если б дали мне моеОружье, — меч или копье,Чтоб мог, коль надо умирать,Жизнь подороже я продать!В начале скачки я мечтал,Чтоб конь мой, изнурен, упал;Теперь дрожал я, что из силОн выбьется. Нет! Он хранилДар предков диких: мощный бегОленя. Не быстрее снегЗаносит горца у ворот,Куда он больше не войдет,Пургою ослеплен, — чем мойСтремился конь тропой лесной,Свиреп, неукротим и дик,Как раздраженный вдруг отказом,Его не знавший, баловникИли как женщина, что вмигТеряет от обиды разум.
XIII
«Лес пройден. Непонятно стылИюньский день. Иль в недрах жилКровь стыла? Длящаяся больСильней ведь самых твердых воль.Тогда иным был я: кипуч,Неукротим, как горный ключ,Готов явить и страсть, и гнев,В них разобраться не успев,Представьте ж ярость, боль, испуг,Всю смену вынесенных мук,Озноб мой, голод, горе, стыд,Раздетость, горький хмель обид!Весь род мой гневен: кровь — огонь;Нас лучше не задень, не тронь,Не то гремучею змеейВзовьемся мы, готовы в бой;Что ж странного, коль я на мигПод гнетом мук моих поник?Земля исчезла; небосводВдруг вбок поплыл. Свалюсь! Вот-вот!..Но нет: ремень был крепок тот.Грудь сжало; мозг пылал, и звонСтоял в ушах, но смолк и он:Вертелось небо колесом;Как пьяный, гнулся лес кругом;Вдруг молний сноп, кроваво ал,Мне взор застлал. Кто умирал,Не мог бы умереть полней.Истерзан скачкою моей,Тьмы уловивПрилив, отлив,Я силился очнуться, ноНе мог собрать себя в одно!Так, утопая, льнешь в тоскеК ныряющей в волнах доске,Вверх-вниз, вверх-вниз, — и по волнамСкользишь к пустынным берегам.Мерцала жизнь, как те огни,Что призрачно снуют в тени,Когда глушит полночный сонМозг, что горячкой воспален.Но бред прошел, с ним — боль и стон;Но горько было: понял я,Что, в миг последний бытия,Страдалец терпит, — если онНе обречен на худший страх,Пока не превратится в прах…Ну что ж! Нередко я с тех порСтоял пред Смертью — взор во взор!
XIV
«Вернулась мысль. Где мы? Я зяб,В висках гудело. Как ни слаб,Вновь пульс мой жизнь вливал в меня,Пока вдруг боль как от огняМеня свела, и к сердцу вновьПошла отхлынувшая кровь;В ушах возник нестройный гул;Забилось сердце; я взглянул,Я видел: зренье вновь пришло,Но мутно все, как сквозь стекло.Я волн вблизи услышал плеск,Звезд видел в небе смутный блеск;Не сплю я: дикий конь плыветВ стремнине столь же диких вод!Виясь, шумна и широка.Неслась прекрасная река;На стрежне мы; изо всех силКонь к берегу чужому плыл;На миг я силы ощутил:Мой обморок волною смыт,И бодрость вновь она даритРукам распухшим. Мощью полн,Конь гордо бьется против волн,Мы движемся вперед.Вот наконец и берег тотКак пристань предстает.Но рад я не был: позадиБыл страх, ждал ужас впереди,И ночь — повсюду разлита.Как долго длилась пытка та,Не рассказать. Едва ль я знал.Дышал я или не дышал.
XV
«Намокла грива; шерсть блестит,Конь тяжко дышит, весь дрожит,И все ж — достаточно ретив,Чтоб взвиться на обрыв.Мы наверху. Во тьме ночнойВновь даль равнины неживой:Опять простор, простор, просторКак бездны в снах души больнойЗахлестывает взор.Кой-где вдали белеет блик,Кой-где угрюмый куст возникВ туманных отблесках луны,Встающей с правой стороны,Но хоть бы малый следЖилья означил лунный светВ пустыне беспредельной, — нет!Мелькни костер во тьме ночнойНам путеводною звездой,Болотный огонек в тениНасмешкой надо мной блесни,Нет! — И ему бы я был рад,Лги он, обманывай, скользи:Он бы уверил скорбный взгляд.Что человек вблизи!
