Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)
Но это страдание было озарено светом редкой любви и нежности.
Потом взошла звезда Сатурн; дружба, супружеская любовь, покой и неприкосновенность семейного очага – все обратилось в пепел. Бихари пытался ненавидеть Бинодини, отогнать от себя образ этой загадочной, восхитительно прекрасной женщины, который четко вырисовывался перед ним во мраке, но не мог этого сделать. Из темноты на него пристально смотрели прекрасные, полные тайны, черные глаза. Летний ночной ветерок напоминал Бихари о ее глубоких вздохах. Он видел, как постепенно теплел ее взгляд, глубокая нежность смягчила и наполнила слезами эти страстные, горящие глаза. Вот женщина упала к ногам Бихари и самозабвенно прижалась к его коленям, затем, как лиана, обвилась вокруг него и запечатлела на его устах страстный, ароматный, словно распустившийся цветок, поцелуй.
Закрыв глаза, Бихари пытался вырваться из плена своих грез, освободиться от чар, но у него не хватало сил. Ощущение на губах легкого волнующего поцелуя вызывало трепет во всем теле.
Бихари не мог больше оставаться один во мраке и поспешно спустился в залитую светом комнату.
Там, в углу на столике, обернутая в шелк, лежала фотография. Бихари развернул ее, положил себе на колени и сел поближе к свету.
Перед ним была фотография Аши и Мохендро, сделанная вскоре после их свадьбы. На обратной стороне Мохендро и Аша написали свои имена. Снимок запечатлел счастье первых дней совместной жизни новобрачных. Мохендро сидел в кресле, по выражению его лица было видно, что он весь во власти нового для него чувства. Аша стояла рядом. Фотограф не дал ей накинуть на голову покрывало, но не смог стереть с лица ее смущение. А теперь? Теперь Мохендро далеко, сколько слез пролила из-за него Аша! Бихари снова взглянул на фотографию, Мохендро по-прежнему выглядел влюбленным. Этот глупый снимок казался сейчас Бихари насмешкой судьбы. Он держал его перед собой, напрасно пытаясь отогнать от себя мысли о Бинодини, и чувствовал, как ее юные, нежные руки обхватывают его колени.
«Ты погубила такую любовь!» – в тоске упрекал ее Бихари. Но трепетный, полный мольбы поцелуй как бы говорил: «Я люблю тебя! Ты единственный для меня во всем мире!»
Но разве это оправдание? Разве можно этими словами заглушить стоны разрушенного семейного очага? Злая колдунья!
Колдунья! Бихари проклинал Бинодини и в то же время испытывал нежность к ней. Его лишили дружбы, которая значила для него больше жизни, и, как нищего, оставили одного на дороге, как же мог он отвергнуть неожиданный дар этой безграничной любви? До сих пор он вымаливал лишь крохи из ее сокровищницы, принося всего себя в жертву. Разве знал он когда-нибудь что-либо подобное? Так неужели сейчас, когда щедрая богиня Любви прислала ему золотую чашу, полную яств, приготовленных ею самою, он, несчастный, оттолкнет ее?
Размышления Бихари прервал звук шагов. Он вздрогнул и, подняв глаза, увидел Мохендро. В смущении Бихари вскочил, снимок упал на ковер, но он не обратил на это внимания.
– Где Бинодини? – не здороваясь, в упор спросил Мохендро.
– Мохим. – Бихари подошел и взял Мохендро за руку. – Присядь, друг, нам о многом следует поговорить.
– У меня нет времени для разговоров! Где Бинодини?
– Я не могу ответить так сразу. Тебе придется выслушать все спокойно.
– Будешь поучать? Но я наставлений наслушался еще в детстве.
– У меня нет права поучать тебя, да я и не умею.
– Значит, я должен выслушать твои упреки? Но мне самому известно, что я эгоист, подлец и все прочее. Говори, ты знаешь, где Бинодини?
– Знаю.
– Где она?
– Не скажу!
– Ты должен сказать! Ты похитил и спрятал ее! Она моя, верни мне ее!
– Нет, она не твоя! – твердым голосом возразил Бихари после минутного молчания. – И я не похищал ее, она сама ко мне пришла.
– Врешь! – загремел Мохендро и, бросившись к двери в соседнюю комнату, стал стучать в нее.
– Бинод! Бинод! – громко звал он.
Из комнаты донесся плач.
– Не пугайся, Бинод, это я, Мохендро! Я освобожу тебя, никто не смеет держать тебя под замком!
Мохендро ударил изо всех сил, и дверь распахнулась. Ворвавшись в комнату, он увидел в полумраке на постели сжавшегося от страха, рыдающего мальчика. Бихари быстро вбежал вслед за Мохендро, взял мальчика на руки и принялся успокаивать его.
– Не бойся, Бошонто, не бойся! – говорил он.
Мохендро обошел весь дом. Когда он вернулся, мальчик все еще продолжал плакать. Бихари зажег свет, уложил его в постель и стал успокаивать.
