Яшка казанова - стихи
Reinкарнация
запирает крылатку на десять висячих замков,и выходит в каналы с намерением утопитьсяон болезненно стар, что спасает от злых языков,но отнюдь не способствует смелости броситься с пирса.
а в прохладных каютах матросов терзают цингаи тоска по невестиным рюшам под тяжестью юбок.он стоит на мосту, ароматом заморских сигарподкрепляя решимость. но где-то в прохладных каютах
юнга тихо лелеет в губах капитанскую плоть.слишком молод, чтоб спать в одиночку. на палубе жарко.он становится сумрачен. солнце устало стеклопо Венеции сонной, на торсе его задержалось
и коротким лучом подтолкнуло. красавицы взглядстал последней наградой за нежность к цветущим глубинам.он едва улыбается. в темных каютах царятбездыханность и ласка. но солнце, что плавно убило
казанову, уходит на мягкое дно вместе с ним,вспоминая любовниц, любовников, их ароматы,их оргазмы, их стоны. «усни, мой любимый, усни» –юнга шепчет. он солон. он – непобедимый романтик.2001/02/06
1994
я погряз в тишине, я по-черному запил,ты умчалась к кому-то чужому на запад:в дюссельдорф, амстердам, черт возьми, копенгаген –пыль дорожную в пену месила ногами.а москва принимала измученным чревомвсе мои истерии, и, в целях лечебных,наливала мне водки. тверская жалелаповоротом направо... поворотом налево...я слонялся по городу, как сифилитик,слушал каждое утро: болит, не болит лиместо в теле, где каждый твой локон запомнен.я срывал занавески с окошек, запорыс трех дверей нашей маленькой спальни. напрасно.я анализы крови лизал от запястьявыше...выше... давился, и привкус металлаоставался на небе. густой, как сметана.(плюс) друзья, приходившие ежевечерне,помогали мне встать, но тугие качелиподдавались неловко. я падал, я плакал,я твоих фотографий заплаты залапал,заласкал, залюбил. заболел скарлатиной.и анализы крови, и привкус противный,и на небе московском созвездие овна:все мне виделось только тобой, поголовно.я примерно учился искусству тебя забывать.2001/02/07
яблокам
въезжай в близлежащий город.входи в безымянный дом.она боится щекоткии в душ убегает до.а после лежит, как самка,и дышит порванным дном...въезжай в близлежащий замок,забудь безымянный дом:прости хозяйке халатность,просроченный счет за газ,протри ей ладони лапой,с ключицы слижи загарнаплюй на ее протесты,по-женски-слабые «don't»и горько тебе, и тесно,забудь безымянный дом.меняй, как монеты, кудрии цвет прокушенных ртовпроплакан, прожжен, прокурени пропит. коньяк картоноставит на стенках глотки.забудь безымянный дом...она снимает колготкии в душ убегает до.а после в борделе тепломты ляжешь в постель со мнойв надрезы, кровоподтекирубашку мою сомнешь.и всласть пропитавшись телом,поймешь непреклонный знакя очень давно хотела,чтоб ты ко мне приползла.2001/02/08
уроки гибкости
танцуй, танцуй на моей могиле:Ave Maria – течет латынь.послушай же, вряд ли меня любилитак, как любила ты.танцуй, мне приятны удары пятоко злую землю и нервный грунт.все еще помнятся свежие пятна,когда встревожена грудь.змеиной кожей посмертно таюпод каблуками. танцуй, танцуй!оставлю для многих, но эту тайнуя с собой унесу.твой танец бережно-подвенечен,вдова-невеста, моя жена.расслабься, ладони забрось на плечи –ты слишком напряжена.ты слишком траурна, но напрасно,смотри, как яростно-пестр венок!бродяг и кошек зови на праздник,меня вспоминай вином.я здесь, с тобой, я в воздухе пьяном:надгробная нежность, ласковый труп.как сладостно было бы слиться с ядомтвоих побелевших рук.2001/02/09
песенка в голос
в картонных домах, начиненных чужими страстями, как нежной взрывчаткой,я тебя дожидаюсь. я съедена этим упрямством.влюбленность томительна и горяча чрезвычайно.не спасет даже пьянство.
