Татьяна Бек - Смешанный лес (Книга стихов)
x x x
По дороге летней, длинной
Ехали на близкий север
Некий кахетинец дивный,
Я, и Леша, и Наташа...
Нет. Не плакали, но пели.
Свет купейный был невесел,
Но была у нас собака,
И кураж, и хлеб, и чаша!
В одеяниях нелепых
На рассвете прибывали.
Продолжали - вертолетом,
И попутками,
И пехом...
(Главная была собака!)
...Главное: светились дали,
Все поросшие брусникой,
И забвением, и мохом.
И смиреньем... Вечерами
Пели! Озеро темнело.
Кахетинец, я и Леша,
И Наташа - молодели.
Свет хлестал со дна оврага,
Шел с небес, из буерака
Пер на нас осатанело...
Лучше ничего не помню!
Да. Еще была собака.
Боже. Зазубрить навеки:
Свет истошный, лес родимый,
Кахетинский голос певчий,
Лица Лешино с Наташей...
Я и впредь (а с той дороги
Минул срок необратимый)
Вспомню - и, преображаясь,
Чувствую себя н а с т а в ш е й!
x x x
Вы, кого я любила без памяти,
Исподлобья зрачками касаясь,
О любви моей даже не знаете,
Ибо я ее прятала. Каюсь.
В этом мире - морозном и тающем,
И цветущем под ливнями лета,
Я была вам хорошим товарищем...
Вы, надеюсь, заметили это?
- Вспоминайте с улыбкой - не с мукою
Возражавшую вам горячо
И повсюду ходившую с сумкою,
Перекинутой через плечо!
x x x
Тебя любили - ты не верил им...
Кусты шумели, как скитальцы.
Пространство разминулось с временем
И время утекло сквозь пальцы.
Таких не взять руками голыми:
Тут - узел мужества и лени.
О, не героями - изгоями
Держалось наше поколенье.
Герой слагал восторги к празднику
Его закармливал хозяин,
А ты завертывался в классику
Суров, и нищ, и неприкаян.
- Кусты, кусты,
о чем вы плачете,
Читая улицу, как сводку?
- Вон юноша в коротком плащике
Ломает общую колодку,
Чтобы простор прижался к времени
(Не быть бы срыву иль осечке!..),
Чтоб жизнь с разбитыми коленями,
Как девочка,
спустилась к речке...
x x x
Страшно у себя внутри,
Как в стенах чужих и стылых...
Кто-нибудь, окно протри,
Я сама уже не в силах.
Кто-нибудь, протри окно,
Чтобы луч раздвинул нишу...
Мне действительно темно.
Я ли света не увижу?
ИЗГНАННИЦА
Розгами, лозунгом и топором
Прочь недобитых!.. Ату!..
Рослая женщина в шляпе с пером
Твердо взошла
на паром.
(В двадцать девятом и сорок втором
Сны ее скомкает гром.)
...Даже в парижском гуляя саду,
Страшную кровную слушать беду,
Не помышляя о том,
Что
в несказанно далеком году
Т а м обессмертят ее маету.
...Мы, у кого помраченье в роду
Даже архив соберем.
x x x
Не видать из-за горечи,
Что там... Содом? Перегибы ли?
- Где вы, давние родичи?
- Целым коленом повыбили.
...Вы - работники, ратники,
Вы - просветители с азбукой,
Вы - в мундире и в ватнике...
Только без камня за пазухой!
Ты,
закончив Реальное
(Господи Боже!) училище,
Угодил в ирреальное,
Черного года судилище.
Ты,
ходившая к раненым
В госпиталь, что под Саратовом,
Прямо в капоре мамином
Сгинула в гноище адовом.
Ничего не оставил ты
(Если оставил, то вызнаю!)
Только лекцию с кафедры,
Ясную и бескорыстную...
Ничего ты не прятала,
Ибо была простодушною,
Лишь портрет авиатора
Или письмо под подушкою.
Вы и были как не были
Рослые, русые, милые...
Только щепки от мебели,
Только туман от фамилии...
О наследство щемящее
Все из догадок и вымысла!
Я свое настоящее
Вашими силами вынесла.
x x x
Властолюбие - темная ересь,
Превращенная похоть и месть...
Лучше пить. Лучше спать изуверясь,
Чем чужую свободу изъесть.
Он на ясную душу нацелен
Вымогатель, вампир, златоуст...
Подчиняющий - неполноценен,
Посягающий - болен и пуст.
- Раболепства алкал - подавись им!
Для меня ж,
при погоде любой,
Ты уродлив, поскольку з а в и с и м
От того, кто подавлен тобой.
Отрываясь от важного дела,
Попадая в лихой переплет,
Я вас всех, как ни странно,
жалела:
Вы же мрете без рабьих щедрот!
Я и слушала вас, и вздыхала,
Сострадая натуре крутой.
Только вам понимания мало
Обожанием вас удостой.