– Где ты спрятал Бинодини?
– Не поднимай шума, Мохим. Ты и так напугал ребенка, как бы он не заболел. Я повторяю, тебе совсем не нужно знать, где Бинодини.
– Святоша! Великий духом аскет! – снова вспылил Мохендро. – Не цитируй мне шастры. Интересно, какие молитвы ты бормочешь всю ночь и какому богу… с портретом моей жены на коленях! Ханжа! – Он ботинком разбил стекло фотографии, лежавшей на полу, изорвал ее на мелкие кусочки и швырнул в лицо Бихари.
Бошонто, напуганный безумной выходкой Мохендро, заплакал еще сильнее. Бихари от гнева почти лишился дара речи. Указав рукой на дверь, он только и мог произнести:
– Вон!
Мохендро бурей вылетел из комнаты.
Глава 38
Когда Бинодини, устроившись в пустом вагоне, смотрела в окно на проносившиеся мимо пашни и скрытые в тенистых рощах селения, ей хотелось зажить бесхитростной и спокойной сельской жизнью. Там, в тени рощ, казалось ей, в деревенском гнездышке, созданном ее воображением, в обществе любимых книг она успокоится и забудет все страдания, горе и унижения городской жизни. «Мне ничего не нужно больше, – думала Бинодини, глядя, как садится солнце за поблекшими после уборки урожая, простирающимися до самого горизонта полями. – Только бы найти забвение в этом неподвижном золотом мире тишины и после долгого плавания по бурным волнам океана счастья и горя тихим вечером пристать к берегу и привязать ладью своей жизни у подножия молчаливого баньяна».
А поезд все мчался вперед. Время от времени до Бинодини доносился аромат цветущего манго, и от этого ей еще больше хотелось очутиться в деревне, среди тишины и покоя.
«Так будет лучше, – думала молодая женщина. – Я надоела самой себе. Нужно все забыть, забыться… Я с радостью проведу остаток дней своих в деревне, займусь хозяйством, буду работать в поле».
Окрыленная надеждой, вошла Бинодини к себе в хижину. Но что это? Где желанный покой? Кругом пустота и нищета, все вокруг ветхо, неряшливо, запущено, грязно. Дом долгое время был заперт, в нем завелась сырость и стоял такой затхлый воздух, что трудно было дышать. Мебели в доме было немного, да и ту поел жучок, погрызли мыши, покрыла пыль. Погруженный во мрак, дом показался Бинодини мрачным и безрадостным. С трудом удалось Бинодини разжечь глиняный светильник с горчичным маслом. Но при его тусклом свете жилище выглядело еще более убогим. То, что раньше не имело для Бинодини никакого значения, теперь раздражало ее. Всем сердцем она восстала против такой жизни. Нет, она не останется здесь ни секунды! В запыленной нише лежало несколько книг и журналов, но Бинодини даже не прикоснулась к ним. Было безветренно, из манговой рощи доносилось пение цикад, гудение комаров.Старая опекунша Бинодини уехала в этот день к зятю навестить свою дочь. Бинодини зашла к соседям. Ее наружность поразила их.
– Какая она нарядная! Как похорошела, стала совсем похожа на мэм-сахиб! – говорили соседки, перемигиваясь и шепча между собой, словно вид Бинодини подтверждал слухи, дошедшие до них.
Бинодини все больше и больше чувствовала, что она чужая в деревне. Собственный дом казался ей тюрьмой. Нигде она не находила ни минуты покоя.
Деревенского старика почтальона Бинодини знала с детства. На следующий день, когда она шла купаться на пруд, он попался ей навстречу. Со своей неизменной сумкой на боку, старик шагал по дороге. Бинодини не удержалась и, в волнении бросив полотенце, окликнула старика:
– Есть для меня что-нибудь, Панчу-дада?
– Нет.
– Не может быть! Я сама проверю.
Она перебрала все письма, но для нее ничего не было. Когда, опечаленная, она вернулась к берегу, одна из ее подруг, с любопытством посматривая на нее, спросила:
– Ты с таким нетерпением ждешь письма, Бинод?
– Что ж! – бесцеремонно вмешалась в разговор другая. – Немногим выпадает счастье получать письма! У нас мужья, братья, деверя хоть и работают далеко отсюда, а почтальоны писем не носят.
Так злословили деревенские кумушки, поглядывая с насмешкой на Бинодини. Уезжая, Бинодини просила Бихари если не каждый день, то два раза в неделю писать ей хотя бы две строчки. Конечно, было маловероятно, чтобы письмо от Бихари пришло именно сегодня, но Бинодини очень хотелось этого, потому в душе ее теплилась надежда, что почти невозможное сбудется. Ей казалось, что она уже давно покинула Калькутту.
Сплетни о Бинодини и Мохендро каким-то образом проникли в деревню и по милости друзей и недоброжелателей стали известны ей. И здесь нет покоя!
