Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы
Письмо Златы
Hermsdorf, 6 июля 1921 г.
Родной мой! Все твое, что в нашей скуднойЧитальне зарубежной я нашла,Я прочитала. Чистый, благородныйМой друг, спасибо. Оказалось ложью,Что грязью ты забрасывал меня.А эта мысль пятнадцать лет терзалаМеня, и я, под этим впечатленьем,К твоим стихам боялась прикоснуться.Не странно ли, что я пишу тебе,Когда уж все давным-давно забыто?Я чувствую, ты горе перенес,И ты поймешь меня, я в это верю.Душа твоя скорбит, и, значит, ты —Мой брат, душе моей родной и близкий.О, правильно пойми меня: ведь мнеНе надо ничего; я знаю — поздно.Поэтому мне легче говорить,Забытую потерю вспомнить легче.Я расскажу тебе, что на душеДавно уже лежит тяжелым камнем.Я одинока в мире. Я живуЛишь для детей, для девочек двух бедных;Имею мужа, чуждого душе;Меня он любит искренно и нежно,В ответ себе не требуя любви, —И я ему за это благодарна.Моих детей он любит, как отец,Заботится о них; он свято веритВ порядочность мою и твердо ждет,Что полюблю когда-нибудь его я —Но благородство умерло во мне…Ведь одинокой женщине детейВоспитывать, родной мой, очень трудно.Нет мужества, нет силы мне однойИдти путем тернистым. Пред глазамиСтоят примером детские глазаМои и юность. Ты, конечно, помнишь,Что матери, и дома, и отца —Всего была я лишена. Уж с детстваЯ ощущала пропасть. Было жальМне маленьких моих сестер-сироток,Но я была бессильна им помочь.Ты знаешь все, ты многое сам видел.Ты помнишь, к нам пришел — такой простой,С открытою душою, добрый, равный,И грубости, ах, не было в тебе.Ты был красив своею простотою.Душа была красива и светла.Но ты был молод: ширь твоей натуреБыла нужна и бурно жизнь влекла.Тебя я полюбила, избегалаТебя, тебе отдаться не хотя:Я видела те разные дороги,Которые судьбою были намОт века предназначены, но вместеС тем, видела и сходство наших душ.Я отдалась тебе самозабвенно.Ты был моей любимою мечтой.Так время шло, и ты во мне подругу,Хорошенькую девочку, любил,Горячие даря мне ласки; все жеРвалась от боли вся моя душа.О, неужель, мечта моя, душоюСвоею мук моих не видел ты?А жизнь влекла тебя. Исполнен жизни,Ты рвал цветы, не всматриваясь вглубь.Родной мой, согласись, что много старшеТебя была я в жизни, и душаМоя перенесла гораздо больше.Еще ребенком видела я гореЛюбимой мамы. Я искалаВозможности помочь ей. Уж тогдаРаботала, и если удавалосьЕй пособить, бывала так горда.Прося меня заботиться о сестрахМоих, малютках, мама умерла.Была я впечатлительной: все бедыИ горе камнем на душу ложились.Сестру мечтала вырвать из болота,Из дома пьяницы-отца; и не погибнутьСамой при этом. Ах, не в это ль времяЯвился ты! Тебя не обвиняю:Мы отдались взаимно. Ты дорожеВсего на свете был мне. Задала яСебе вопрос: имею ли я правоТвою свободу брать? — Мне подсказалаДуша, что разные у нас дороги,Что жизнь лишь начинается твоя,Что на твоем пути я помешаюТебе. К тому же мамочка твоя,Тебя облагородившая, казалось,Мои же мысли повторила. ВотТогда, решив уйти бесповоротно,Твоей дала я маме тут же словоНе видеться с тобою больше впредь.Ты помнишь день, когда к тебе пришла я?Те черные слова неправдой были.Твоей была тогда я, лишь твоей!Оставила тебя с какою болью!О, как тебя любила, как звала я!Ведь каждый нерв во мне тобою бился!Мучительно мне было, больно, душно,Но я сумела жизнь свою убить.В страданьях этих я терзалась долго.Я видела, что ты меня все помнишь.Ты чуткий ведь, не чувствовать не мог тыМоей любви, вернуть меня хотел.Чтоб отступленья путь себе отрезать,Я делаю жестокость: я ищуВсе способы убить в себе святое,Себя стараюсь тщетно развратить,Хочу бездушной быть… Их было много,Желавших тело юное мое,Я холодна, и это их манило.Я самого развратного в мужьяСебе иэбрала. Был меня он старшеНа восемнадцать лет. Предупредила,Что я ему отдамся без любви,И в этом было главное условье.О, как его я презираю! СколькоОтвратности и мерзости в прожившемАристократе этом я нашла!