Нет уж, дудки! Прильнув и отпрянув
(Ты прости меня, бедный злодей),
Я бежала бегом от тиранов
В равнодействие добрых людей.
...А на старости лет (или раньше),
Озаряя деталью рассказ,
О тираны мои, о тиранши!
Я сложила бы
Сагу
о вас.
x x x
Я не желаю тесниться в единой обойме
С теми, кто ловит улыбку любого тиранства...
Только с годами открылось мне в полном объеме
Чернорабочего пира простое пространство.
По малолетству мне нравились быстрые игры
Салочки, прятки и жмурки,
лапта и горелки.
...Лес отворялся; дразнили и ранили иглы;
Звезды сверкали; линяли и прыгали белки!..
Это не правда, что люди стареют с годами,
Просто линяют, чтоб слиться
с нахлынувшим снегом...
(Вот: полюбили загадки - и не отгадали!
Лес затворился, и стало дитя человеком).
Нынешним вечером больше работать не в силах,
В доме пустынном поставлю пластинку такую,
Чтобы оплакала всех непутевых и сирых,
Чтобы сказала, как я без ушедших тоскую.
Чтобы болезных моих навестила в палате,
Чтобы привадила жалость и выгнала злобу...
Чтобы напомнила первое детское платье
И предсказала последнюю смертную робу!
...Ну а покуда линяют и прыгают белки
Надо поехать в Саратов, на родину папы,
И отказаться от замыслов, ежели мелки,
И уколоться опять о еловые лапы.
Я повторяю, что по нутру одиночка
И не желаю двора твоего, властолюбец...
Это не пишется: каждая новая строчка
Ветром глухим с перегона доносится, с улиц.
x x x
И ты, и ты хотела жить как все,
Но небеса отказывали в иске...
Покуда (газик( мчался по шоссе,
Орали птицы и летели брызги!
А ты глядела в утреннюю даль:
То темный пар, то солнце на поляне,
И открывалось, что твоя печаль
Нечестно претендует на вниманье.
(А разве он не заслужил (как все(
Замшелый и заброшенный орешник,
Такой красивый - в инее, в росе,
Отшельник, и молчальник, и кромешник?)
Пекло сильнее. Стало веселей.
И душу исцелял от нездоровья
Не то чтобы божественный елей,
Но свежий ветер бедного низовья.
О, всякое открытие - старо!
Пора принять, не требуя разгадки,
Горчайший мир, где все-таки добро
Кладет, кладет гордыню на лопатки...
x x x
Сирень лиловая в саду,
Сирень лукавая в тазу...
Когда опять сюда приду
И что с собою увезу?
Сирень ли пленную в руках,
Сирень ли пенную в росе...
Разлука - выход, а не крах!
Но это чувствуют не все.
А мне дано разлуку пить
Глотками ледяной воды
И лишь счастливее любить
Чужие лица и сады.
ПЕСНЯ
Ох ты, время лиходеево!
Выморочная сторонка!
(...Ни посаженного дерева,
Ни родного ребятенка...)
Льется песня помертвелая,
А когда-то вся звенела:
- Как же ты, такая смелая,
Оказалась не у дела?
Он страшнее воя зверьева
Этот плач из одиночки!
...Ни посаженного дерева,
Ни голубоглазой дочки...
x x x
И поздно молодеть,
и расставаться рано...
Наперерез толпе,
неистовой с утра,
По Риму шла карга
в чалме из целлофана,
Безумна и страшна.
(А я - ее сестра.)
Развалины ко мне
величественно-глухи,
Но я им посвящу
любительскую песнь...
- В Италии живут
могучие старухи,
Которым нипочем
душевная болезнь!
...Я, следуя за ней,
дойду до Колизея,
А потеряв, скажу:
(Спаси и окрыли(.
Здесь ангел пролетал,
т а к и е зерна сея,
Что до сих пор растет
волнение земли.
x x x
Гостиничный ужас описан...
Я чувствую этот ночлег,
Как будто на нитку нанизан
Мой ставший отчетливым век,
Где кубики школьного мела
Крошились, где пел соловей,
Где я ни на миг не сумела
Расстаться с гордыней своей,
А вечно искала подвоха,
И на люди шла как на казнь,
И страстью горевшая - плохо
Хранила простую приязнь,
Любимый! А впрочем, о ком я?
Ушел и растаял вдали.
Лишь падают слезы,
как комья
Сырой похоронной земли.
Но главное: в пыточном свете,
Когда проступают черты,
Мои нерожденные дети
Зовут меня из темноты:
(Сюда!( - Погодите до срока.
А нынче,
в казенном жилье,
Я проклята. Я одинока.
Я лампу гашу на столе.
x x x
Это что на плите за варево,
Это что на столе за курево?
Я смутилась от взгляда карего
И забыть уже не могу его.
Там, за окнами - вьюга страшная,