XVI
«В путь — вновь; но вяло, кое-как:Уж нету дикой мощи той,Весь в мыле, бег сменил на шагКонь истомленный мой.Теперь и малое дитяИм управляло бы шутя,Но что мне пользы в том?Он укрощен, но связан я,А развяжись, — рука мояНе справится с конем.Я все ж попробовал опятьТугие ремни разорвать,Увы! не удалось:Я лишь больней их на себеВ бесплодной затянул борьбе,И бросить все пришлось.Казалось, кончен дикий скок,Но где предел? — еще далек!Вот мглисто посветлел восток,Как был рассвет тягуч!Казалось, что сырая мгла,Клубясь, темна и тяжела,Навеки солнце облекла,Пока багряный лучНе бросил звезд бессильных ниц,Затмив лучи их колесниц,И с трона залил мир кругомСвоим единственным огнем.
XVII
«День встал. Клубясь, исчезла мгла,И все ж — пустыня вкруг была,Куда лишь глаз хватал. ЗачемСтремиться по просторам темЧрез поле, реку, лес? Там нетЛюдей, — зверей нет! Хоть бы следКопыт иль ног по целине,Знак жизни! В тяжкой тишинеСам воздух там застылНе слышен тонкий рог цикад,Птиц — или нет, или молчат.Шатаясь, из последних сил,Брел конь мой, — долго; тяжко онБыл изнурен и запален;И все — пустырь со всех сторон.Вдруг долетело до меняКак будто ржание коняИз чащи сосен, — или тамПромчался ветер по ветвям?Но нет: из леса к нам летитС тяжелым топотом копытТабун огромный, яр и дик;Хотел я крикнуть — замер крик.Как эскадрон, летят ряды;Где ж всадники — держать бразды?Их тысяча — и без узды!По ветру — гривы и хвосты;Раздуты ноздри, вольны рты;Бокам их шпоры и хлыстыНеведомы, зубам — мундштук,Ногам — подков железный круг;Их тысяча — сплошь дикарей;Вольнее волн среди морей,Они, гремя, неслисьНавстречу нам, а мы — плелись.Но моего коня взбодрилИх вид на миг; из крайних силРванулся он, слегка заржалВ ответ им — и упал.Дымясь, хрипел он тяжело;Глаза застыли, как стекло,И сам застыл он. Первый бегБыл и последним — и навек!Видал табун,Как пал скакун,Видал простертого меняВ петлях кровавого ремня;Все стали, вздрогнули, все пьютНоздрями воздух, прочь бегут,Вновь подлетают, вновь — назад,Дыбятся, прыгают, кружатВслед патриарху: за собойВел конь их, мощный, вороной,Без нити белой, чья бы вязьВ косматой шерсти завилась;Ржут, фыркают, храпят — и бегВ свой лес помчали: человекИм, по инстинкту, страшен был.А я лежал, простерт, без сил,На мертвом стынущем коне,На коченеющей спине,Что перестала чуять груз;Но страшный разорвать союзНе мог я и лежал, простерт,На мертвом — полумертв.Не ждал я видеть день второйНад беззащитной головой.До сумерек следил я тутЗа ходом медленных минут;Я знал, что хватит жизни — взглядПослать последний на закат;Дух, безнадежностью объят,Был примирен, был даже рад,Что наконец оно пришлоТо, что казалось худшим, зло.Смерть неизбежна; благо в ней,Хоть и уносит в цвете дней;И все же всем она страшна,Силками кажется она,Что можно обойти.Порой зовут ее, молясь,Порой — на свой же меч ложась,Но все же — страшный в ней конецИ для растерзанных сердец:Ужасней нет пути.И странно: дети наслаждений,Что жизнь проводят в вечной сменеПиров, любви, безумств и лени,Спокойней ждут ее, чем те,Кто в муке жил и нищете.Тем, кто изведал на летуВсю новизну, всю красоту,Чего желать, к чему лететь?И, кроме лишних дней (а ихВсяк видит, идя от своихЗдоровых нервов иль больных),И нечего жалеть.Бедняк же бедам ждет конца,И смерть для скорбного лица,Для глаз пугливых — враг, не друг,Пришедший выхватить из рукПлод райский, — воздаянье мук:Ведь Завтра — все ему вернет,Искупит боль, развеет гнет;Ведь Завтра — будет первым днем,Что со слезами незнаком,Что ряд начнет счастливых лет,Блиставших сквозь туманы бед;Ведь завтра он не станет клястьСудьбу, получит мощь и властьБлистать, владеть, спасать, губить,И Утру — вдруг на гроб светить?!
XVIII