Я с ним жила семь лет. Те дни ужасны,Но и тогда тебя я не забыла:Чем больше в жизни видела я грязи,Тем для меня ты делался дороже.Я так могла погибнуть, но на счастьеБыла со мною девочка моя,Которая, мне согревая душу,Ко мне тянулась ласково, и больСтихала в сердце. Я ей говорила,Как взрослой, о любви моей больной.Мне было легче. Тихая я стала.Мне стало жаль себя. БлагословлялаТебя, мечтой жила, любила тихо.И был со мною ты в моих мечтах.Не видела и не слыхала большеЯ ничего. Две жизни будто были:Священная и светлая одна,Другая — вся в грязи и в черном мраке.Ах, если б не один тяжелый день!Ты помнишь, друг мой, Гатчину? По делуПриехала к отцу, и там случайноС тобою повстречалась. Точно стонВдруг вырвалось, так больно оскорбляяТебя, из уст моих плохое слово:Во мне боролись вечная любовьИ ненависть. В тот миг я презиралаТебя. Зачем же ты пришел туда?Зачем, зачем, мечта моя, любовь!Вся гнусность лживых писем анонимныхМеня невольно думать заставлялаЧто ты… Ведь были сестры мне они,Любимые, меньшие. Вновь мученьяТы мне принес. Потом… потом… потомОна жила с тобой! Мне безразличноИ пусто стало все. Я потерялаПоследнюю надежду. Как укорМоей ошибки, ты стоишь передо мною.Мне было страшно, что обета маме,Мной данного исполнить, не могла я.Я им не помогла, я их стряхнулаВ трясину, в бездну. Мне она сказала,Что взял ее ты чистой, надругалсяИ вышвырнул. Ты не признал ребенка.Как было больно. Жизнь меня училаПрощать врагов, — и я тебя простила.Скончался муж, и я вздохнула легче.Моя душа не знала вовсе боли:Она была чиста. Мы были квиты:И ожили опять воспоминанья.И устремились вновь к тебе мечтанья,И совладать я не могла с порывом:К тебе, к тебе, к тебе хотела я!Я выхода искала, и кружиласьВ смятеньи голова. Их было многоИ в этот раз, как некогда, бездушныхИ бедных мальчуганов, так хотевшихМеня себе в супруги получить.Все думали они, что я богата,Но, кроме двух детей, я не имела,Поверь мне, ничего. Я им сказала,Как я бедна, что жаль губить их юность,Сказала все. Один из них упорноНе пожелал уйти. — «Не оскорбляйте, —Он мне сказал, — Как редкостную душу,Как благороднейшего человека,Я Вас люблю». Он обещал быть детямЗаботливым отцом. О, я бороласьС моей к тебе любовью долго, долго!И я себя на время победила,Я согласилась быть его женой.Себе же поклялась себя заставитьЕго любить за честность, и навекиТебя, любимый друг мой, позабыть.Но видишь, нет, любить его не в силах.Ведь прежняя не заживает рана.Она, должно быть, слишком глубока.И я ему сказала откровенно,Что не люблю его, что ненавижу,Что каждое его прикосновеньеНаносит боль душе моей, что мыДолжны расстаться. Он тогда уехалВ Германию. Я думать не хотелаО будущем. Не знаю, что тянулоЕго ко мне, но он писал мне письма,Исполненные трогательной просьбы.Он в них писал, что ничего не хочет,Лишь бы была я около него.Тогда решила я к нему поехать,Все дорогое мне в России бросить,На время позабыться. Мне с тобойВ последний раз хотелось повидаться,Чтоб в душу заглянуть твою. По просьбеЕе пришел ты. Но не для нее,А для себя, мой друг, тебя ждала я.Ждала тебя увидеть одного,Последнее «прости» тебе промолвить.Но ты пришел со свитою, боясьЧего-то. Ах, не чувствовал ты разве,Что жизнь твоя была мне дорога?Тебя я не узнала: бурной жизниСледы отпечатлелись на лице,И холодно-насмешливо блестелиТвои глаза. Любимый! Ты сказал,Что ты искал меня, что для тебя яХотя и умерла, — в воспоминаньяхЕще живу. Что я могла ответить?Ты ведь мыслитель: как же ты не понялМоей большой любви?!. Что уезжаю,Из слов моих ты знал, но, вместе с этим,Я не нашла в глазах твоих привета,Сердечного и теплого «прости».Лишь пару слов холодно-грубоватыхТы бросил мне. Но разве я хотелаЧего-нибудь? Я разве собираласьБылое, миновавшее, вернуть?К тому же ты сказал: «Теперь уж поздно»?С тяжелым сердцем мне пришлось уехать…Настали дни ужасные: шесть лет…
* * *Вниманье! Автор говорит:
