Анатолий Найман - Сборник стихов
«Эта горстка — золото дней…»
Эта горстка — золото дней.Лежит у меня в руке.
Тихо и беззащитноСлучаетсяВажное.
Никогда не гремит маршами,Но музыкой на воде.
Это золото — музыка.Музыка лежит у меня в руке.
Годы и годыШирятсяПамять мелеет.
Тонкое оседающееВсе тоньше
Легко лежащие на моей ладони
Случайное словоНесмелая нежностьОкно, ненарокомоставленное открытым
Дозморов Олег. Вечное «почти»
«Ничего не болит, только больно…»
Ничего не болит, только больно.Тяготения нет у земли?И огурчик во рту малосольный,и чекушечка после семи —
не живется житейским манером?Никаким не живется — тоскарысью бегает за маловером,предпоследняя песня близка.
А бывает, начнет и отпустит:ничего, он печаль обойдет —и огурчик хрустящий надкусит,и хрусталь, как в стихах, обольет!
И топорщится глупо отвага,и готов поспешать напролом.Все горящая стерпит бумагамонитора над белым столом.
«Я подожду. Без бега облаков…»
Я подожду. Без бега облаковне заведется на рифмовку вторник.На небе меж коробок и лотковпорозовел — кто? Бортик, портик? Тортик.
Лежал туман, как крем, на берегу,по морю, как по пирогу, размазан.Рассвет разжал подкову, ветр в дугусогнул флагшток, где пестрый флаг привязан.
Подкова — это пары береговполукольцо по сторонам залива.Слои коржей над бухтой с двух боковпологого холма нависли криво —
над полосой, где к вечеру прибойим навзбивает пены в мокрых скалах.Какой простор сокрылся, боже мой,в амфитеатрах, антресолях, залах.
Надвинулись слоями, полосой.Дырявый дождь эпитет добавляет.И мертвый дрозд лежит на мостовой,и черный бак с отходами воняет.
И рыбаки, что тоже от сохи,ввиду волнения заходят в бухту —вот-вот уже набрякнут и набухнуттяжелые, как пахота, стихи.
НА ИЗВЕСТНЫЙ МОТИВ
Заливаем в баки амфибрахий.Впрочем, это, кажется, хорей.В бронированные черепахипересаживаемся с коней.
Вводим танки сразу после пьянкив серую притихшую Москву.Окружаем телеграф без паники.Рифмы в лентах, строфы на боку.
Залегла пехота в сквере мглистом —верлибристы, геи и т. п.Мало нас, традиционалистов,не прокатит наш ГКЧП.
Завтра нас поймают, арестуют,постреляют над Москвой-рекой.Некоторых враз перевербуют,лучших — закопают в перегной.
Через двадцать лет настанет мода —мы воскреснем и айда гулять.Долго у упрямого народабудут наши книжки изымать.
«Июль. Двадцать второе. Не стихи…»
Июль. Двадцать второе. Не стихи?В саду, как облака, раскрылись розы.Всегда хотелось срифмовать «тихи».Я знаю, знаю, все слова из прозы.
Да, руки коротки. А нужно — «коротки».И тяжесть, тяжесть в голове чужая.Да, облака, а нужно — «облаки».Небесная, а нужно — «небесная».
«Под небом Лондона, у парка, ресторана…»
Не дай моим устам…
А. ФетПод небом Лондона, у парка, ресторана,вдоль ровно припаркованных машин,где с чадами читатели Корана,где с псом серьезным местный гражданин,где осень, в общем, тоже золотая,но взгляд незлой у лондонского пса,с женой в погожий день смешно гуляя,невесело смотрю на небеса.Все хорошо, и кофе с этим кейкомв кафе из чашки горек и хорош,кленовый лист разложен по скамейкам,и мы еще лет десять молодежь.Но злой, ворчливый бродишь по аллейками, глупенький, ответишь за гундеж.
«В типографии туч набирают петитом „снег“…»
В типографии туч набирают петитом «снег»и белым по черному тут под окном кладут.Когда бы я был маленький человек,я бы за пять минут там возвел редут.Ну а поскольку я только домашний кот,я в окно наблюдаю за снегом и за лисой,что к нашей помойке хищно сейчас идет,словно я на кухню за колбасой.Скучно все это, жизнь зимой не фонтан.В соседском окне другой, большой человек,грустный от горя или сердечных ран,совсем по-кошачьи читает летящий снег.Лезет лапой за белым платком в карман,и его трясет человечий беззвучный смех.
«Обойдемся без ярких метафор…»
Обойдемся без ярких метафор,отряхнем эту пыль с наших строк.Просто ночь, звезд рассыпанный сахар,полумесяца утлый челнок.
В Марсаламе спокойно и слышно:из динамиков всех муэдзинсозывает. Все бедно, но пышно.Сувениров смешной магазиносвещает площадку отеляи холодный глубокий бассейн.По утрам за неделей неделямусор в нем убирает Хусейн.Он в хлопчатобумажной хламиде,у него есть сачок, телефон.На весь мир в беспокойной обидене орет поэтически он.Не преследует бойкую рифму,не стремится душой за мечтой,и не служит вселенскому ритму,и смеется, турист, над тобой.
«На стихи мои друзья не реагируют…»
На стихи мои друзья не реагируют,потому что в поисках работы,потому что бизнес регистрируютили сильно влюблены в кого-то.
Что стихи пред нашим бытом праведным?Пыль, труха, растерянные буквы.Знаю я, настаивать неправильно.Корабли разъякорили бухты.
Что я лезу с одиноким Вяземским,пристаю с растерянным Полонским?К Лермонтову навсегда привязаннымэтим вот хореем грубым, плоским?
Где-то там взрываются вселенные,алые кометы рвут оковы.А друзья молчат, не изумленные,но всегда посплетничать готовы.
Зубы ставить, овощи закатывать.Выхожу один я на районе.А в стихах рассветы прут с закатами,мертвецов контакты в телефоне.
На закате город сильно плавится,весь распластан и раскатан бытом.На закате мировом по пятницамшмель поет в саду, вьюнком увитом.
«Куда летит далекий самолет…»
Куда летит далекий самолет?Куда ведет инверсионный след?В края каких тропических погод?Из края катастроф каких и бед?Да просто там такой у них квадрати зона разворота где-то здесь,над социальным домом в аккуратза шесть минут их пролетает шесть.Но в детстве легкокрылый самолетлетел по белой наволочке вдальи — мишки с парашютами не в счет —формировал нездешнюю печаль.Рационально понимаю: бред.Регресс и атавизм, как ни крути.Готов, скажи, узреть далекий свет,почти нездешний? Вечное «почти».
«Ты ему: постой, погоди чуток…»
Ты ему: постой, погоди чуток,почему болит голова, високналивается жидким с утра свинцом,глянешь в зеркало — что у меня с лицом?Ты ему: бегут как вприпрыжку дни,только было утро — уже огни,и душа что старое решето,почему? А он тебе: ну и что?Вот, гляди, траву жует бегемот,вот в реке урод крокодил живет,всем доволен целый сад-зоопарк,слышишь: гав, мяу, хрю, фьюить, карк?У меня в порядке слои небес,у меня моря, реки, горы, лес,и в траве, как тенор, поет комар.Чем торгуешься? Свой покажи товар.
Веденяпин Дмитрий. Из цикла «Памяти СССР»
