Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1
«Не раз видав, как умирали…»
Не раз видав, как умиралиВ боях товарищи мои,Я утверждаю: не виталиНад ними образы ничьи.
На небе, средь дымов сраженья,Над полем смерти до сих порНи разу женского виденьяНежданно мой не встретил взор.
И в миг кровавого тумана,Когда товарищ умирал,Воздушною рукою раныЕму никто не врачевал.
Когда он с жизнью расставался,Кругом него был воздух пустИ образ нежный не касалсяГубами холодевших уст.
И если даже с тайной силойВдали, в предчувствии, в тоскеОна в тот миг шептала: «Милый», —На скорбном женском языке,
Он не увидел это словоНа милых дрогнувших губах,Все было дымно и багровоВ последний миг в его глазах.
…………………………………………….
Со мной прощаясь на рассветеПеред отъездом, раз и дваТы повтори мне все на светеНеповторимые слова.
Я навсегда возьму с собоюЗвук слов твоих, вкус губ твоих.Пускай не лгут. На поле бояНичто мне не напомнит их.
1943ДАЛЕКОМУ ДРУГУ
И этот год ты встретишь без меня.Когда б понять ты до конца сумела,Когда бы знала ты, как я люблю тебя,Ко мне бы ты на крыльях долетела.
Отныне были б мы вдвоем везде,Метель твоим бы голосом мне пела,И отраженьем в ледяной водеТвое лицо бы на меня смотрело.
Когда бы знала ты, как я тебя люблю,Ты б надо мной всю ночь, до пробуждены!Стояла тут, в землянке, где я сплю,Одну себя пуская в сновиденья.
Когда б одною силою любвиМог наши души поселить я рядом,Твоей душе сказать: приди, живи,Бесплотна будь, будь недоступна взглядам,
Но ни на шаг не покидай меня,Лишь мне понятным будь напоминаньем:В костре — неясным трепетом огня,В метели — снега голубым порханьем.
Незримая, смотри, как я пишуЛистки своих ночных нелепых писем,Как я слова беспомощно ищу,Как нестерпимо я от них зависим.
Я здесь ни с кем тоской делиться не хочу,Свое ты редко здесь услышишь имя.Но если я молчу — я о тебе молчу,И воздух населен весь лицами твоими.
Они кругом меня, куда ни кинусь я,Все ты в мои глаза глядишь неутомимо.Да, ты бы поняла, как я люблю тебя,Когда б хоть день со мной тут прожила незримо.
………………………………………………………………………..
Но ты и этот год встречаешь без меня…
1943«Первый снег в окно твоей квартиры…»
Первый снег в окно твоей квартирыЗаглянул несмело, как ребенок,А у нас лимоны по две лиры,Красный перец на стенах беленых.
Мы живем на вилле ди Веллина,Трое русских, три недавних друга.По ночам стучатся апельсиныВ наши окна, если ветер с юга.
На березы вовсе не похожи —Кактусы под окнами маячат,И, как всё кругом, чужая тоже,Женщина по-итальянски плачет.
Пароходы грустно, по-собачьиЛают, сидя на цепи у порта.Продают на улицах рыбачкиОсьминога и морского черта.
Юбки матерей не отпуская,Бродят черные, как галки, дети…Никогда не думал, что такаяМожет быть тоска на белом свете.
1944, Бари«Вновь тоскую последних три дня…»
Вновь тоскую последних три дняБез тебя, мое старое горе.Уж не бог ли, спасая меня,Затянул пеленой это море?
Может, в нашей замешан судьбе,Чтобы снова связать нас на годы,Этот бог для полета к тебеНе дает мне попутной погоды.
Каждым утром рассвет, как слеза,Мне назавтра тебя обещает,Каждой полночью божья грозаС полдороги меня возвращает.
Хорошо, хоть не знает пилот,Что я сам виноват в непогоде,Что вчера был к тебе мой полетПросто богу еще неугоден.
1944, БариЛЕТАРГИЯ
В детстве быль мне бабка рассказалаОб ожившей девушке в гробу,Как она металась и рыдала,Проклиная страшную судьбу,
Как, услышав неземные звуки,Сняв с усопшей тяжкий гнет земли,Выраженье небывалой мукиЛюди на лице ее прочли.
И в жару, подняв глаза сухие,Мать свою я трепетно просил,Чтоб меня, спася от летаргии,Двадцать дней никто не хоронил.
Мы любовь свою сгубили сами,При смерти она, из ночи в ночьПросит пересохшими губамиЕй помочь. А чем нам ей помочь?
Завтра отлетит от губ дыханье,А потом, осенним мокрым днем,Горсть земли ей бросив на прощанье,Крест на ней поставим и уйдем.
Ну, а вдруг она, не как другие,Нас навеки бросить не смогла,Вдруг ее не смерть, а летаргияВ мертвый мир обманом увела?
Мы уже готовим оправданья,Суетные круглые слова,А она еще в жару страданьяЧто-то шепчет нам, полужива.
Слушай же ее, пока не поздно,Слышишь ты, как хочет она жить,Как нас молит — трепетно и грозноДвадцать дней ее не хоронить!
1944МУЗЫКА
1Я жил над школой музыкальной,По коридорам, подо мной,То скрипки плавно и печально,Как рыбы, плыли под водой,То, словно утром непогожимДождь, ударявший в желоба,Вопила все одно и то же,Одно и то же все — труба.Потом играли на рояле:До-си! Си-до! Туда-сюда!Как будто чью-то выбивалиИз тела душу навсегда.
2Когда изобразить я в пьесе захочуТоску, которая, к несчастью, не подвластнаНи нашему армейскому врачу,Ни женщине, что нас лечить согласна,Ни даже той, что вдалеке от нас,Казалось бы, понять и прилететь могла бы,Ту самую тоску, что третий день сейчасТак властно на меня накладывает лапы, —Моя ремарка будет коротка:Семь нот эпиграфом поставивши вначале,Я просто напишу: «Тоска,Внизу играют на рояле».
3Три дня живу в пустом немецком доме,Пишу статью, как будто воз везу,И нету никого со мною, кромеМоей тоски да музыки внизу.
Идут дожди. Затишье. Где-то тамРаз в день лениво вспыхнет канонада.Шофер за мною ходит по пятам:— Машина не нужна? — Пока не надо.
Шофер скучает тоже. Там, внизу,Он на рояль накладывает рукиИ выжимает каждый день слезуОдной и той же песенкой — разлуки.
Он предлагал, по дружбе, — перестать:— Раз грусть берет, так в пол бы постучали…Но эта песня мне сейчас под статьСвоей жестокой простотой печали.
Уж, видно, так родились мы на свет,Берет за сердце самое простое.Для человека — университетВ минуты эти ничего не стоит.
Он слушает расстроенный рояльИ пение попутчика-солдата.Ему себя до слез, ужасно жаль.И кажется, что счастлив был когда-то.
И кажется ему, что он умрет,Что все, как в песне, непременно будет,И пуля прямо в сердце попадет,И верная жена его забудет.
Нет, я не попрошу здесь: «Замолчи!»Здесь власть твоя. Услышь из страшной далиИ там сама тихонько постучи,Чтоб здесь играть мне песню перестали.
1943«Над сном монастыря девичьего…»