одурев от любовниц, слепой казанова бредет по каналам, на трость опираясь.я тебя дожидаюсь. я режу ладонь о секунды.как томатная кровь, эта псевдомедовая радость,сок тягучей цикуты.
забываю тепло и других, превращаясь в съедобного кая под сахарной пудрой.я тебя дожидаюсь. я льдом провожу по морщинам,мне 75, как когда-то и где-то кому-то,и глаза очень щиплет.
в картонных домах, начиненных чужими страстями, как мальчик-тореро,я тебя дожидаюсь. я мулету обгрызла по краю.остается пластинка. подвластное возрасту ретро.до тебя догораю.2001/02/13
уснув щекой в воде
поцелуем молочным соединяться в скверике:дотянуться губами и яблочным соком склеить их.небо цвета бетона не первой свежестис бледноватым крюком для люстры: хочется – вешайся.
ах уж мне эти все твои марочкимаечкилямочки...как кстати по шее шарфик неутомимо-ярмарочный,до одури красный, в глазах маячит брусничным.в моде теперь зажигалки zippo, я всерьез опасаюсь за спички.
детство скачет по лужам и тонет бумажной лодкой.движения стали размеренны и (оттого) неловки.народ, привыкший daily двигаться по спирали,вовсе не замечает, как смертельно он ранен.в замызганном такси меня до тебя доносит радио.о-ля-ля.2001/02/13
как все
мы называли дни неделилюбимых женщин именами.и связывали нас не деньги,хотя на деньги нас меняли.меня, тебя... но то, что между,что так высокопарно прочим,цепялось даже за одежду,бесперебойно кровоточа.
мы жили порознь и вскорена пальцах отмечали встречи,и что-то нежно-воровскоепрослеживалось в каждой. резчебыл дым для глаз, и сок для телабыл все тягучей, ядовитей.я снова в прагу улетела,когда ты уезжала в питер.
и только дворикам московским,нас не предавшим ни на йоту,казалось: в небе слишком скользкои слишком тесно самолету.внезапность сумрачных посланийсменялась выдохами трудно.мы двигались, пожалуй, к славеи снова встретились друг с другом.и жизнь, смешно, как алкоголик,стараясь избежать агоний,качнулась влево. бродский вздрогнули передвинул стрелки строгопо часовой.2001/02/15
николас доули
напалмом нежности выжег себе клеймо,слюну глотал язвительно, как лимон,не морщась, хотя ее желтоватый ядбыл неизбежно губителен для меня.и я подыхал, откровенно и горячо.она, если честно, в общем-то, ни при чем:всему свое время, а если времени нет,хотя бы деньги: сортир, сутенер, минет.сплетенье пальцев было для нас с тобойродным гамаком… ну, было, и что с того?я память рвал на тысячи мелких дат,чтоб стать иным, чтоб в небо стихи кидать.а вечером улицы тонут в обильи лиц…и я шагаю, пропойца и беллетрист,и бывший любимый, что тоже – почти погон.какое хамство – жаловаться на погоду.2001/02/15
арбалетик из стекла
похмельный синдром равносилен взглядууже не любящему. уже.стели мне жестче. приду и лягу,ладони буду на свечке жечь,
чтоб ты парафиновым откровеньемна пальцы мне трогательно сползла.столетний дворник – стоглавый веник,а в прошлом тоже почти что злак.
как я с тобой. бесполезный, бывший,но так и не сбывшийся. тишина.ты спишь, ты не ждешь меня, ты не дышишь,ты смысла дыхания лишена.
и в дряблых ладонях седую ласкуя вынесу прочь. мне пора, пора.запомню: твой рот широко-атласный,чрезмерно вывернутый от ран
в нежнейшем «спасибо». портрет настенныйменя осудит десятком дул.последний визит. самострел. спасенье.стели мне жестче. я не приду.2001/02/15
кукallки
